«А это жадность, Ния, которая до добра не довела» — стону и закрываю повлажневшие глаза.
— У тебя есть «Шоколадница» и талант кондитера. Для независимости вполне достаточно. Макс хвалит тебя, и он доволен сотрудничеством с твоим проектом. Это твой шанс, цыпа, твой честный заработок, твое направление, понимаешь?
Не нуждаюсь в его нравоучениях!
— Мой счет заблокирован?
— На поступления из «Перца» — да! — отталкивается от стола и выпрямляется.
— «Перчинка»! «Перчинка», но не грубый «Перец»! Господи! — тяжело вздыхаю и подкатываю глаза.
— Как угодно, — отец отмахивается от меня и проходит мимо. — Собирайся, — бормочет в сторону, как бы между прочим, — я подвезу, как обещал.
— Сколько я тебе буду должна за извоз, отец?
— Ты заплатила, циклоп. Еще не поняла?
Я сейчас вопьюсь ему в спину, разорву рубашку, исполосую кожу:
«Ненавижу!» — шепчу, поскрипывая зубами.
— А я тебя до беспамятства люблю, моя малышка. Тосик, куда сегодня?
Ему не все равно? Я ведь, кажется, любую поездку оплатила, невольно перенаправив финансовый поток в бюджет страны, в которой несчастливо живу.
— Высадишь у поворота, а там я сяду на автобус. Нет средств кататься на машине, которая по стоимости превышает мою прибыль, которую ты так мило распределил, чтобы не обидеть государство.
— Люблю, люблю, люблю тебя… — повторяет без конца отец. — Мой крохотный купидончик!
Зарычать хочу, когда смотрю на улыбающийся профиль мужчины, периодически посматривающего на меня. Выпрыгнуть на полной скорости желаю, когда в десятый раз прослушиваю песню с пожеланием:
«Open the door, see what you find*, малыш».
Последнее словечко добавляет папа, подмигивая и ухмыляясь.
— Не подсказывай, — гундошу и, опустив очень низко подбородок, рассматриваю застежку своего пальто.
— А ты мне не указывай! Я ведь не подружка, Ния. Не надо ругаться с тем, кто…
— Кто меня содержит? Вот и все! — хлопаю ладонью по колену. — Все! Все псу под хвост! Содержанка, прихлебательница…
— Ты моя дочь! — обрывает папа. — Приехали. Вон, смотри, — он сильно выжимает тормоз, машина дергается, а я почти прошиваю своим носом светло-серый бардачок, — Егор тебя уже ждет.
Рано! Мы так не договаривались. Я должна была встретиться с ним только после того, как забегу в свой шоколадный магазин. У меня был еще полный час времени, а сейчас вынужденная встреча, к которой я не подготовилась. Да и эмоциональный фон штормит после известий, которыми меня любезно огорошил немного взбудораженный сейчас отец.
— В чем дело, Ния? — сильно наклоняется, почти касается лбом торпеды, и заглядывает, пытаясь поймать мои глаза.
— Настроение на нуле, — ладонью прикрываю то, что он хотел бы в свои сети взять. — Перестань, пожалуйста.
— Развеешься, цыпа, отвлечешься, погуляешь. Сегодня, — подмигивает и транслирует искреннее добродушие на своем лице, — помиритесь с подружкой?
По-моему, на последнем слове отец кивает головой в сторону Мантурова, видимо, считая, что добрая душа, предоставлявшая мне кров почти на протяжении двух месяцев, мужчина, который стоит возле входа в «Шоколадницу» и держит в руках элегантный небольшой букет фиолетовых цветов.
Досадная ошибка и провал!
— Мне уже пора, — отстегиваю ремень безопасности и укладываю руку на дверной замок. — Па?
— М? — он выпрямляется и раскидывается в своем кресле, как зажравшаяся царственная особа. — Что? — кивает мне.
— Я хотела бы сохранить «Перчинку»…
— Нет, — отрезает и демонстрирует лицом, фигурой, даже мимикой и жестами, что мы больше никогда не вернемся к этому вопросу, что в этом направлении он своей родительской рукой начертал огромный жирный крест. Табу!
Лениво выбираюсь из салона и мягко прикрываю пассажирскую дверь. Клаксон отцовского автомобиля прощается со мной, а фонари подмигивают приветствие Егору.
— Привет, — целую Мантурова в щеку.
