Признания Велихова просто вывели меня из себя!

— Что лично тебя связывает с этим местом? Что? — прищуриваюсь и устраиваю старшей почти допрос с пристрастием. — Ты знаешь название. Знаешь, сколько человек работают, какую продукцию мы там реализуем, а иногда и производим. Наверное, в курсе про контракты. И-и-и, — распахиваю глаза, — на этом все! Все, Юля. Вот твой потолок. Ты совладелица, но только на бумаге. А за все фактически отвечаю я.

И, конечно, Велихов! Теперь даже не знаю, как его назвать. Не поворачивается язык ввернуть какую-нибудь шутку или вспомнить смешное прозвище, которым мы его по детству называли. Все, что произошло, исключительно из-за него. Никаких сомнений!

— Цыпа?

— Не трогай меня, — зачем-то выставляю руку перед собой, словно отталкиваю совсем не приближающуюся Юлю от себя.

— На тебя больно смотреть, — изображает жалость, излучая уныние и чертово сочувствие.

— Не смотри.

Всего делов-то! Господи, да в самом деле!

— Родители волнуются.

— И выбрали тебя парламентером, да?

— Причем тут это? — она все-таки подсаживается ко мне, легко толкает в бок и укладывается головой мне на плечо.

— Слезь с меня, — дергаюсь.

— Ай! — вскрикивает Юля. — Больно же, — скулит, но не сдается, — злючка-дрючка.

Да-а-а-а! Им все хиханьки, да хаханьки. А мне погребение, к тому же заживо и при свете дня. Вся улица следила за тем, как люди в белых мантиях выносили ящики с пробами, как я провожала их карету, как собачьими глазами наблюдала за тем, что вообще происходило. Меня убили и расчленили тогда — пять дней назад!

— Отец тебя боится, Ния, — Юлька прыскает.

Отлично! Значит, уважает. Похоже, я своего наконец-таки добилась.

— С чего бы? — задаю вопрос, как будто бы ничего не соображая.

— Не догоняешь?

— Нет, — плечами пожимаю.

— А мама чересчур переживает.

— За него, что ли?

— За всех, конечно.

— Юль, хочу тебе напомнить, что я здесь живу и с нашей влюбленной парочкой встречаюсь три, а то и четыре раза в день. Хоть убей меня, но я не вижу трясущихся коленей папы и слезами увлажненных глаз тревожащейся мамы. Острот, конечно же, прибавилось и еще вот это:

«Циклоп, как там производственные дела?».

Что он имеет в виду, когда такое спрашивает? А?

— Поговори с ними.

Такое впечатление, что родителям нужна психологическая помощь от младшей дочери. Что-то я ничегошеньки не понимаю. У кого проблемы, у кого кризис и огромная дыра в душе, и кто с кем, в конце концов, должен идти на контакт и транслировать сочувствие и прощение?

— Мне сделать вид, что все нормально, чтобы не расстраивать подопечных? — обращаюсь к ней лицом. — Неполадки в раю? Отец идет на рекорд?

— Что ты имеешь в виду?

— Проехали!

— Вот о чем я и говорю, — выставляет указательный палец мне под нос. — Несгибаемая Ния!

— Интернационал и женщина с веслом? — отмахиваюсь от ее указки.

— Амазонка, феминистка и мужененавистница, — прыскает сестра.

— Да уж, я не вселенская скорбь или тургеневская барышня. Твоей задуренности, кура, нам, что называется, за глаза.

— Просто расскажи, что ты чувствуешь. Не сиди в комнате, выходи хоть иногда.

— … — не знаю, что сказать, поэтому демонстративно поджимаю губы и подкатываю глаза.

— Да! Поговори! Вылези из своей скорлупы. Есть предложение, — дергает меня за руку. — Ку-ку, ты меня слушаешь?

— М? — киваю головой.

— Давай куда-нибудь сходим. Вдвоем!

— Вдвоем?

— А что? — Юля округляет глаза. — Как в старые добрые времена!

— А Игорек?

— Родители не будут возражать, если он с ними вечерок побудет.

— А Костя?

Старшая мгновенно замолкает и, прижав подбородок к груди, прячет от меня глаза.

— Юля-я-я? — подныриваю, разыскивая утерянный зрительный контакт.

— Не надо! — вижу, как зажмуривается и разгоняет скулы, стирая зубы. — Будем только вдвоем. Костя все поймет.

