Он совсем не виноват в том, в чем я его подозревала, как позже выяснилось. Безутешные и обосранные — в разных смыслах этого слова — клиенты Мантурова отравились не у нас, поймали кишечную инфекцию не в «Шоколаднице» и даже не в ресторане у Максима, и вообще, не в этом городе. Как оказалось, немногим ранее, перед осуществлением покупок в нашем магазине, они посетили детский праздник всей дружной компанией, на котором разгулявшаяся не на шутку детвора скормила друг другу пластилин с ореховым печеньем. Странно, что с огромным аппетитом поели несъедобное «приготовление» только эти две малышки, а остальные маленькие клиенты праздничного стола даже не заметили никаких желудочно-кишечных симптомов или неприятных ощущений. Вероятно, индивидуальные особенности организма и нечистоплотное содержание именно этих детей, за которыми недостаточно следит как будто бдительная, но все же финансово необеспеченная родительница, сыграли на руку инфекции, пробравшейся в их ослабленные недоеданием и отсутствующими витаминами детские тела. Девчушки отравились тем, что употребили, когда играли то ли в дочки-матери, то ли в «магазинчик» на дне рождения своей общей подруги. Вот так обстояли дела, когда я получила справку о том, что:
«По результатам проверки не выявлено микроорганизмов, являющихся возбудителями кишечных инфекций. Дизентерийная палочка, сальмонелла, стафилококк, палочка брюшного тифа и вибрион холеры — отрицательно!».
Я, безусловно, выдохнула, но не испытала истинной радости или облегчения. Не знаю, как так вышло и что тому служит причиной, но вернуться в свой магазин после этого я не могу уже долгих три недели.
Кручусь, наматывая километраж, когда как будто подъезжаю к знакомому входу, но не могу заставить себя остановить машину, покинуть салон, подойти к двери и снять объявление о том, что:
«Приносим извинения, но мы вынужденно временно закрылись! Вернемся к вам после стабилизации обстановки»…
Почти на цыпочках пробираемся с Юлой в наш уснувший дом. Суетимся в холле, снимаем обувь, складываем сумки, стягиваем с плечей пиджаки и кардиганы. Затем, зевая и посматривая друг на друга, схватившись за руки и вытянувшись струнками, на носочках, как балерины-самоучки, поднимаемся на второй этаж, направляясь в свои комнаты.
— Все хорошо? — шепчет Юля.
— Да. Спасибо, что вытянули меня. Немного помогло.
— Отпустило?
— Совсем чуть-чуть.
— Вечер не последний, Тосик. Так что запросто можем повторить еще. Не-од-но-крат-но, цыпа! Тебе стоит лишь сказать, что желаешь нашего занудного, исключительно по твоему мнению, общества, и мы с радостью окажем тебе услугу. Кстати, Сашка не обижал тебя? — сестра отпускает мою кисть, но обнимает за талию и притягивает к себе. — Как он там оказался?
— Это маленький город, курочка.
— Миллионник? — на меня таращится, как дефективный пучеглазик.
— И тем не менее. Он отдыхал с друзьями.
— А-а-а…
Знаю, о ком сейчас речь пойдет, поэтому спешно перебиваю:
— Его там не было. Он на работе. У него какие-то неотложные дела. К тому же старший этого не любит, по Сашкиным словам.
— Ты расстроилась?
— Нет, — скоро отвечаю и для убедительности еще раз повторяю. — Нет, конечно.
Остаток короткого пути проходим в тишине, лишь изредка поглядывая друг на друга, задумав, по всей видимости, что-то нехорошее.
— Когда свадьба? — уставившись в дверное полотно своей комнаты, задаю вопрос.
— Через три месяца, — в ответ мне тихо шелестит сестра.
— Родители…
— Они не возражают, Тосик. Костя представился и сообщил отцу. Мы, конечно, подали заявление.
Чересчур галантно и очень старомодно, как по мне, к тому же чрезвычайно скоропалительно. Вот тут как раз удивляться совершенно нечему. Выбор, откровенно говоря, не очень-то большой, да и обстоятельства раздумывать подолгу не позволяют.
— Мне нравится Костя, цыпа. Хочу, чтобы ты об этом знала. Он верный мужчина и любит тебя. Это видно! А ты будешь с ним счастлива…
— А мне Петя, — внезапно выкатывает странное признание.
