Откинувшись на спинку стула и широко расставив ноги, младший братец осматривает меня с головы до ног. Пока он наслаждается, сверяя, видимо, с полицейской ориентировкой мой живой портрет, я упорно делаю вид, что этого не замечаю. Однако, дождавшись отбытия Зверя и Смирняги на кухню, я наконец-таки поворачиваюсь к нему лицом и, сцепив зубы, почти не двигая губами, цежу:

— У тебя проблемы, что ли?

— Да нет, — ухмыляется Сергей.

— Что ты хочешь?

— Что?

— Чего надо?

— Денег, что ли, попросить? — подкатывает глазки.

— Денег? — со свистом переспрашиваю.

— За ночевку в моем доме, например, да за мои любезные услуги твоему сынку. У него с мозгами все нормально? Он психически здоров или иногда находит?

— Что? — я чувствую, как покрываюсь пятнами, стремительно краснею и с половины оборота завожусь.

— Ну, ну, ну?

— Сколько? — а вот сейчас я сам себя не узнаю.

— Велихов, тебе бы витаминчиков пропить. Уж больно ты резкий. Жизнь, видимо, малина, вот ты и потек, когда вдруг что-то не в ту степь пошло.

— Не пялься на меня! — бухчу и опускаю голову. — В конце концов, это некультурно. Ты дурно воспитан?

— М-м-м? — мычит, будто что-то там обдумывает или предполагает.

Неужели не уверен?

— Все?

— Смотрю и, епрст, в ярких красках представляю, что нас ожидает, — он ерзает на стуле, затем двумя руками подхватывает снизу сидение и, приподняв себя вместе с ресторанной мебелью, подвигается ближе. Да что я вру, он задевает меня своим плечом, а локтем прикладывает сильно правый бок. — Он на тебя похож, да? Петр — истинный Велихов? Такой, как ты? Ну, в смысле, в лучшие и молодые годы? Угу?

— Серж, ей-богу, будь любезен… — мотаю головой, прикрыв глаза, сжав кулаки и не растягивая губы жалкими словами.

— Или у него Шевцовские гены? Я в нем Юрка случайно признал. Царствие Небесное хорошему человеку и мудрому начальнику, но он иногда таким задротом был, хоть и с принципами, естественно. Но то, что Петр не Морозов, это я уже и без тебя догнал. Дядька, между прочим, добрее к нему, чем ты. Ты чего творишь?

— Ничего, — распахиваю глаза и пялюсь на заглядывающего мне в рожу Сержа.

— А в чем тогда дело?

Чего-то как-то я притомился слушать монотонный бред! Сначала — Ната, теперь — хитроскроенный Сергей.

— Иди ты!

— Смотрю в твою зажравшуюся харю и представляю, каким будет зять, когда сильно постареет. Люблю, знаешь ли, фантазировать и в детальках предобрейшую будущность рисовать.

— Мне пора! — пытаюсь встать со стула. Сергей перехватывает и силком усаживает обратно.

— Ты редко к нам сюда заглядываешь, а после визитов уполномоченных скучных личностей в халатах, ведешь себя так, словно в чем-то виноват.

— Мне пора!

— Не сомневаюсь. Проблемы с парнем?

— Нет проблем.

— Угу-угу.

— Слышь ты, — подавшись на него, шиплю, — какого х. я лезешь?

— Надоело, — Сергей зевает и потягивается.

— Надоело?

— Грязь за ним вывозить. Или пусть отвалит от моей цыпы, или двигается в определенном направлении. Я задолбался булочки носить. Мне до сраки лет, а я ухаживаю за собственной дочерью, изображая менестреля или трубадура. Все время путаюсь в понятиях. Неважно! Прими-ка к сведению, Гришаня, любовная лирика совсем не мой стиль. Я специализируюсь на тяжелой музыке и неприкрытых, излишне эмоциональных и напичканных отборным матом текстах. А твой засранец меня, понимаешь ли, уполномочил. Между прочим, грозно! Задрипанный манипулятор и изворотливый провокатор. Так, сука, и сказал:

«Доверяю цыпу только Вам, Сергей Максимович. Вы мой герой!».

Я, конечно, в курсе, что у Сергея по молодости лет были некоторые проблемы с излишней эмоциональностью и запрещенными препаратами. Он алкоголик, если мне сейчас не изменяет память. По-видимому, это рецидив!

— Булочки?

