Какие глупости и эмоциональная накрутка! Я все заранее узнал. Своеобразный местный люкс, трехзвездочный комфорт и одна двуспальная кровать. А больше ничего! Ничего такого, что говорило бы о том, что этот номер приготовлен для зарегистрированных дурачков на тридцатидневный сладкий срок.

— И ты решила простым ответом разрулить. Так, мол, и так! Антония порешала все вопросы. Мы с тобой десять дней женаты? Враньем прикрыла задетую чем-то гордость?

— Не вижу в этом никаких проблем. Побудешь второй половиной. Недолго осталось.

Четыре дня! И все, привет.

— Сказала бы тогда, что дорогая проститутка. А я твой постоянный толстосум-клиент. У нас типа микрофлора совпадает. Что-то типа такого! Или я трахаю исключительно тебя за огромные деньги потому, как имею нестандартные или нездоровые предпочтения, которые ты с удовольствием удовлетворяешь. Например, только сзади, на коленях или в душе, вжав твою мордашку в кафельную стену и застегнув пушистые браслеты на узеньких запястьях. Я обеспечиваю тебя, преподношу очень дорогие подарки, проявляю щедрость и внимание. Ты купленная или арендованная девочка из эскорт-службы. На такой бы я точно не женился. Извини, конечно. Но супруги… Это верх цинизма, Ния.

— Лучше быть твоей женой, чем платиновой шлюхой.

Сравнила эрегированный член с выставленным пальцем!

— Хм! И чем же это лучше? Кольцо, фамилия и статус? И в тебя не тычут пальчик, называя древним словом «бл.дь». М?

— Жене ты можешь объяснить свои проблемы с сексом, например, а с женщиной за деньги ты должен соответствовать. Иначе, зачем оплачивал, если ни разу не воспользовался. А жены терпят, даже утешают, медитируют над опавшим членом и о милости поникшую крайнюю плоть слезливо заклинают.

— Тебе чего-то не хватает, Ния? — спрашиваю, дергая губами, потихоньку завожусь. — Как мы дошли до таких вопросов за обеденным столом во время питательного завтрака?

Твою мать! Я даже стал забывать, как это на самом деле происходит. Как это, когда жена пилит по утрам, ибо благоверный под покровом ночи не удовлетворил физически ее. Как это выслушивать и молча соглашаться, потому как скрип и нытье слабой половины в браке не сравнимы с аналогичным, когда ты холост, бабой законно не обременен и бархатным абьюзом не озабочен.

— Зачем позвал сюда, если не пристаешь, а только спишь, словно с плюшевым медведем, пристраиваясь между мягких задних лап? Я живая, Велихов. Ты либо хочешь и на что-то решаешься. Либо…

— Либо? — сиплю, потупив взгляд в тарелку.

— На хрен отвали.

На искренность Смирнова пробивает? Пытается вывести на чистую воду? Ах, как самонадеянно! Считает, что она заинтересовала и что я ее хочу, и от желания изнываю, но берегу и не решаюсь.

— Скромность — не твоя отличительная особенность и выдающаяся черта? Правильно понимаю?

— Ребята, хорошего дня, — Владимир поднимается и предлагает руку Маргарите.

— И вам, — вежливо в ответ бросаю.

— Последняя ночь на суше, — он дергает меня, сжимая пальцами плечо.

— Да, — уставившись вперед, автоматически согласием отвечаю.

— Хорошо развлечься. Встретимся уже на борту.

— Да, — как заведенный, повторяю.

— Тонечка, пока-пока, — женщина наклоняется к Тузу и дважды расцеловывает ее в щеки. — До свидания, Петр.

«Пока, случайные ребята!» — слежу за удаляющейся парой. Он обнимает тонкую фигуру своей жены за талию, а она, засунув руку в задний карман его джинсов, массирует мужскую задницу через грубую ткань, сжимает ягодицу и оттягивает половинку. Как вызывающе, некультурно и довольно пошло, но весьма игриво! Им же все-таки не восемнадцать лет. А ведут себя, как малолетки, озабоченные сексом и необузданным желанием…

— С женщиной спят, когда она нравится, Велихов! Когда она интересует, возбуждает, будоражит, когда ее, в конце концов, хотят или желают. Что со мной не так?

К чему она ведет?

— Мы выясняем отношения? — ухмыльнувшись, уточняю.

