«Уйди, пожалуйста» — тогда мне Ния прошептала на ухо. — «Оставь меня, если ты человек… Если хоть немного понимаешь, что я сейчас чувствую… Выйди!».

«Мы встречаемся, Смирнова? Да или нет? Как положено, по-настоящему? Мы пара, деловой партнер? Ответь!» — задавал вопросы, на которые так и не услышал что-нибудь членораздельное, что можно было бы за положительный кивок считать.

Антония промолчала и не ответила. И до сих пор как будто не желает меня знать! Уже два дня Тузик не отсвечивает собой, хотя я названиваю и спрашиваю, как дела у маленького героя. Она лишь грубо говорит мне в трубку:

«Буратино, отвали, сейчас не до тебя!»;

но затем быстро добавляет:

«Спасибо, что позвонил. Все хорошо, Велиховчик! Привет семье…».

Такое впечатление, что рядом с ней кто-то постоянно находится и караулит ее покой, при этом воспитывая у стервы порядочность, почтительность, нарабатывая вежливость и слабую покорность. Ей о душе задуматься бы, а кто-то упорный к совести и порядочности взывает. Ей-богу, бешеная шавка никогда не будет лаять, все время будет квакать невпопад. Ее игривость — фирменная фишка, жирная изюминка, славная харизма, симпатия, на которую я, как змей на дудку заклинателя, плыву. Сильно тянет… Это означает, что я Тузика люблю? Сомневаюсь! Или прав отец — без Тоньки я тупо задыхаюсь и поверхностно дышу.

До сих долбаных пор — за каким-то чертом поднимаю левую руку и сверяюсь с дергающимися шестернями на циферблате моих часов — шавочка молчит. Холодная и бессердечная рыба. Мелочь, а туда же лезет! Нос задирает высоко, словно великан на ходулях, желает гладким кончиком поддеть далекую Луну. Что за идиотские игры? Трудно выдавить согласие? Другой вариант, откровенно и весьма самонадеянно говоря, я вовсе не рассматриваю, ребята. Опять стервоза просит время на раздумья, опять затягивает строгий поводок… А я уверен, что заслужил ее, ее внимание и даже тело, к которому доступ открыл еще тогда, когда с ней спал в одной постели…

— Спрашивай! — как будто бы приказываю отцу.

— Давно? И…

Э, нет!

— Один вопрос — один ответ, — дергаю перед ним указательным пальцем, запрещая какие-либо действия. — В порядке очереди, так сказать.

— Давно? — на этом вроде останавливается, вытянув руки и ухватившись пальцами за край стола, Гриша вплотную подкатывается к деревянной идеально чистой рабочей поверхности и изображает на лице въедливую внимательность.

— Уже тридцать лет, — хмыкаю.

— Спасибо за откровенность, — по-моему, папа озвученным мною сроком совсем не удовлетворен.

— Почти вышка, па! — горжусь тем, как ловко выкрутился из положения.

— Ты давно влюблен?

Э, нет! Повторять одно и то же…

— Смени пластинку, — через зубы говорю, пренебрежением растягивая губы.

— Хорошо-хорошо, — отец сдается и в знак вынужденного поражения поднимает руки. — Я на одну секундочку себе представил, как два дня назад на том представлении ты женился на Тосике. Поэтому…

— Я больше не женюсь! — мгновенно отрезаю.

— Ну да, ну да, — смеется, прикладывая ко рту большой кулак.

— С меня довольно, — вскидываю голову, изображаю несговорчивость и в чем-то даже уверенность, почти что убежденность, раскатываю упрямство, как будто в глупого осла играю.

— Представь только… — по-моему, он меня не слушает, зато уверенно продолжает чушь нести.

— Не буду напрягать извилины. Однако такое развитие событий на будущее учту. Следующий заход мы обязательно окропим собой, правда, фиктивно или ради шутки. Пари друг другу обозначим, например. Но ты на всякий случай подготовь жениха, накапай нервному рюмку валерьянки, — усмехаюсь и киваю в сторону кабинета, в котором по будням верой и правдой служит Егор.

— Ненавидишь? — прищурив один глаз, чушь изо рта выносит.

— Кого-о-о? — выпучиваюсь и почти визжу, как опаскудившаяся баба.

— Завидуешь? — накидывает версий, словно дерьмовентилятор разгоняет.

— Я не снимаю свой вопрос, меняю лишь падеж, — настаиваю на своем и не сдаю позиции. — Теперь «кому»?

— Мантурову!

Еще чего! Смирнова с ним по-своему разобралась, а я бы такое наверняка не выдержал. К счастью, мне даже мараться не довелось, я лишь сказал перед своим отбытием из лесного домика Смирновых:

«Пока, старик. Я…».

Егорыч заскрипел зубами и шустро вышел вон.

— Странно, что вы так долго тянули с этим, — отец подкатывает глаза и каким-то мечтательным тоном все это провозглашает. — Хорошая девочка… Серый, Серый, повезет тебе с таким…

— С чем? — расставив руки, ладонями упираюсь в его стол.

— С признанием…

— Нет признаний, есть бизнес и деловое соглашение, — остужаю пыл отца и опускаю высоко взлетевшего с божественных небес на грешную землю.

— Что это значит? — он выставляет локти и опускает свой подбородок на сцепленные пальцы.

— Мы поделили магазин, па. Поровну и по-честному. Ее «Шоколадница» теперь наполовину мой сладкий дом. Я вошел в состав учредителей и внес небольшую сумму на общий счет. Заплатим долю, погасим часть долга и вольготно заживем. Или полная стоимость, или какая-то часть, к тому же меньшая — разница все же есть!

— Пиздец! — старший ухмыляется и резко откидывается на спинку своего кресла.

— Мы пересматриваем договор с «Накорми зверя».

— Ты охренел? — он прыскает и, не скрываясь, откровенно ржет.

— Пятница, суббота, воскресенье — день сладкого застолья в ресторане. Спонсировать десерт будут Петр Велихов и Антония Смирнова, а Морозов, — хмыкаю и тут же уточняю, — дядя Максим вообще не возражает. После всего этого, — отталкиваюсь от поверхности и обвожу руками открытое пространство в помещении, — что ты мне тут устроил, я направляюсь к ним. Там все и обсудим. Шеф разве не сказал тебе?

На хрен я это спросил? И так прекрасно вижу, что Велихов Григорий не готов к такому повороту, да и вообще, по-видимому, не в курсе, чем занимается его деловой партнер.

— Я…

— Скажи, что рад за меня. И все! — скалюсь, наслаждаюсь, предчувствуя победу на всех фронтах.

— Я рад, но…

— Алексей и Сергей? — подмигиваю папе.

— Их двое, Петр. Это сильные противники, пятьдесят процентов на огромную семью. Смирновы за свое порвут. Только не говори, что твои планы с Тосиком…

По-моему, папа предполагает, что я начну обхаживать братьев, чтобы уломать на то, что уже произошло, а так как я плотно связан с Нией, то первой жертвой выступит Сергей? Неужели он считает, что я способен на такую нехорошую игру?

— Помоги мне, — как бы между прочим говорю.

— С чем?

— Тоне нужно больше, чем простой привоз под настроение Шнурка шоколадных конфет и сдобных булочек. У нас получится, в этом я уверен. Она старается и у нее выходит. Об этой «Шоколаднице» должны узнать. Народ пока не очень в курсе, какой кондитерский магазин открылся за углом. Реклама ей совсем не помогает — я просчитал и убедился: не тот товар, да и она этого не умеет. Антония не попадает в свой рыночный сегмент, если можно так сказать. Смирнова носится с тем, с которым этого делать не стоит, зато пропускает потенциального и заинтересованного в ней покупателя. Тузик бездумно сливает бюджет и получает при этом мизерный выхлоп, хотя считает, что успешно проводит рекламную кампанию. А у Зверя крутая клиентура: есть имя, известное и узнаваемое название, продолжительность жизни на рынке и в отрасли, его эксклюзивное меню, в конце концов. Морозов — это бренд! Люди ходят туда, потому что там дядя правит бал. Если он, скажем так, замолвит за Тузика словечко, но не просто почешет языком, а покажет, предложит, угостит тем, что она делает, то…

— Ты так решил клиентов переопылить?

Лучше и не скажешь! Правда, трахать никого не буду.

— Я не знаю, как это называется, но в этом городе сарафанное радио никто не отменял. Если…

— Ты подготовил документы? — он поднимается и, распрямившись, выбирается из-за стола. — Мы, пожалуй, с перезрелыми юношами все обсудим.

— Господи! — кручу башкой, выказывая наигранное недовольство.