— Что? — стремительно оборачиваюсь и встречаюсь с глазами, уже, по-видимому, давно стоящей ко мне лицом пока еще Смирновой. — Но…
— Что между вами происходит, Ния? — сестра трогает мои руки, гладит предплечья и подбирается к плечам. — Кошка пробежала? На двух ногах или…
— Ничего. Вернее, я не знаю, — суечусь глазами по ковру, внимательно изучая узор, который будто бы впервые вижу. — Нужно время. Видимо, я чего-то испугалась.
Только вот чего?
— Разберись, как можно скорее, с этим, — подавшись на меня вперед, негромко произносит, — пока не стало слишком поздно.
— Слишком поздно? — смаргиваю, зачем-то переспрашиваю, хотя и так понятно, про что она вещает, опираясь на горький опыт своей короткой в чем-то несчастливой жизни.
— Спокойной ночи, цыпа, — притянув к себе, целует в щеку, изображая маму.
Я сильно морщусь, но от сестры не отстраняюсь.
— И тебе, — заикаясь, тихо отвечаю…
Ну, вот опять! На прикроватной тумбочке я вижу небольшой крафтовый пакет, аккуратно скрепленный яркой клейкой лентой. Это от него! Отец, похоже, подрядился быть курьером, доставляющим вкусные и все еще теплые сообщения. Не по воздуху же, в конце концов, эта штука прибывает.
Пакет задушенно шуршит в агонии, пока я грубо разбираюсь с ним. Сдираю ленту, разворачиваю борта и вытаскиваю оттуда небольшую витую булочку с корицей, шоколадной крошкой и цедрой апельсина.
Божественно и очень ароматно! Все в точности, как я люблю. Заскочив на кровать с ногами, устраиваюсь там с давным-давно подобранными для меня удобствами. Прислонившись спиной к изголовью, я, наконец-то, совершаю свой ежевечерний милый ритуал. Смакуя каждое свое действие, я медленно разламываю сдобу, тут же забираюсь носом в кремовую мякоть, вдыхаю терпкий аромат, напитываюсь, обильно насыщаюсь — вот так, не положа ни одного кусочка в рот, странно наедаюсь.
Сегодня в пакете есть кое-что еще. Как будто слишком маленькое и оттого очень незаметное. Но я все вижу, когда вытираю руку о приготовленную для меня внутри салфетку. Потрусив пакет, я получаю прямо на колени сложенную несколько раз тонкую, почти пергаментную, серую бумагу. Похоже на рецептурный лист или какой-то список с медицинскими назначениями. Откладываю недоеденную булочку и разворачиваю то, что мне на глаза попалось.
— О, Господи! — негромко вскрикиваю и ладонью прикрываю рот.
Это, по-видимому, распечатка результатов анализов Велихова. Еще одна издевка или крайняя степень доверия? Зачем он подложил сюда листок? На что этим действием рассчитывал? Пробегаю глазами по мелко напечатанным аккуратным строчкам. И, откровенно говоря, ни черта из того, что вижу, не понимаю. Странные названия в большом количестве кучно занимают все бумажное пространство. Распечатанная таблица содержит всего три столбца, но большое количество строк. Крайний левый содержит названия, труднопроизносимые имена нехороших патогенов, средний хранит единицы измерения и их краткое обозначение, а третий, правый и последний дает количественное содержание микроорганизмов человека, чьи инициалы я замечаю вверху листка.
«Отрицательно, отрицательно, отрицательно, нет в поле видимости, допустимое количество, отрицательно, отрицательно…» — словно глупую машину, дающее заключение, на одном слове заклинило. Это означает, что Велихов здоров? Наверное! Теперь бы не мешало сверить дату. Бросаю взгляд туда, где указаны выходные данные пациента. Судя по представленным значениям и цифрам, анализ определенно свежий. То есть он меня не обманул, когда заверил, что здоров. Петя сказал правду и во всем признался, потому что полагал, что из-за него сильно пострадали дети или волновался за мошенничество с санитарной книжкой. В любом случае, какая мне теперь разница. Все отболело и прошло. Хотя сердечко нет-нет, да трепыхнется и тихонечко заекает.
Откинувшись на изголовье, размеренно прикладываюсь затылком о стену, прикрыв глаза, вращаю листок и из-под опущенных ресниц замечаю надпись на его обратной стороне:
