«Жеребец… Буравчик… 18–25» — последнее прозвище, вероятно, физические размеры его члена в различном состоянии — такие простые и в то же время задушевные клиенты, старательно раздувающие щеки и клянчащие скидки на товары первой необходимости в деле, которое у каждого расписано с точностью до секунды вполне определенного дня.

«Фу-у-ух…» — я растирал потными ладонями себе лицо и периодически откидывался на спинку дивана, на котором в ту ночь впервые и заснул, не дойдя до собственной кровати. — «Извращенцы конченые… А Смирнова ослепительно хороша!»…

— Мы закончили? — оглядываюсь вокруг себя.

— Выпьем кофе и пойдем, — отвечает так, словно старому склеротику о чем-то сообщает.

— Я помню про заказ, — отрезаю, возвращаясь с Мантурову своим лицом.

— Торопишься куда-то?

— Не хочу опаздывать на грандиозное совещание с папой.

— Он тебя поймет, — свой вывод подтверждает как будто бы сочувствующим качанием головой.

— Сомневаюсь, — пожимаю плечами.

— Григорий Велихов — талантливый руководитель, — авторитетно, но с тонкой ноткой пафоса, мне заявляет.

— Ты так мило лезешь к моему бате в трусы, малыш? — подмигиваю и отклоняюсь на спинку стула. — Леща начальнику кидаешь? Тебя твой папочка не заругает?

— Говорю, что вижу. Спокойно, Велихов. Ревнуешь своего отца?

— Этого еще мне не хватало. К тебе, что ли?

— Я хороший исполнитель.

— Ты, — формирую из своих, большого и указательного, пальцев подобие кольца и подношу «очко» к своему рту, высовываю язык и делаю движение, которое хорошо известно тем, кто любит боссу дырку подлизать, — набиваешь цену? — распускаю пальцы и, подмигнув, шепчу.

— Где так научился? — не теряется Егор.

— Запад мне помог.

— Ильф и Петров? Цитаты из книги русских и советских классиков.

А я, по-видимому, пренеприятно удивлен. В отличие от Нии, читает книжки Мантуров Егор! При встрече с Тоником таким козырять все-таки не стоит, но… Ни хрена задроту не скажу, пусть набивает шишки собственным лбом. Вот такой я друг, ревнующий своего отца к засранцу, с которым еще с юридического лицея дружу.

— А твой тогда… Чем плох, скажи-ка мне, Михаил Андреевич Ланкевич?

— Ну-ну? — он выставляет локти на стол и подается на меня вперед. — Слушаю тебя.

— Спокойный и уравновешенный. Возьми его фамилию. Какие тут проблемы?

— Тебя забыл спросить. И потом, это Мишенька тебя ремнем своим по заднице как следует еще не стеганул, — хмыкает Егор.

— Мне достаточно прошедшего ремня Григория, — подмигиваю другу.

— Не верю! Велихов не мог.

— Хм… — подкатываю глаза.

— Неужели лупил? И руку поднимал?

— Еще и как!

— Заканчивай, — хлопает ладонью по столу и так же, как и я, откидывается назад.

— А ты поверил, что ли?

— В том-то и дело, что нет.

— Ваш кофе, — подошедшая официантка снимает со своего подноса две чашки и предлагает терминал для расчетной операции. — Приходите к нам еще.

Подмигиваю Мантурову, а ей говорю:

— У Вас такая работа?

— Простите? — таращит на меня какой-то рыбий, отрешенный взгляд.

— Мы постоянные клиенты, — заглядываю в табличку, расположенную на ее груди, — Анастасия. Не узнали? А если так? — свожу к носу глаза и вытаскиваю язык. — Ага? — стираю с рожи дебильную гримасу, которой пытался напугать официантку.

— Приятного аппетита и хорошего дня, — краснеющая кукла убирает терминал и неуверенной походкой шествует по проходу в сторону служебных помещений.

— Силен, малыш! — усмехается Егор и отпивает кофе. — Горячи-и-ий, твою мать. Язык ошпарил.

— Значит, эта Настенька в расчете!

— Тебе шмешно? — грустно 'шепелявит старичок.

— Нисколько-нисколько, всего лишь поучительно, — отодвигаю блюдце со своей порцией.

Я подожду, пока остынет пойло, чтобы ожоговую ранку в ротовой полости кипятком не нанести. Мантуров кривится и прикрывает рот рукой.

«Отлично, дамочка, значит, помолчишь остаток дня и оставишь меня в покое, наедине с возможно плотскими мыслями!» — думаю про себя.