— Ты игнорируешь меня, словно я пустое место. Словно я резиновая кукла, на материал которой у тебя аллергия и возможный анафилактический шок впоследствии, но ты не можешь отказать себе в моем присутствии в своей кровати только потому, что…

— У тебя все же ПМС, любимая? — язвлю, предполагая. — Грелка, таблетка и восточный сериал, да?

— Козел! — Смирнова бьет меня в плечо. — Не я это все придумала. Не я, Велихов. Ты устроил этот фарс, это бесконечное рукоблудие и холостую дрочку. У меня вот такой, — демонстрирует мне лодочку, построенную из маленьких ладоней, — мозоль на нетронутом тобой варенике, который ты облизываешь, словно хочешь жрать, а дальше, бедненький, не знаешь, что с моим пельменем делать. Так боишься поломать?

Боюсь!

— Я не девственница и у меня были до тебя сексуальные отношения. Недолгие, неудачные, но я была с мужчиной по обоюдному согласию. А ты…

— Хочешь меня, да? — откладываю вилку и нож, откидываюсь на спинку и снимаю ногу, давая ей долгожданную свободу.

Тоня отворачивается, демонстрируя мне завитой затылок.

— Хочу, — внезапно долгожданное признание выдает.

— Влюбилась?

— Я тебя хочу, — шепчет Ния. — И больше ничего, — тише добавляет.

— Скажи, пожалуйста, — настаиваю на своем, — да или нет?

— Да, — опустив голову, бормочет куда-то в пол, отвернувшись от меня. — Ты выиграл, — и тут же тихо добавляет. — Деревянный идиот! Жестокий, грубый. Ты такой тяжелы-ы-ы-ый…

— Тонь? — зову ее. — Вернись сюда. Посмотри на меня, пожалуйста.

Она молчит, но громко дышит. По-моему, даже всхлипывает и как будто хнычет. По крайней мере, я слышу жалобный скулеж.

— Все-все! — замечаю, как что-то смахивает с лица в районе глаз. — Забыли и проехали. Сменим тему. Сейчас я приведу себя в порядок. Не трогай, — дергает рукой, брыкается и не разрешает взять себя за плечо. — Дай минуту.

Это, что ли, слезы? А Смирнова тихо плачет. Плачет от того, что вынужденно в слабости ко мне призналась или есть другая нехорошая причина? От осознания своего желания у Тонечки случилась тихая истерика и почти семейные разборки с наспех выдуманным мужем.

Блуждаю взглядом по ресторанной обстановке, рассматриваю удачный антураж и сервировку столов, укрытых белоснежными скатертями, стопорюсь глазами на снующих туда-сюда официантах, а вдоволь насмотревшись и дав ей успокоиться, прикладываюсь лбом в женское подрагивающее плечо.

— Пойдем со мной.

— Куда?

— Тебе понравится. Покатаемся, развеемся, остудим разум.

— Ты услышал, что я сказала? — бухтит себе под нос.

— Конечно.

— Ты понял?

— Конечно.

— Хочешь, чтобы умоляла, да? Жаждешь сатисфакции и дословного исполнения своего желания. Мне на коленях постоять? Берешь выигрыш или…

— Это омерзительно звучит, Антония. Смени гнев на милость.

— Решил благородного сыграть? — перекрещивает руки на своей груди, скукоживается и сводит вместе плечи. — Я не буду пресмыкаться, а в мужское благородство не верю, как ни старайся. Все вы одним миром мазаны. Лицемеры, шарлатаны!

— Считаешь, что мужчина всегда готов и ему плевать на ту, которую он берет.

— А разве нет? — рычит со злостью.

— Нет. Перестань, — еще раз цепляю ее локти и пытаюсь развернуть скрутившегося человеческого ежа. — Не будь ребенком, Ния.

— Пошел ты! — наклоняется вперед и выгибает мне навстречу спину. — Не приставай. Я не в настроении. Одного только не пойму. Скажи, пожалуйста…

— У?

— Зачем добивался, если брать не хочешь? Я сглупила с этим браком? Обиделся, что без твоего согласия на себе женила? Нет проблем, Пиноккио. Я даю тебе развод, а ты опять свободен. Ну?

— Сейчас я настроен на прогулку верхом, Тонечка, с тобой. Посмотрим природу, поднимемся на гору, — меняю тему разговора, отвлекая и снимая с повестки дня неудобную проблему, о которой не хотел бы говорить и уж тем более в чем-то признаваться в этом месте.

Она глубоко и тяжело вздыхает, сильно задирает подбородок. Я слышу, как Ния шумно выдыхает и змеей шипит: