— Если он упал, а вдруг ударился головкой, а если… — возится Юла. — Отпусти меня!

— С ним все хорошо. Смотри, — кивком указываю на то, что только вот заметил. — Тут он посидел, там кофточкой зацепился, там, видимо, попой приложился. Он не буксует, Юлька. Игорь…

— Живой? — подняв голову и сильно выгнув шею, заглядывается на меня.

В этом не было сомнений.

— … — не отвечаю, но движением ресниц все подтверждаю.

— Я сама пойду.

Убираю руки и позволяю ей идти вперед. Высоко поднятые волосы, уложенные в какой-то смешной, топорщащийся во все стороны пучок, сильно вытянутая, как у инопланетянки, шея, прикрытая короткими завитыми локонами, глубокая выемка, черный воротник-стойка ее спортивной куртки, кожаный рюкзак, узкая талия, упругий зад и тонкие длинные ножки — интеллигентная картина, которая стоит перед глазами даже тогда, когда я закрываю их, смачивая слизистую, чтобы от увиденного ненароком не сойти с ума.

— Юля?

— Что? — тут же откликается.

— С Красовым…

— О Косте не будем говорить, Святослав.

«Это еще почему?» — ускоряюсь, настигаю и снова заключаю ее в свои объятия.

— Ты любишь его? Сильно? Жить без него не можешь? Или тупо терпишь?

— Я сказала, что не хочу об этом говорить. Прояви уважение и…

— Любишь? Любишь? Любишь?

Ответь, твою мать, только на этот вопрос!

— За то время, что я живу с ним, Святослав, я поняла одну простую вещь. Любовь в паре — не главное!

Пиздец! Кто ж тебя так обработал, милая моя?

— Ложь! — вклиниваюсь и шиплю. — Как можно жить с человеком, который…

— Уважает меня?

— А ты ему что за это? Чем кроешь его подачку в виде вежливого обращения на «Вы»?

— Я не собираюсь обсуждать с тобой свои отношения с мужем.

— Ты удовлетворена?

— Все сводишь только к плотскому. Представь, а ведь я совсем не удивлена. Удовлетворена, улыбчива, расслаблена, сыта? Я просто счастлива…

Была, по-видимому? Простое наблюдение. Сужу об этом, полагаясь исключительно на ее глаза.

— Счастлива тем, что он уважает тебя и не обижает?

— Смирись с этим, Мудрый. Мне этого вполне достаточно.

— За это ты ему предоставляешь свое тело, — сжимаю ее бока и ползу ладонями вверх.

— Убери! — рявкает, пытаясь сбросить мой захват, бьется птичкой в клетке, которую я запер на тысячу замков, предусмотрительно скинув один-единственный ключ.

— Расплачиваешься натурой, да?

— Пошел ты!

— Позволяешь все?

— Да, да и да! Доволен? Ты не ошибся, когда вдруг не пойми с каких херов стал вспоминать про то, в какой позе я предпочитаю любовью заниматься. Мне нравится, как это делает мой муж. Он сильный и настойчивый…

— И безответно в тебя влюблен?

Не только пидорок, а к тому же — шибанутый дурачок!

— Он берет меня несколько раз за ночь. Желаешь знать подробности?

Пожалуй, нет. Но все же:

— Сколько лет вы в браке, Юля?

— Много и мало! Все это время — непрекращающийся волшебный и прекрасный медовый месяц, — не задумываясь отвечает. — С Костей до такой степени хорошо, что я не замечаю дней. Мне не хватает, а в разлуке я за ним скучаю…

Ну да, ну да!

— Год, полтора? — ладонью отслеживаю сердечный ритм, который вторит всем моим словам. — Неужели два? Или немного больше? А деток нет? — смаргиваю, отгоняя морок, и отталкиваю от себя Юлу, направляя исключительно вперед, подальше от себя.

— Будут! — резко поворачивается, вскидывает подбородок и как будто угрожает. — Двое, трое, четверо — сколько Костя пожелает, столько…

— Все ясно, Юленька, можешь не продолжать. Так ты пидора и покупаешь — обещаешь наследников и жопу подставляешь. А он…

В ответ звучит пощечина! Резкая, стремительная и довольно звонкая. Ощутимая всей кожей и отслеживаемая моим больным сознанием. Одна, вторая, третья — еще, еще, еще. Затем вдруг женский крик и опять, задравшее до колик, звериное вытье:

— О моей семье говорить не будем никогда. Понял? Усек, козел? Смирись с тем, что я замужем и с наслаждением трахай свою образованную психологиню. Кстати, как специалист, она полное ничто. Ее заученные фразы и лживое участие — замыливание больных и ищущих поддержки глаз. Меня таким не взять. Я говорила тебе, чтобы духу ее не было рядом…

— Рядом со мной? — передергиваю, прекрасно понимая, о чем она свой гнев ведет.

