— Петь, мы с Сергеем решили, что для его ирландского питейного заведения лучше кандидатуры, чем твоя, не сыскать. Я уступаю свою часть в твою пользу. Короче, отдаю ее. Не совсем корректно сформулировал, но…

— То есть? — сын нехорошо выпучивается на меня.

— Документы оформлены, осталась невостребованной только твоя подпись, — не глядя, протягиваю пачку с сигаретами и спрятанной внутри зажигалкой Сереге. — Раньше отгуляем событие — раньше насладитесь медовым месяцем — раньше вернетесь — раньше приступите к делам. С «Шоколадницей» порядок! Тосик, нужно только запускаться. Кампании будут залиты аккурат в тот срок, который ты обозначишь. Вероятно, после планируемого свадебного путешествия? Оно ведь будет, Велихов? — подмигиваю Петру.

— Ты…

— Чуть-чуть поправил, но никуда конкретно, с потрохами и ногами, не влезал.

— Отец?

— Коллегия дала добро на твое индивидуальное присутствие в нашем мире. Отдохнете и…

— Ты их заставил? — прищуривается, вытягивая вместе с этим шею.

— Ускорил, но не педалировал. Да это и не понадобилось…

Все сделал Мишенька Ланкевич! Он давил и наступал. Не то чтобы у Мишки был какой-то шкурный интерес, просто он считает, что Егору лучше плыть параллельно, не пересекаясь с Петей Велиховым. Где этих двоих сведет вместе профессиональная херня — только Боженька ведает, но то, что Петр достоин лучшего, Мишка сразу заявил и тут же куда следует нажал. Позвонил, попросил, представил, предупредил и надоумил, поэтому заявление моего сына было рассмотрено в эксклюзивном порядке, в кратчайший срок, и по всем пунктам.

— У тебя хороший послужной список и клиентская база. На подработку, такой себе фриланс, соучредительство у папы Сержа и у Нии. Меня не будет там, разве что мое присутствие будет незримым.

— Спасибо, — шипит сын и отводит взгляд.

— Спасибо, дядя Гриша, — Тосик поскуливает, пытаясь растянуть улыбку. — Петя, — вижу, как толкает сына в бок, — это же хорошо! Разве не об этом ты мечтал?

— Да, — он снова смотрит на меня и губами транслитерирует знакомые слова. — «Спасибо, па»!

Моргаю и несколько раз вперед-назад качаю головой:

«Не за что и всегда пожалуйста, сынок»…

Давно мы не бродили с ним вдвоем, дуэтом, по нашей набережной. Сейчас как раз, как выяснилось, повод подходящий. Сын, правда, лично потянул меня. Не смог, конечно, отказать ему, тем более что продолжительное время я только лишь об этом грезил.

— Город не спит, — кивком показывает на сильно освещенный противоположный берег.

— Да, — пялюсь на его прямой, очень ровный профиль.

— Спасибо, — опускает голову, прижимая подбородок к груди. — За все! За то, что ты сделал для меня, — хрипит, теряя голос, а после поправляется. — Для нас!

— Как это было?

«Расскажи!» — безмолвно заклинаю.

— Что? — с опаской скашивает взгляд.

— Она сразу согласилась? Или…

— Пап? — ворчит и поднимается лицом. — Не хочу…

— Девочка… — давлюсь, тяжело глотаю, проталкивая охренительный комок, который раздирает горло и не позволяет сделать вдох. — Помню ее совсем крошкой. Серж проставился тогда, что называется, от души. Как мы потом тащились по домам на своих почти не стоящих на земле ногах? Как? — пожимаю плечами.

— С такси, видимо, были проблемы двадцать девять лет назад? — язвит засранец.

— Представь себе, — грозно хмыкаю.

— Или вас никто не хотел брать?

Скорее этот вариант! Пьяная, орущая басами, веселая компания — Смирновы, Морозов и я. Сказать по-честному? Мы ведь были абсолютно неуправляемы. Есть определенное сходство с новым поколением? Есть, конечно! Поэтому и злимся, бесимся, стараемся каждого из них перевоспитать, да только поздно и ни к месту наши нравоучения молодым и сильным людям, у которых свое видение, свои принципы и перспективы в этой жизни.

