— Вы торопитесь? — не поднимая на меня глаза, сипит венерический придурок, пошло искривив влажные и очень пухлые, как у надутой крали, губы.

— Есть еще дела, — ухмыляюсь.

— Я ведь не гуляю, — плечами пожимает.

А я ничего такого и не утверждаю!

— Понимаю, — опустив голову, шепчу. — Совсем херня, да? — рассматриваю холодный кафель на полу, слежу за швами, как за венозной сеткой больного, измученного устойчивой заразой.

— С чего Вы взяли? — я мельком замечаю, как он вскидывает на меня глаза и дружелюбно улыбается. — Одну минуту, пожалуйста.

— Я подожду за дверью, — резко подрываюсь со своего места.

Твою мать! Я ведь, правда, больше не могу. Это сущий ад и чересчур жестокое наказание. Болеть — не весело, а так, как я, к тому же и заразно. Чтобы с нами было, если бы…

— Скажите, пожалуйста, мне пересдать анализ или Вы назначите дополнительные обследования? Пересмотрите лечение? «Да» или «нет»? От таблеток меня тошнит, а мази…

Мрак, страх, ужас, тьма и… Стыдоба!

— … и я, клянусь всеми богами, идолами и деревянными истуканами, что выпрусь за одну секунду из этой комнаты и не буду отвлекать Вас от очень важного занятия. У меня есть личная жизнь, Вы слышите? Есть человек, это девушка, женщина…

Та, которую я по недоразумению обидел невниманием!

— … с которой я хотел бы построить серьезные отношения, а вместо этого, я на свидания хожу с врачом, которому нет никакого дела, он занят общественно-полезным занятием. Что такого важного Вы делаете, что не можете на пять минут оторваться, чтобы сообщить, как обстоят мои дела? — застегиваю свой пиджак и, двигаясь задом, обхожу стоящий посередине, приготовленный для жестокой экзекуции, металлический звенящий от моих действий стул, и таким образом, не поворачиваясь к доктору спиной, пячусь к двери, намереваясь сдрыснуть из заразного пространства.

— Прошу прощения, — бросает взгляд на карточку, на которой написаны мои инициалы и гордая фамилия, — Петр…

— Григорьевич! — вскинув подбородок, поправляю эскулапа, делая «дяде» замечание.

— Присядьте, пожалуйста, Петр Григорьевич. Присядьте-присядьте, — просьбу дополнительно кивает головой. — Давайте спокойно?

— «Да» или «нет»? «Здоров и все в порядке» или «приходите завтра», потому что нет в жизни ни справедливости, ни счастья?

— Прекрасное чувство юмора, — прикрыв рот кулаком, смеется.

Комплимент? Или издевка? Но на всякий случай:

— Благодарю, — но садиться все же не спешу.

Он перекрещивает руки на груди и откидывается на спинку кресла, выступающего над его лысиной и колышущемся волосяным пушком. Словно трон из бесконечной фэнтезийной сказки о борьбе добра со злом за престольное наследство.

«Ну, ну, ну, ну-у-у-у?» — молчаливо заклинаю мужчину в белом халате, надетом на больничный светло-голубой костюм.

— Учет, контроль, барьерная контрацепция, внимательность и доверие. Доверие к девушке, к которой тянется сердечко. Обязательно предупредите ее, что проходили лечение. Это необходимо сделать. Из уважения, например. И потом, внимание к таким вопросам никогда не помешает.

— Вы поэт? — хмыкаю.

Я что-то не пойму, это был ответ или затянувшееся либретто перед основной частью, в которой будет вынесен неутешительный вердикт с огромным крестом на возможном личном счастье.

— Иногда, но вообще-то я…

— Венеролог? — шиплю, выставив ему на обозрение свои зубы.

— Там другая специализация, если что. Но венеролог, так венеролог. Курс придется пропить до конца, Петр Григорьевич. Вас тошнит?

Похрен! Уже неважно.

— Немного. Я не привык к диетическому питанию по утрам, а из-за этой химии поглощаю овсяную кашу с каким-то тостом, словно…

Баба! Пожалуй, от грубого сравнения в этом кабинете воздержусь.

— Я изменю дозировку и регулярность. Оставим только, — он смотрит в собственные записи, — то, что поддерживает состояние, а с остальным закончим, заодно проверим, как система самостоятельно отрегулирует Ваше самочувствие.