Разбор полетов, стандартное совещание, проведенное отцом, грандиозные по своим масштабам юридические задачи, поставленные и врученные персонально каждому служителю Фемиды на завтрашний тяжелый день, затем дружеское похлопывание по моему плечу и располагающая к себе улыбка притихшего Егорыча после моего очередного заверения в том, что к Антонии не имею никакого отношения и не намерен предпринимать в том направлении какие-либо нехорошие шаги. Конец рабочего дня… Пора домой… На выход… На свободу, в подозрительно спокойную холостую жизнь…

Держа под мышкой коробку с заказанным товаром, вползаю в полутемное помещение своей квартиры. Возня, громкое кряхтение, мельтешение, звонкий писк и… Свистящий рубящий удар клинка! В мое отсутствие Антония эксплуатирует «Богдана» и сполна отыгрывается на резиновом чурбане, кромсая моей рапирой исключительно нижнюю половину истукана. Метит сучка в член? Разрезает семенной мешок неживому мужику, который даже не обороняется? Бревно взирает молча на то, что вытворяет озверевшая дикая кошка. «Бодя» раскачивается и на место возвращается. Антония сильна, но все же не настолько. Эту тренировочную куклу даже я кулаками вряд ли завалю, разве что костяшки в кровь сдеру. А Ния не сдается. Разрезает воздух, прислушиваясь к пению стали, взмахом чертит полукруг и тут же рубит резиновый помалкивающий экспонат. Ей бы шпагу или саблю в руку взять. Рапирой можно только заколоть, но не зарубить. Стоп! У Тоника иная, что ли, цель? Передняя нижняя часть, мужской пах и скрытое под жирным куском латекса подобие увесистого достоинства. Она его кастрирует? Отрезает член? Бесполое создание моим же доблестным оружием формирует?

«Ай-яй-яй, как плохо-то» — удручаюсь и качаю головой.

Крадучись, открываю кладовое помещение и прячу там полученную посылку. Снимаю верхнюю одежду, улыбаюсь своему отражению в огромном зеркале, подмигиваю и навожу творческий беспорядок в волосах, почесываю нос и направляюсь кошачьим шагом к не замечающей меня Смирновой.

— Вот так, — шипит Ния и бьет рапирой бедра не просящего о пощаде недалекого «Богдана».

«Эх, дурак, дурак! Дал бы ты ей сдачи, чтобы знала маленькая бестия, как на мужские яйца посягать» — про себя смеюсь и вытягиваю руки, чтобы поймать и остановить шустрящее из стороны в сторону гибкое тело.

— Ой! — вскрикивает Тузик и тут же награждает прозвищем. — Придурок!

— И тебе привет, — пропускаю свои верхние конечности и сцепляю пальцы на плоском женском животе. — Злая псина! Да? Р-р-р, р-р-р! Кто тебя обидел? Можешь хозяину пожаловаться и все-все рассказать? Неужели этот? — перегнувшись через ее плечо, киваю на пацанчика для колюще-рубящих ударов.

— Пусти, — передергивает плечами и подкидывает мой подбородок. — Ну-у-у? — шумно носом выпускает воздух и почти рычит. — Петруччио-о-о-о…

— Позволь, я помогу, Смирнова, — обхватываю ее левую кисть и выставляю нашу связку на уровень ее груди, затем меняю руки. Я правша — мне так сподручнее, а она профан в спортивном фехтовании, значит, временные трудности с моим выбором атакующей конечности ей придется потерпеть и неудобства переждать. Зато мы гарантированно победим этого болвана. — Тихо-тихо, — торможу ее инстинкт сбежать, когда я вроде бы снимаю наблюдение, расслабляюсь и что-то там подобное ей разрешаю. — Расслабься, Ния! — встряхиваю наши руки, перебирая пальцами по рукоятке. — Это маленькая гарда, Тузик. Мы поранимся, если будем так остервенело напирать на клинок. Считай, что держишь гусиное перо…

— Пусти, сказала! — бухтит, повесив голову.

— Смотри в глаза своему обидчику, Антония.

— Вот поверни и дай разок взглянуть! — задницей толкается, намереваясь отпихнуть меня.

— Я тебя не обижал, Ния. Ты что-то путаешь.

— Это тебе так кажется, — пытается развернуться, чтобы посмотреть на меня.

— Закончим партию, а потом поговорим. Согласна? — подбородком прижимаю ее висок, тем самым вынуждаю Тоньку смотреть куда-то вбок. — Не злись. Чего ты?