— Она заплакала, как только я протянул футляр. Не мог успокоить ее, если честно. Очень долго! Боялся обнять, чтобы ненароком не сломать. Она носилась по моей квартире и выставляла руки. Думал, что придется скорую вызывать. Пап, с Тоней случилась истерика. Я передержал ее. Короче, — он усмехается и отворачивает голову, — пришлось весь вечер утешать. А потом полусонная Смирнова сказала, что хочет стать Велиховой, как можно быстрее. Ния заползла на меня и, как хищная лиана, обвила мое тело. Ей-богу, думал, что задушит. Она мелкая, но чертовски сильная. А ты? — обратив ко мне лицо, внезапно задает вопрос.

— Что я? — распахиваю глаза.

— Как это было у тебя?

— Что именно?

— Как ты сделал маме предложение?

— Петь… — кривлюсь и отступаю на несколько шагов назад.

— Ты начал, я лишь поддержал.

— Люська помогла, — мечтательно улыбаюсь, вспоминая, как цеплял блохастой твари на ошейник колечко для Наташи.

— Лючи? — у сына еще сильнее раскрываются глаза. — Каким образом?

— Была моей посланницей.

— То есть?

Я сделал предложение жене в литературном чате в присутствии хрен знает скольких женщин, каждая из которых мечтала о своем личном счастье, а повезло в тот день одной, той, которую я потом назвал своей женой.

— Не спрашивай, — отрицательно мотаю головой.

— Помнится мне, что вы с Лючией не сильно ладили.

Еще бы! Овчарка позволяла и шла на многое по отношению ко мне. Стоит ли сейчас вспоминать уничтоженные ее зубами туфли и портфели, обоссанные документы, на которых она ставила свою визу, обильно заливая их мочой? А воровство продуктов исключительно из моих тарелок, а игры по ночам с моей рукой, нечаянно и неудачно свесившейся с кровати, а ревность, когда я целовал не ее?

— Это было до моей женитьбы на другой.

— На другой? — сын настораживается.

— Она ревновала меня к твоей матери. За это мстила.

— Я помню, — сын обнимает мое плечо и подходит ближе. — Па?

— М? — теперь, по-видимому, мой черед отводить глаза.

— Мне кажется, что я всю жизнь искал только ее. Как такое может быть?

— … — теперь шумно забираю воздух и прикрываю почти слезящиеся глаза.

— Она ведь была все время здесь. Я уезжал, я менял место жительства, я женился на Эле, я третировал Смирнову, я ведь ненавидел ее.

— Ненавидел? — опять сознанием оживаю.

— Почти клял и желал ей…

— Дела! — в недоумении открываю рот.

— Я вернулся и тут же задался очень нехорошей целью…

— Какой? — не дав продолжить, молниеносно перебиваю.

— Хотел уничтожить ее, раздавить, растоптать, обанкротить «Шоколадницу». Я пас ее, следил, пугал, устраивал неоднозначные встречи. Она натерпелась… Я признался ей два дня назад в своих планах. Сказал о том, что изначально было на кону, но…

— Петя-Петя… Ты, как твой дядька, твою мать! Не могу поверить, — запускаю пятерню, тормоша волосы, — в жизни нет прошедшего времени. Оно, блядь, циклично! Ты был с Тоней до…

— Что?

— У тебя были с ней отношения? До всего этого!

«Скажи „да“, скажи мне „да“» — почти торжественно заклинаю парня.

— Нет. Пап?

Сорвалось, и, между прочим, очень жаль!

— Ты влип, сынок, — а что еще могу ему на это все сказать?

— Это твое отеческое слово?

— Слово будет после, а сейчас, — хихикаю, — слабенький смешок. Вы красивая пара! Серж тебя почти боготворит. Он оказался добрым «папой». Скажу честно и без обиняков. Смирнов с завидным постоянством заступался за тебя. Он что-то чувствовал?

— Не знаю, — Петр действительно несмышлёно пожимает плечами. — Он меня поймал! — выкатывает странное признание.

— Поймал? — удивляюсь. — Когда?

— Вытащил из постели Нии.

— Что за херня?

— Так вышло. Я навестил ее, а потом прилег. Ничего не было, но… — он осекается, как только видит мой заинтересованно прищуренный взгляд. — Сергей назвал меня женихом и ощутимо щелкнул по уху. Я думал, что…

Я этого не знал! Поблагодарить Петра за честность? Пожурить за охерительное самомнение и ослиное упрямство, и очевидную бестактность? По-видимому, не стоит, а мои как будто гувернантские слова точно будут ни к чему, да уже и не к месту.