— Хм! — Смирнов оглядывается на приближающихся к нам двух участников крепкого тандема, скроенного на четверых друзей детства. — Готовься к свадьбе, аристократический пердун. В одиночку я такое не потяну. У меня их две. Две девочки, две малышки на выданье, две нежные невесты. И каждой, черт возьми, свадебное платье подавай, банкетный зал и черную карету с вороными фризскими лошадями. Я не рисую деньги, Велихов. Зато каждый месяц внимательно считаю и расписываю свой доход. Так вот…

— М-м-м, — настал, по-видимому, мой черед нечленораздельную чушь нести.

— Законный брак и пусть катятся на все четыре стороны. Где будут жить? Мне абсолютно все равно!

— М-м-м, — а слов по-прежнему как будто нет.

— Я бы их не подгонял, да больно надоело в прятки с Тосиком играть.

— Я ни хрена не понимаю.

— Он не знает, как подступиться к ней. Трусит, что ли? Ты не в курсе из-за чего? Что они не поделили?

Да уж! Все снова стало ясным. Смирнов сильно изнывает по причине отсутствующих сплетней. Он хочет больше информации. Пытается, видимо, раскрутить сынка, да только Петька не сдает позиций и гнет свое. Пожалуй, он в большей степени Велихов. В точности такой же, как и я.

— Не приставай к ним, — теплею и напускаю флер таинственности.

— Я не лезу. Просто…

Твоя малышка пощечины отвешивала моему сынку, словно сдачу с трех рублей мелочью давала. А он? А он стоял и молча получал. Боялся, что младшая Смирнова вдруг просчитается и чего-то не додаст, а потом на горизонте внезапно появился я, напугал ее, разворошил осиное гнездо и залез в малинник за чужой малиной.

Сын не желает говорить о том, что произошло, прячется, прикрываясь рабочими моментами и отсутствующей личной жизнью, которую предпочитает проводить на трассе, насилуя резину. А за него выслуживается этот вот отец?

Даже и не знаю, что теперь сказать, наверное:

— А-а-а-а, бля, пиздец! — подскакиваю и роняю на пол стул.

— Чего ты? — следя за мной широко распахнутыми глазами, изумляется Сергей.

— Пока! — вскидываю руку, одновременно прощаясь с каждым по отдельности и со всеми вместе.

— Ты куда? — орет мне в спину Зверь.

— У него дела, — оправдывается за меня Смирняга.

А я, по-видимому, плохо держу удар! Слабо разбираюсь в людях, не различаю полутонов и не замечаю слишком очевидного. Всем все ясно и понятно. Все играют, только я один держусь, изображая борца за справедливость и четкое исполнение закона, в придачу к неподъемным моральным догмам.

— Велихов! — кричит Серж, почти настигнув меня возле моей машины.

— М? — не оборачиваясь, отзываюсь.

— Хочешь пари?

Он предлагает сучью блажь, а у меня закатываются под веки бешено выпученные бельма.

— Боже, Серый, — скулю, как раненый, побитый молью и искусанный клещами, старый лев.

— Неделя!

— … — показываю взглядом, что ни хрена не догоняю.

— Семь дней и Ния приголубит твоего сынка.

— Ты продаешь собственную дочь? — подмигиваю и искривляю рот. — Женя в курсе, как пошло ты себя ведешь?

— В курсе, в курсе! Ну? — он предлагает руку, на которую я, не скрывая изумления, таращусь. — Они уже достаточно помучили друг друга. Не могу смотреть на детку, плачущую и каждый вечер давящуюся сдобой. Он раскормить ее, что ли, хочет? Типа пусть будет весом в три центнера, тогда ее вообще никто замуж не возьмет. Это тактика такая у современной молодежи? Между прочим…

— Согласен! — не дослушав, пожимаю ему руку.

— Не трогай парня и на загоняй, Гришаня. Пусть все идет так, как оно идет.

Да с чего они, бля, все взяли, что я третирую ребенка…

В контору залетаю поздно вечером, когда юридический планктон разбрелся по домам, выполнив запланированное и подготовив новое поле для законной деятельности. Проходя по коридору, замечаю свет в трех кабинетах: Петра, Егора и «Гришка».

«Работнички, твою мать!» — ухмыльнувшись, проскальзываю к себе.

Кручусь по площади и никак не найду местечка, где мог бы притулить свой зад, затихнуть и расслабиться. Меряю шагами периметр помещения, улыбаюсь, вспоминая сегодняшнее утро с раскрасневшейся и слегка запыхавшейся, но улыбающейся Черепашкой на большом диване в просторном зале, затем скалюсь от всплывающих в памяти выступлений младшего Смирнова, а на финал встречаюсь взглядом с застывшим в дверном проеме старшим сыном.