«Спонтанность в этом деле не приветствуется, Мудрый».

Это, видите ли, четкая наука и постоянная, регулярная работа, а не дешевое средство самопознания в часы заскучавшего досуга, когда на меня, как на пациента, накатывает хандра или еще какая выдуманная штука. Признаться честно, а я ведь очень усомнился в ту секунду в профессиональной пригодности горе-специалиста с ненакрашенными глазами и модельной щупленькой фигурой. Это что получается? Я ору, в голос, не стесняясь о том, что испытываю жажду-голод от недостатка помощи, а по факту — после чистосердечного признания в своей психологической несостоятельности — не имею даже права посетить врача, который способен облегчить мои страдания и посоветовать суперсредство в борьбе с незатыкающейся совестью. Лена задумалась, прикрыла медленно глаза, громко выдохнула и развернула ежедневник, чтобы свериться с плотным расписанием, в которое я тоже сунул нос с одной лишь целью — убедиться в том, что мой визит назначен в выбранное время. Я рад, что смог упросить и почти принудить Шепелеву к незапланированному интеллектуальному свиданию. Определенно видел, как она вносила изменения, царапая бумагу шариковой ручкой с чудаковатым колпачком. Девчачья миленькая глупость!

«У меня будет всего лишь полчаса, Святослав. Постарайся уложиться!» — на это я ответил очень кратко:

«Идет! Не переживай, Аленушка, задерживать не собираюсь. Буду очень содержателен и ёмок».

А свое слово я держу, поэтому здесь сейчас и нахожусь. Просиживаю джинсы на истертой задницами психопатов дерматиновой обивке невысокого качества больничной банкетки, прохудившейся от многочисленных визитов.

Как?

Как так, сука, вышло?

Как ни стараюсь, напрягая мозговые скудные извилины, но, хоть убейте, не могу себе представить, как это все тогда происходило. Вот мой сын тяжело родился, сильно закричал и протянул ручонки к Юле, наверное, чихнул, закашлялся и тихо пукнул, потом широко зевнул, попытался мать пощупать, затем скривился недовольно, пренебрежительно выгнул губки, бровки приподнял и… Неудовлетворенный появлением в жестокий свет предусмотрительно заснул. Он улыбался, осознанно смотрел на женщину, которую я бросил… Которую я все же обманул!

Рукой закрываю глаза, сжимаю пальцы, утыкаюсь подушечками в уголки, растираю, выжимаю тощую слезу, смахиваю влагу, шумно выдыхаю и… От бессилия рычу!

Если бы!

Если бы я только знал о том, что она ждет ребенка, что она беременна, что она находится в интересном женском положении, что собирается стать матерью, разве я ушел бы, разве позволил себе то скотское поведение по отношению к ней, каким незаслуженно вознаградил Юлу, перед тем как отбыл отрабатывать последний свой контракт.

Я точно сволочь.

Зачумленная полковая дрянь.

Здоровый гад без страха и упрека.

Аттестованный и государственными наградами сильно обремененный мудозвон. Каких, на самом деле, в этом мире много. Но от осознания такого мне, честно говоря, не легче.

«Да что ж так долго?» — посматриваю на часы, откидываю голову назад и больно стукаюсь затылком, не обращая внимания на болевой синдром, прикладываюсь от всей души прочной костью о панель этой навороченной психушки, пытаюсь, видимо, пробить насквозь дрянной картон.

Дверь открывается, по общим ощущениям, предположительно на двадцатом пришлепывающем ударе. До сотрясения я, по-моему, недотянул.

— Святослав? — Леся трогает мое плечо. — Я все. Давно ждешь?

— Всего лишь пять минут, — открываю глаза, безумным взглядом утыкаюсь прямо перед собой, но почему-то не спешу расправиться и встать с насиженного места. — Мне нужен простой совет, Елена Александровна. И ничего больше. Фактически от друга. Что скажешь?

— Я помню…

— Ты, видимо, не поняла, — грубо оборвав, мотаю головой, предчувствуя и почти в том не сомневаясь, что я-то как раз в своем предположении прав. — Мы не будем разбирать мое прошлое. С ним как раз все ясно. У меня нет провалов. Я в красках помню каждый день, час, минуту и секунду. Мне нужен… Лесь? — обращаюсь к ней лицом. — Помоги, — шепчу, автоматически двигая губами, — прошу, — вдруг слезливо добавляю.

