— Опять реклама? Ния, ты услышала меня?

— С характеристикой согласен?

— Как ты жила, Тонечка? — фиксирую ее лицо в своих ладонях, надавливаю на щеки, по-утиному вытягивая губы.

— Отпусти!

— Как?

— Я, черт возьми, скучала без тебя. Везде искала тебя, ждала, что заявишься. Перемахнешь через балкон, например. Припрешься без приглашения, начнешь качать права, — с визгом отзывается на мои слова. — Скучала, скучала, скучала! Доволен? Между прочим…

— Почему не звонила, не писала, не искала встречи? — перебиваю, не даю договорить то, что она хотела бы еще с нескрываемой обидой в голосе мне сказать.

— Я злилась на тебя. Между прочим…

— Тонь…

— Да! Я очень сильно злилась, Велихов. Дай же мне, в конце концов, сказать.

— Прости, — почти неслышно произношу.

— Что? — прищуривается и еще несколько раз переспрашивает. — Что-что? Что ты там себе под нос сказал?

— Тонь…

— Проехали, Буратино!

— Меня зовут, — от чертового прозвища начинаю заводиться, уменьшаю громкость звука, насупливаюсь и шиплю, — Петр! Черт возьми, Ния…

— А ну-ка, не кричи на меня, — хлопает ладошкой по моей груди. — Не смей на меня голос повышать. Запомни, Велихов!

Да ни черта я не хочу запоминать! Подскакиваю, подкинув на себе крохотное тело, провернув его в воздухе, подстраиваю самым лучшим образом, и быстренько впиваюсь в губы.

— Лежать, — в промежутках между поцелуями, отдаю приказ.

Смирнова крутится, брыкается, пытается избавиться от меня. Тоня сводит в тонкую прямую линию свои губы, стискивает зубы и задушенно мычит. Не собирается выбрасывать белый флаг!

— Я скучала… — шепчет, когда я все же прекращаю ее целовать.

Обвожу пальцем тонкий контур ее губ, прикасаюсь к носу, продвигаюсь по идеально ровной площадке, подбираюсь к переносице, останавливаюсь на перепутье — не знаю, к какой из двух бровей скорее подобраться, рисую незримые картинки на идеальной, гладкой коже, запускаю пятерню в Тонькины волосы и поднимаю их, оголяя красивое лицо.

— Я тоже, — склонившись, трогаю губами ее лоб, а Тонька жмурится и как будто бы с неприязнью морщит нос.

— Взбодримся? — подмигивая, предлагает.

— Что это значит?

— Ты настойчиво просил новостей. Пожалуй, об одном событии мне стоит упомянуть, раз уж мы с тобой достигли апогея. Сама не понимаю, как могла запамятовать. Это все ты виноват…

И снова, видимо, придется каяться!

— Я встретила другого мужчину, Петр, — голосом специально делает упор на моем имени, — пока ты губы дул, — прыскает и прикрывает рот рукой. — Так внезапно, так неожиданно. Как в сказке! У меня, по-видимому, где-то рядом ходит фея-крестная.

— Что ты городишь?

— Правду говорю, — сквозь руку произносит. — Это было как бы между прочим. Практически за чашечкой кофе я развлечение себе нашла. Съел? — на последнем слове высовывает язык.

— Кого? — прикрыв глаза, со свистом выдыхаю.

— Красивый парень. Голубые глаза и хорошо подвешенный язык. Речь не мальчика, но мужа. И ты знаешь, а он так — вроде ничего! В общих чертах, конечно, не красавец, но не без способностей. И потом, мужчина не должен быть внешне слишком привлекательным. Красивый муж — чужой муж.

— Муж?

— Угу. Когда говорят о мужской красоте, то, как правило, употребляют эпитет…

— Слащавый, вероятно?

— Вот видишь, ты сам все прекрасно понимаешь. Вот ты, например…

— Что по твоему новому знакомому, Антония?

О себе я и так все прекрасно знаю.

— А я уже все сказала. Он точно ничего! — сформировав из пальцев кольцо, показывает очень убедительный знак. Мол, все хорошо!

«Да ничего хорошего!» — про себя шиплю, делая ударения на всех буквах «о», которые про себя жужжу.

— Кто он?

— Высокий рост, волевой подбородок. Он юрист, Петруччио.

На последнем слове сжимаю клешни на ее боках. Смирнова ойкает и устраивает вращение веретена, которому на хвост с большим трудом цепляют пряжу.

— Я слушаю! Продолжай!

— Мы с ним танцевали в ночном клубе. Он был слишком галантен, от себя весь вечер не отпускал. И ты знаешь, он мне понравился. Его настойчивость и необидчивость свалили наповал.

— Валялась в ногах у мужика?

— В таких ногах, Велиховчик, не грех и поваляться.

Про это, если честно, не желаю знать.

— Предложение уже сделал? — обрываю абсолютно не содержательный рассказ.

— До этого еще не дошло, конечно, — она подкатывает глаза, а я принимаю сидячее положение, удобнее располагая Смирнову на себе, — но все к тому идет.

— Как его зовут? — обхватив Тоньку под коленями, покидаю вместе с ней кровать.

— Неважно! — забрасывает руки мне за шею, притягивает к себе и в губы произносит. — Какая тебе разница, Петруччио, если я его уже люблю. Хоть горшком пусть мальчика зовут, а сердцу не прикажешь. Вот ты, например…

— Что я?

— А-а-а, забудь! — отмахивается, как от назойливой мухи.

— Быстро как-то, — несу Смирнову в сторону ванной комнаты. — Не находишь? Потанцевали и уже несетесь в ЗАГС?

— Э! Помедленнее и спокойнее, — озирается в попытках направление нашего движения понять. — Э, любезный, чики-рики! Куда это мы идем?

— Любезный? — ухмыляюсь, вздергивая угол губ.

Любимое, почти запатентованное выражение моего отца звучит из уст Смирновой чересчур развязно.

— Куда идем? — качает ногами, подпрыгивая у меня на руках.

— Тебе нужно освежиться, цыпа? Уж больно ты горяча.

— Я в душ не хочу.

— Достаточно того, что туда хочу я, — ногой толкаю дверь, а задницей придавливаю выключатель.

— Петя — нет! — Тонька полосует меня, окатывая блеском своих глаз. — Немедленно поставь меня, — пытается подвести гипноз и неслабое психологическое вливание.

«Только ни черта здесь не сработает, малыш!» — прищуриваюсь как будто глохну от ее пронзительного голоса и, зайдя в кабину, локтем быстро задвигаю стеклянную дверь, гарантированно отрезая нас от мира.

— Ты скоро об этом пожалеешь, — выставляет мне под нос указательный палец, кончик которого я незамедлительно прикладываю на зуб. — Я предупреждаю! — раздает угрозы. — Тебе не поздоровится. Спорим?

— Нет, — быстро отвечаю. — Спорить больше не будем.

— Серьезно, что ли? — жмется ко мне, теперь скрестив руки на груди. — Нет?

— И ты с первого раза прекрасно все расслышала. Нет! — опускаю ее и подталкиваю к стене под лейку. — Сейчас будет горячо! Зажмурься, что ли, цыпа.

— Еще раз скажешь «цыпа», — выставляет пальцы, формируя из них звериные когти, — я тебя до крови раздеру.

— Приму к сведению, но ничего не обещаю.

— А ты все же, — прищуривается, подбирая сочное определение, — красивый гад!

— За красоту не стану благодарить.

— Не стоит, — задирает голову, подставляясь под крупные капли. — Погорячее, если можно.

— Шкурку не опалишь?

— А ты меня полечишь, — гладит грудь, размазывая капли по смуглой коже, заводит ладони в подмышечные впадины, сжимает полушария, приподнимая и выставляя их вперед, на обозрение, фактически насилуя мои глаза.

— Еще чего-то хочешь? — касаюсь взглядом выставленных прелестей.

— Угу…

Совместное купание под душем после премьерного секса с Нией превратилось во второй заход и бесконечный петтинг между третьим и долгожданным отходом ко сну. Устала девочка за долгий вечер и половину бессонной ночи — опять моя вина.

Ее голова сейчас покоится на моей руке, а сама Тоня располагается на боку, спиной ко мне, уперевшись голым задом в пах. Перебрасываю вторую руку через ее тело, притягиваю к себе и утыкаюсь носом в немного влажные отросшие темные волосы.

Забытый или невозвращенный специально ключ от моей квартиры… Испорченный, по всей видимости, десерт, так и оставшийся стоять на журнальном столике… И суетящийся пес, который никак не может отыскать свое место, чтобы там устроиться на ночлег, свернувшись пластиковым калачом. Для полноты картины не хватает только чьего-нибудь неподходящего звонка.