— Приучишь девку по-собачьи стоять, а потом глаза закроешь и меня представишь. Какая разница, Святослав, если…

На одно мгновение мне показалось, что я вижу слабое движение вон в тех густых кустах. Присматриваюсь, согнув колени, присаживаюсь и, уперевшись пальцами в землю, принимаю низкий старт.

— Ты… Что ты делаешь? — оглядывается и вертится вокруг себя. — Что случилось? Здесь кто-то есть? — встает на цыпочки, вытягивает шею, пытаясь проследить за направлением моего взгляда. — Я ничего не вижу. Господи! — жалобно пищит, гримасничает, корчит рожицу. — Святослав…

— Тихо, — приставляю палец ко рту, ногтем задеваю кончик своего носа. — Иди сюда, Смирнова. Подойди ко мне, пожалуйста. Стань за мной, — кивком указываю себе за спину.

Она все четко выполняет: кряхтит, присаживается, коленями толкая меня в поясницу и в правый бок. Так мы с ней в засаде застываем.

Мальчишка ходит из стороны в сторону, в точности копируя движения затравленного львенка, случайно оказавшегося в вольере, который ему пока не по зубам. Похоже, Игорь находится в растерянности, он дергает себя за волосы, затем ладошками закрывает уши, растирает их, вырабатывая статическое электричество, что-то бубнит, встречается плечиком с узеньким березовым стволом, спотыкается, растягивается на траве, но тут же, подставив мокрую и грязную задницу небесам, с ворчанием в вертикальное положение возвращается.

— Ты взяла ему чистые трусики? — поглядывая на нее вполоборота, задаю вопрос.

— Что? — Юля, изображая молодую утку, подползает ближе. — Это же… — замечает сына, пытается вскочить и закричать.

Я стремительнее и шустрее. Иду на перехват. Подкидываю Юлу и зажимаю вгрызающейся зубами мне в ладонь широко раскрытый женский рот.

— Не пугай его, — шепчу ей в ухо, задевая языком упругий контур. — Мы его нашли. Тшш, тшш, Юла. Не поднимай шум и не включай сирену, мамочка. Тихонько подойдем к нему и сделаем вид, что ничего не произошло. Ругать не будем, но спросим, что он здесь забыл и как его дела. Давай сыграем с ним в игру? Он прятался, а мы искали. Поняла меня?

— М-м-м-м, — мычит мне в руку и отрицательно мотает головой.

— Юлька, будешь орать, сделаешь из парня заику, неврастеника и маменькиного сынка.

— Не-на-ви-шу ти-пя! — все, что я могу разобрать из того ворчания, которое щекочет внутреннюю часть моей ладони, увлажненную ее обильными, видимо, от только начинающегося бешенства, слюнями.

Потом и это с ней обсудим, а пока:

— Я отпущу, если ты будешь помалкивать. Договорились? — бухчу ей в шею, заваливаюсь назад, с небольшим комфортом устраивая легкую ношу на своей груди. — Прояви, блядь, благоразумие.

— … — она всхлипывает и роняет слезы мне на руки.

— Не кричи, Смирнова. Ты приняла?

Дай же хоть какой-то знак!

Юля кивает несколько раз и расслабляется, свесив только вот брыкающиеся и крутящие виртуальные велосипедные педали ноги. Я аккуратно опускаю ее на землю, но далеко от себя не отпускаю. И в этом тоже не ошибся. Как только она ощущает под ногами плотное покрытие, сразу же начинает рваться и бежать.

— Не надо, — скулю ей в спину, удерживая за сильно выгнутые локти.

Она сохраняет оговоренное молчание, зато сопит, скулит, выпрашивая обещанную ей свободу.

— Смирнова! — прикладываю по-прежнему щадящую слабый пол силу, впечатываю ее спиной в себя, встречаюсь носом с растрепавшимися волосами и хриплю в горячий и немного влажный, видимо, от пота знакомый мне затылок. — Я подойду к нему. Держись позади. Я тебя прошу. Юла, Юла, Юла…

Да приди же ты в себя!

— Не-на-ви-жу.

Я все понял — да, да, да! Я со всем согласен. Но сейчас на повестке дня стоит ребенок, который бегает по кругу, как пойманный в силки зверек, терзающий себе острыми краями топорно сделанного капкана.