Естественно! Этот ухажер все-все прекрасно понимает. Как можно так любить и ждать взаимности от той, которая ждет отца своего сына, встречаясь с временной заменой Святу лишь из вежливости и неспособности отказать, топнув ножкой и грозно крикнув «нет, назад»?

— Что случилось? — схватив ее за плечи, несколько раз встряхиваю.

— Ничего, — отрицательно мотает головой.

Но я же вижу, поэтому не останавливаюсь.

— Он тебя обидел? Поссорились?

— Нет, — Юлька сильно сглатывает. — Тось…

Эта дама кого угодно доведет до белого каления, совершенно не напрягаясь. Такая таинственность, ей-богу, словно косвенная линия в мистическом триллере какого-нибудь французского писаки вкривь-вкось идет.

— Он тебе надоел? — отпускаю ее руки и, откинувшись, прикладываюсь несколько раз затылком о панель. — Занудный Красов и мечтательная старшая сестра. Не скажу, что вы с ним отменно смотритесь, но что-то в этом образе все же есть. Мужская красота и твоя эмоциональность. Просто-таки настоящая семья и уверенные отношения.

— Нет, — шепотом рычит в ответ.

— Ты все еще любишь Свята? — обратив лицо к окну, задаю вопрос.

— Святослав не вернется, — обреченно и на автомате, как хорошо заученное, произносит.

Прекрасно! Есть небольшие подвижки в процедуре забывания того, о ком не принято говорить в ее присутствии, но моя сестра талантлива в навязчивых вопросах, поэтому этап вычеркивания из памяти ей дается с большим трудом и нервным скрипом. Однако есть успех, раз Юля спокойно говорит об этом. Какой-то, видимо, медицинский препарат, вызывающий амнезию, действует на сознание старшей, заставляя здраво мыслить женщину, стремящуюся положить на жертвенный алтарь свою молодость, красоту, физическое и психическое здоровье из-за мужчины, которого среди живых больших нет.

— Ния? — она трогает мое плечо. — Повернись, пожалуйста.

— Что? — возвращаюсь к ней.

— Я хочу кое-что тебе рассказать.

— Я слушаю.

Тяжело вздыхает, но не торопится с изложением, хотя по скорости ее дыхания можно смело утверждать о нетерпении и накатившей на нее открытости.

— Костя сделал предложение, цыпа, — я ее почти не слышу, зато вижу, причем довольно четко, как она двигает губами, выговаривая каждое словцо. — Он предложил мне стать его женой. Представляешь?

Еще как! В ярких красках, замедленно и по ролям. Так и вижу, как хмурый и серьезный Красов становится на одно колено и молитвенно протягивает к ней руки с жалостливой просьбой.

— Что ты ответила? — заправляю выбившийся локон ей за ухо, затем трогаю завернувшуюся сережку и несколько раз придавливаю мочку, песоча между пальцев мягкий хрящ.

— Я согласилась, — улыбается Юла.

А я не удивлена!

— Я рада за тебя, — расставив руки, лезу к ней с объятиями. — Он хороший человек.

— Я плохая?

— С чего такие мысли?

С чего она взяла?

— Предаю Свята, — Юля сильно шмыгает носом на моем плече.

— Я так не считаю.

Сестра убирает от себя мои руки и мягко отстраняется:

— Не осуждай меня, Тоник…

Я не осуждаю, скорее, немножечко завидую, но точно честно радуюсь.

— Только не повторяй моих ошибок, — улыбаюсь и подмигиваю сестре.

— Каких? — хрюкает, пальцами вытирая нос.

— Не бросай Костю, курочка моя, — исподлобья ей шепчу. — Не сбегай с собственной свадьбы.

— Я трусиха, цыпа, и в плохой физической форме. Как ты, я точно не смогу.

— М-м-м, как мило ты напрашиваешься на комплимент. Ты идеальна, Юля! Лицо, фигура и характер, а Красов выбрал лучшую, раз Мудрый свое счастье проморгал.

— О-о-ох!

— Но-но, — нажимаю ей на кнопку носа. — Кто там? — отвлекаюсь и смотрю на закрытую дверь через плечо сестры.

Мне кажется, там кто-то шумно топчется, стесняется и мнется, страшась в мою комнату войти.

— Можно? — скулит спокойный женский голос.

— Да, — одновременно с Юлькой прыскаем и в один голос отвечаем. — Входи!

Мама приоткрывает дверь и засовывает внутрь сначала нос, потом все лицо и, наклонившись, проталкивает голову, плечи, грудь, но на талии странно застывает.