— Дай характеристику на каждого. Велихов, будь же человеком.

Характеристику? На хрена? Чтобы производство возобновить? Что за…

— Я уже все рассказал.

— С кем можно замутить, например?

— Чего? — выпучиваюсь на Мантурова.

— Ну-у-у, познакомиться поближе. Я ведь правильно понял…

Да ни хрена он, видимо, не понял — идиот!

— Это друзья детства, Егорыч. Девчонки — сестры друг другу, их отцы — родные братья. Мой батя, когда погружается в воспоминания, что называется — по волнам своей незатыкающейся памяти, посмеивается, рассказывая о том, как Смирновы новорожденных девок из родильни судьбоносно приносили в дом и имена им пафосно давали. Так, по всей видимости, гордились тем, что под покровом ночи с женами в постели натворили. Дедушка этих мелких сучек с каждым разом шире раскрывал свой рот, хотя на Тузике с незавидной участью все-таки смирился. Как говорится, ничего тут не попишешь, буду баловать девчонок, раз внуками другого пола до сей поры никак не обзаведусь.

— Тузик? — он громко прыскает. — А что это значит? — я прохожу вперед, протягиваю карточку к терминалу, активирую ее и жду, пока мой товарищ, спутник и любопытный черт выложит на ленту содержимое нашей тележки, а вместо этого он языком неторопливо чешет. — Странное имя для девушки? Не находишь?

— Ты не мог бы ускориться, любезный? — размахиваю рукой, подгоняя его.

— Тихо-тихо, не торопи меня, — Мантуров оглядывается назад. — Все равно возле кассы самообслуживания толпы нет. Цивилизация не для всех. Народ не видит дальше своего носа и по старинке требует внимания кассира. Давно их матом никто не крыл…

— Ее зовут Антония, — тихо говорю.

— Антонина?

— Нет, — шиплю и раздражаюсь его странной глухотой. — А-н-т-о-н-и-я! — по буквам, довольно четко, с вычурной артикуляцией произношу, растягивая на каждой букве рот. — Помой уши, друг. Она в каком-то там поколении горячая кубинка, поэтому и имя с приветом, впрочем, как и его хозяйка. Самая младшая Смирнова, как говорят, не чистых кровей. Помесь с родословным браком. Двортерьер — результат смешения отличного кобеля и нечистокровной суки.

— То есть мужик породный?

— Угу.

— Есть в ней что-то, что могло бы заинтересовать, например, меня? — поднимает голову и чего-то ждет.

Моего ответа? Ну что ж! Сейчас я дружбана пренеприятно огорчу или огорошу.

— По мне, у Тонечки кроме хватки и деловой жилки в дебетовой колонке сплошная пустота. Позиций много не закрытых.

— Симпатичная?

Устал, ей-богу, повторять:

— На морду ничего!

Ничего хорошего — об этом предусмотрительно промолчу. Вероятно, поэтому у бестии такой бешеный темперамент и шустрый на колкости язычок. Она южанка! Что с нее взять, кроме космической, почти неуправляемой, скорости и сильного давления кровяного потока?

— Кубинка?

— Мать Тони — Евгения, жена Сергея, наполовину кубинка. Евгения — вариант ее имени исключительно для нас, для русскоговорящих, для представителей всего славянского племени, а так, вообще говоря, по паспорту, я думаю и почти уверен, что она Эухения Смирнова.

— Чего-о-о-о? — он прыскает и тут же прикрывает рот тыльной стороной своей ладони. — Прости, ты серьезно?

Вполне! Красивое имя, между прочим. Эухения и Антония…

— Так я дорасскажу, если ты не возражаешь? — опираюсь ладонью о край транспортера.

— Будь любезен, — он распрямляется и громко выдыхает. — Все!