— Я здоров? — зубов не разжимая, приглушенно рычу.

— Да. Но…

— Но?

— Есть такое понятие, как группа риска, понимаете?

Пожизненное клеймо и черная на члене метка?

— Как долго?

— Последите за собой и за девушкой, конечно, — он что-то пишет, больше не поднимая головы и не отвлекаясь на возвышающегося над его столом меня…

Господи, как легко дышать! Словно камень с души свалился, а сам я скинул полтонны чужого веса, который вынужденно несколько долгих месяцев на своем горбу таскал. Я, наконец-то, получил освободительный мандат на собственное счастье. Рассиживаясь в машине, листаю рекомендации и прочитываю результаты последнего анализа:

«Отрицательно, отрицательно, отрицательно…».

А это значит, удовлетворительно на медицинском языке, а по-простому — «хорошо» с намерением на твердое «отлично»! Похоже, с медикаментозным назначением доктор просто перестраховался. Напоследок затарюсь тем, что мне выписал специалист с лирическим отступлением в качестве листа с рецептом. Пока закидываю в онлайн-корзину аптеки под открытым виртуальным небом сегодня не большой по прошлым меркам список, получаю сообщение от Туза довольно странного содержания.

«Петя, ты где?» — пишет Ния. Простой вопрос, но я читаю нездоровое волнение в каждой букве и большое нетерпение, связанное с моим отсутствием на дополнительном рабочем месте.

«Приеду через полчаса. Что-то случилось?» — отправляю и бросаю взгляд в зеркало, через которое мне прекрасно видно заднее пассажирское сидение и букет цветов, который я приготовил для нее в качестве важной составляющей нашего примирения.

Ответа нет: телефон молчит и не вибрирует, а экран не светится словами, которые она могла бы настрочить. Из вежливости или по доброте душевной.

«Что произошло?» — еще раз набиваю сообщение. Мусоля пальцем сенсор, продавливаю пиксельную сетку, и нарушаю цветовую гамму оформления. — «Я еду…».

«У нас проверка» — принимаю в шторке уведомлений короткое послание все от того же абонента.

Какого хрена?

— Привет, — дождавшись принятия вызова, рявкаю по громкой связи.

— Это врачи, Петя, — мне кажется, что Тоня прикрывает рукой микрофон своего аппарата, потому как звонкий женский голос очень плохо слышно. К тому же я абсолютно точно различаю жалобные всхлипы.

— Ничего не показывай и не передавай.

— Это санитарная инспекция. У нас проблемы…

Вопрос или утверждение?

— Они предъявили документы?

— Конечно, — громко выдыхает.

— Это плановая проверка?

— Я не знаю, скорее всего, — похоже, она с кем-то разговаривает, до моего слуха доносится мужской голос и непонятное копошение рядом с Нией, — я не знаю. Все санитарные книжки в полном порядке. Мы… Петя! — голосит мне в ухо. — Приезжай скорее.

Не дослушав, скидываю вызов и, однозначно нарушая правила дорожного движения, наглым образом проскакивая на красный и пересекая двойную сплошную линию просто на виду у всех сотрудников соответствующей инспекции, посмеиваясь в объектив дорожной камеры, осуществляю разворот и, потерев резину об асфальт, с пронзительным визгом направляюсь к магазину, в котором что-то происходит. Что-то, чего пока я не понимаю, но обязательно с этим разберусь.

Сляпанный кое-как фильм дешевых ужасов и нагрянувший, как всегда, внезапно апокалипсис царят на узкой улочке, на которой находится наша «Шоколадница». Сегодня здесь опять не протолкнуться и не впихнуть свербящий зад автомобиля между вплотную расположенными — почти нос к носу — бамперами тех, кто был раньше и первее по праву скорости. Да что ж такое, в самом деле? Какое-то гребаное невезение!

Запрыгнув на бордюр — и тоже, как это ни странно — в неположенном месте, замечаю через боковое зеркало «то», чего здесь точно быть не должно. Две машины и обе мне знакомы: Мантуров и старший Велихов. Отец, по первому впечатлению и шальной догадке, сидит в своем автомобиле, обильно насыщая легкие вонючим никотином. Он нервно курит, то и дело выпуская дым через приоткрытое боковое окно. А вот в салоне у Егора пусто, там однозначно никого.