— В коридоре, Свят?

— Нет. Нет, конечно.

Подрываюсь и отряхиваюсь. Соблюдая простую вежливость, выставляю руку и равняюсь телом с открытой нараспашку дверью:

— Только после тебя, Аленушка.

Только после тебя.

Кабинет ведет себя, как заговоренный темной ведьмой. В нем ничего не изменилось с первого визита в это место. Мне кажется, даже расположение личных вещей на рабочем столе Шепелевой полностью сохранено таким, каким я его увидел в тот первый день. Надеюсь, что влажная уборка здесь осуществляется регулярно, а не все по тому же расписанию, на которое любит ссылаться хозяйка помещения, неподвластного временным уловкам.

Занимаю уже привычное и ставшее почти домашним, принявшее мой задний контур, как родной, средней жесткости место. Сажусь на стул, подбираюсь и выравниваю спину. Она психолог, как будто даже молодое дарование, медицинское светило, подающий, ух какие великие, надежды юный профессионал. От нее не скрыть мое волнение, мои нервные ужимки, бегающий взгляд, судорожные передергивания плечами и гуляющие по собственной траектории кисти рук.

— Все нормально? — закидывает ногу на ногу. — У тебя неприятности?

— Как обычно, — отрезаю.

— Хочу напомнить, Святослав, что это ты ко мне обратился за помощью. Поэтому отмашки, обрывки фраз, нервные толчки и тому подобное недопустимы. Твое время…

— Прости, — брякаю и скалю зубы. — Прости, пожалуйста.

Прекрасно знаю ведь, что она считает мои слова неискренними. Но настроение сегодня не располагает к долгим рассуждениям с целью в чем-то убедить ее, поэтому еще раз повторяю извинения.

— Прости. Ладно?

Не отвечает, но доброжелательной улыбкой подтверждает, что нехороший инцидент как будто бы исчерпан.

— Я кое-что узнал, Лесь, — теперь пытаюсь кое-как начать.

— Угу, — сразу же выказывает заинтересованность легким наклоном тела на меня вперед, затем Елена устремляет взгляд в мои глаза, не отступает, не стесняется и не снимает прицел, который навела.

— У меня есть сын. Это не секрет. Уже ни для кого. Ты ведь тоже это знаешь.

— Да, — качает головой.

— Мне в руки попало его свидетельство о рождении.

— Да.

А это, черт возьми, как следует мне трактовать? Да — она все знала с самого начала! Да — здесь все понятно, ведь я вещаю на родном ей языке! Да — ей просто все равно, но она старается быть крайне вежливой! Стараюсь не анализировать не только ситуацию, обстановку, но и чертовы слова, поэтому в том же темпе продолжаю.

— У Игоря мое отчество, но ее фамилия. Понимаешь?

— Да.

Вломить ей или пусть живет?

— Лесь! — мотаю головой и вцепляюсь пальцами в края сидения стула. Сминаю ту чертову бумагу и, стиснув до проникающего в уши скрежета зубы, сиплю. — Есть другое слово, которым ты могла бы стимулировать меня? Да, да, да… Еще чуть-чуть и ты ответишь гребаный «Так точно!».

— Я слушаю, Свят. Чтобы ты чувствовал себя спокойнее, я показываю, что внимательна и заинтересована. Это чистая правда, между прочим.

— Извини, — отпускаю край и с шумным выдохом откидываюсь на спинку стула. — Задрал с извинениями, да?

— Нет. Я слушаю, — она невежливо и демонстративно смотрит на наручные часы.

— Время вышло? — копирую тот же жест.

— Нет. Говори, пожалуйста.

— Я подал заявление, — признаюсь, судя по моему тону и по опущенным глазам, в постыдном и греховном.

— Какое?

— Об изменении свидетельства о рождении. В графе «отец» будут указаны мои данные, а Игорь получит соответственно не только отчество, но и мою фамилию. Юля сможет претендовать на алименты и иметь гарантии, что я не откажусь от ребенка или как-то не окажу им помощь в случае чего. Я прав?

— Прав? — за мной бестактно повторяет.

— Ты теперь, что ли, спрашиваешь? — прищуриваю один глаз и выставляю ухо.

— Да.