По детству, когда с трудом давались отдельные буквы алфавита, мы шутливо нарекли Нию Тузиком. Ее родители подзывали мелочь, выкрикивая:

«Тосик, Тосечка, Тонечка!»;

а мы с младшим Сашкой и Ильей, старшим двоюродным братом, немного подстроили имечко блаженной и подогнали под свой стандарт. Так она стала Тузиком, а со временем — мелким щенком, а в отдельные эпизоды — когда особо раздражала и бесила — мы называли младшую Смирнову шавкой или шавочкой. Ласково, конечно, но все-таки голосом транслировали легкую издевку, когда вглядывались в ее сияющие нескрываемым негодованием мерзкие глазенки. Такая себе злобная чихуахуа, йоркшир-терьер или мохнатая мальтипу — но без розовых бантиков на челке. Антония Смирнова — мелкая, но сторожевая, охранная собака, хотя временами выступает в роли псины-компаньона. Не могу припомнить эпизоды, в которых бы эта бестия не вызывала бурю негодования и не раздражала меня. Поэтому…

— Высокие отношения, Велихов! Весьма! Чрезвычайно галантные, такой, знаешь, огромный почет, уважение и, — приставляет указательный палец к своему рту, подушечкой похлопывает по верхней губе, словно подбирает соответствующее определение, — сквозящая из всех щелей уверенная неприязнь к девчонке, с который ты с детства знаком. Видимо, сильно насолила? Что она из себя вообще представляет?

Ничего особенного! Невысокий рост, остриженность, словно девка тифозную хворь на своих тонких ножках перенесла — многократно и с большими осложнениями, и разноцветные глаза, от взгляда которых у ближайшего окружения временами стынет кровь. У Смирновой хорошо подвешен язык — снимаю шляпу, достойное образование — аттестат о среднем точно есть, плюс множество увлечений и занятий. Ей стабильности и постоянства не достает. Про таких, как она, говорят: «Ветер в поле»! Чрезвычайно и легко увлекающаяся натура, но она ведь дама, ей позволительны перепады настроения и ветреность натуры. Пусть божьим одуванчиком по миру идет…

— Ходили слухи, что Антония — ведьма, Мантуров. Так нас ее бабушка пугала, когда мы перегибали палку и доставали девку до кишок. Мол, у них в роду была очень диковинная женщина: то ли прабабка, то ли прапрабабка, которая обладала жуткими способностями.

— Интересно-интересно! Какими же? Гадалка, чародейка, ведунья, карга с претензией? Что та бабушка умела?

Мужиков привязывать к себе цепями, а затем издеваться над несчастными, а наигравшись, заживо их раздирать. Ну, чтоб юродивый и физически ею изувеченный не мучился… Так филигранно проявляла ласку, нежность и сочувствие…

— Старая дева, которая проклинала всех, мужчин и женщин, живущих и здравствующих в счастливых отношениях. Не признавала обиженная на все человечество брак! Понимаешь, о чем я говорю? Так вот, нам рассказывали, что эта тетенька материализовалась в теле Тузика. Сколько времени прошло, а потомственная нашла выход в мельком тельце младшей дочери и праправнучки. Теперь вот мстит за всех. Сечешь?

— Честно говоря, не очень! — Мантуров снимает два пакета с продуктами, а я подтягиваю связку минеральной воды и упаковку апельсинового сока. — Поехали, сказитель? — Егор оглядывается на меня.

— Угу…

Народ торопится по домам, а транспортный поток уверенно стоит. Водители, посмеиваясь, общаются друг с другом, приоткрыв снегом запорошенные боковые стекла, заранее поздравляют «с наступающим», высовывают руки, сцепляют пальцы, трясут пожатием, а мы с Мантуровым тянем никотиновую отраву, прикуривая по сигаретке на каждом верстовом столбе.

— Юля — это старшая сестра Антонии?

— Родная, — стряхиваю пепел и, скривившись, выпускаю дым. — Два, кажется, между ними года разницы.

— Занята?

Я что-то не вкурил! Егорыч посетит мой дом с вполне естественной целью — склеить бабу «на потом»?

— У нее маленький, сосущий сисечку ребенок и имеется крутой жених, который, между прочим, тоже приглашен. Засохни! У тебя что, голодовка или ты на сухпайке?

— М-м-м, — мычит и с чмокающим звуком вынимает сигарету. Мантуров оглядывается по сторонам, ерзает в кресле, странно чешется, словно торопится куда-то.

— Что с тобой? — обращаю к нему свое лицо.

— Задрался тут сидеть, а так все пучком.

— Сейчас. Смотри, кажется, пробка выскочила, — нажимаю кнопку запуска двигателя и отстреливаю сигарету за борт. — Кто-то кончил и пену в унитаз спустил. Ух, как мы лихо трогаемся. Минут пять — не больше, и будем дома.

— Ты не мог бы не засорять окружающую среду, старик, — жутко поучительным тоном говорит мой пассажир, кивая на выброшенную мною сигарету.