— Привет, — одной рукой обняв, приподнимает и отрывает мои ноги от земли. — Ты грустная. Что-то случилось?
Я разорена! Меня вскрыли и выпотрошили, как рождественского гуся, чтобы набить кисло-сладкими яблоками, в моем же случае — накачать нравоучениями и заверить, что:
«Все будет очень хорошо. Вари, малая, шоколад, и будет тебе счастье и уверенный достаток».
Правда, без уточнения по времени. Когда? Хотя бы в этой жизни? Мне бы свою молодость и какую-никакую красоту до момента счастья не растерять, пока копейки от продаж в чулках буду сохранять.
— Все нормально. Ты рано, — поднимаю голову и рассматриваю его лицо. — Как на работе?
— Так вышло. Отлично. Я вклинился в твои планы?
В следующий раз не мешало бы, конечно, позвонить и уточнить мое расписание, а сейчас ничего уж не поделать, придется с колес редактуру проводить.
— Чем займемся? — пальцами песочу воротник его пальто, щекой прислоняюсь и втягиваю мужской запах, который сильно отличается от привычного.
Егор не пахнет, как мой отец — скошенной травой и диким полевым цветком; и не источает цитрусово-шоколадный аромат, как Буратино. Он действительно другой, словно иностранец, с туристическим визитом посетивший наш городок, да так и оставшийся здесь из-за его промышленной красоты и очарования местных женщин, предлагающих свою дружбу и любовь.
— Хочу пригласить тебя в ресторан, — шепчет в мое ухо.
— В какой? — прижимаю плечо и по-глупому хихикаю. — Щекотно…
— Секрет! Увидишь. Идем в машину.
— Сейчас?
— Ния-я-я, — он плавно опускает меня на землю и протягивает букет, которым до этого момента гладил мою спину, — надо отдохнуть. Идем-идем…
— Спасибо, — беру цветы и растекаюсь в благостной улыбке, засунув нос в уложенную круглую поляну из тонких нежных составляющих, выдающих ненавязчивый аромат.
«Васильки? Это же малютки-васильки. Люблю, люблю… Где он их нашел?» — всхлипываю и тут же скалюсь, изображая искреннюю радость.
— Что с тобой?
— Ничего-ничего…
А состояние-то и вправду нервное! Если я буду так странно реагировать на простые действия и слова этого человека, то точно никогда не заполучу его в качестве жениха. А это означает только то, что Велихов заграбастает половину «Шоколадницы» и разрежет мой и без того куцый бюджет на части, от которых я смогу взять деньги на налог, на заработную плату персоналу и на закупку составляющих, из которых произведу довольно-таки небольшое количество уникальной продукции весьма сомнительного качества, которой вряд ли смогу заинтересовать слишком привередливых покупателей…
«А может Велихова заказать?» — гуляет мысль и не замолкает. — «Антония, да ты преступница. Тюрьма, тюрьма, тюрьма… И душ!».
И не с Петруччио, а с новыми подружками-сокамерницами. Есть ощутимая разница, между прочим, а над этим стоит основательно зависнуть и продумать все моменты, которые должны резко останавливать мой порыв в желании причинить кому-то телесный ощутимый вред.
— Прости, пожалуйста. Я на минутку, — киваю на входную дверь. — Подожди меня в машине. Егор?
— Не задерживайся. Договорились?
— Не буду, туда и обратно, — встаю на цыпочки и трогаю губами его губы.
Мягкие и теплые, живые, в меру влажные и не сухие… Как будто бы родные, но все-таки не те: и ощущения, и вкус, и даже качество. Хорошее, но не мое! Они чужие.
Вот если бы он предложил мне выйти замуж прямо сейчас или сегодня, но немного позже, в романтической обстановке, под спокойную ненавязчивую мелодию, взяв в руку мою ладонь, например, в том неизвестном ресторане, в который тянет, словно от этого зависит чья-то жизнь. Что бы я ответила ему: «да» или «нет», или «я хочу подумать, ведь мы так молоды», или «слишком мало времени, а мы едва знакомы»? Или…
— Привет, Смирнова! — Велихов рассиживается в моем кресле и вращается, изображая дурачка на офисной огромной карусели.
— Встань! — рявкаю.
— Как дела?
— Что ты здесь забыл? — направляюсь к своему столу. — Не твои рабочие дни и вообще…
