— Угу? — осматриваюсь по сторонам.

— Давай, наверное, все-таки поговорим, — тихо добавляет, — здесь!

Наше место, кажется? Мы сейчас находимся там, где в первый раз страстно поцеловались и где Ярослав предложил мне свои встречи «по-взрослому», «по-честному» и «по-настоящему». Это же то самое место, где он извинился передо мной за то, что неаккуратно и очень необдуманно поддался сплетням и наговорам, транслируемым из каждого доброжелательного граммофона. С той поры немало воды утекло — мы даже стали мужем и женой через небольшой срок нашего серьезного знакомства, да и здесь, на этом месте, у нас появились новые приятные воспоминания. Видимо, это не конец! Сейчас чего-нибудь добавим.

Ярослав убавляет дальний свет, оставляя только габариты, отстегивает свой ремень и ждет меня, когда я сделаю то же самое и первая выйду из машины. Глубоко вздыхаю и совершаю все, чего муж ожидает от меня. Затем шустро выбираюсь из салона, сладко потягиваюсь и зеваю; прищурившись, внимательно осматриваю себя, скидываю туфли и босыми ногами шлепаю по щекочущей мои стопы мягкой изумрудной траве к парапету над обрывом.

Здесь очень тихо! Весь город перед нами, как на раскрытой ладони, а мне с Ярославом есть, что обсудить. С ногами забираюсь на невысокое каменное ограждение, сажусь на нагревшийся за целый день барьер, и уперевшись руками в пока еще раскаленную поверхность, двигаюсь на пятой точке почти к самому краю. Знаю, что муж обнимет меня сзади и, точно так же свесив свои ноги над зеленой пропастью, собой, как бронированным щитом, укроет и спрячет от лап жестокого окружающего мира. С ним в этом месте я чувствую просто жуткое, пугающее, если честно, не присущее мне спокойствие и клевое умиротворение. Рядом с Ярославом здесь очень хорошо.

— Иди сюда, — он накидывает мне на плечи теплый плед и, пристроившись сзади, усаживается вместе со мной на парапет, свесив ноги над обрывом. — Нормально? — притягивает к себе и сильно обнимает.

— Да, вполне, — ерзаю и устраиваюсь на его груди так, как хочу.

Инициатором разговора, если не ошибаюсь, выступила я? Значит, мне и начинать? Но я не хочу с ним говорить. Сейчас! Возможно, не готова или боюсь того, о чем еще несколько часов назад намеревалась рассказать.

— Как прошла встреча с доктором, рыбка? Успокой меня, пожалуйста. Я волнуюсь за тебя, — прислонившись своей щекой к моей, шепчет муж. — Как ты себя чувствуешь?

— Нормально, — опускаю голову и тихо отвечаю.

— Что с тобой? — целует, как будто бы по зернышку клюет, мою дергающуюся скулу. — М? Где болит? Куда поцеловать, Даша?

— Ничего, — пытаюсь выкрутиться, но ничего не получается. — Ярослав…

— Я же вижу, что ты чем-то огорчена, — он прекращает поцелуи, зато крепче прижимает к своей груди.

— Мне не понравилось, как ты разговаривал с Кириллом, — цепляюсь за старую тему, как за спасательный круг. — Ты ведь издевался над ним, Ярослав. Пожалуйста, признай это. Специально включил высокомерного засранца и показывал шестнадцатилетнему мальчишке ничтожность его шестого места.

— Даш, — он хмыкает, — ты ничего не перепутала? Я высокомерный засранец? А занятое место — ничтожно?

То есть? Мне, что ли, показалось?

— Абсолютно. Это было очень грубо, — поворачиваю голову и вполоборота отвечаю. — Видимо, мне что-то почудилось, а ты белый и пушистый зверь, да? Зачем же так грубо, товарищ? Зачем эти «Ярослав Сергеевич» и «Кирилл Ярославович»? Он называл тебя отцом, а ты строил из себя… Господи, стену возводил, словно открещивался от неудачного или неудачливого ребенка. Зачем? Ты мог бы помочь парню своим теплым словом отца, а не выдавать, как штамповку на конвейере, нравоучения тренера-козла.

— Это был обыкновенный разговор, рыбка. Что не так? Слезы и причитания здоровяка с меня ростом, качающего мою жену на руках с одной лишь целью позлить меня, продемонстрировать, а затем и ткнуть носом в мою физическую ущербность по некоторым вопросам, связанным исключительно с не доломанной начинкой этой штуки, — высовывает бионическую руку и сжимает пальцы, а затем разворачивает их почти веером перед моим носом, — выглядели слегка… Вульгарно, Даша! И чуть-чуть смешно. А как по-настоящему ребром вопрос пошел, так — «Папа, что мне делать? Бросить, да?». Если кому-то интересно мое мнение, то — «Кирюшенька, бросай!». Дарья, он взрослый, серьезный и упрямый человек. Решения нужно принимать самостоятельно, а не выспрашивать разрешения у инвалида-отца, которого он раскачиванием на руках его жены довел почти до белого каления. Ты знаешь, как я ревновал? — покручивает перед моим носом свою чашу, развороченный бионический хват.

— Ярослав, — вытаскиваю свою руку, цепляюсь пальцами за его протез в попытке опустить изрядно «распустившуюся» конечность, — перестань. А вдруг застрянет, что тогда?

Слышу, как муж прыскает и шепчет:

— «Последний дюйм» Олдриджа читала?

— Перестань, — дергаюсь и извиваюсь. — Это совершенно не смешно.

— Так читала или нет, кумпарсита?

— Да! Да! Да! Замолчи, Ярослав.

— Если я, как ты говоришь, вдруг застряну, то придется моей жене навороченную машину к месту назначения доставлять. Так что…

Шиплю, рычу и ерзаю, толкаюсь задом, выдираюсь… Мне это неприятно! Зачем он продолжает?

— Даш, ты ошиблась в своих выводах и в моей реакции на шестое место сына. Все-все! Я больше не буду, не буду. Тихо-тихо, — тормозит мои движения, стреноживает, как кобылу, и продолжает дальше говорить. — Я не унижал его, а полученным результатом я доволен как никогда! Это было великолепно, не устаю это повторять. Если бы парень знал, с чего я начинал.

— Ты должен был ему об этом сказать, — бормочу под нос, — а не устраивать игру в молчанку, сочувствующим взглядом рассматривая пацана, которого на трассе размотало, как неумелого новичка.

— Я не согласен, Даша. Рассказать о себе и впечатать ему в душу ложную надежду, типа это не конец. Нет уж! Пусть старается и ни с кем себя не сравнивает. Он станет лучше, если закончит слушать, что говорят другие люди и отойдет от установки, транслирующей сообщение о том, что: «Раз мой отец в девятнадцать лет не мог нормально выполнить старт, потому что у него от страха дрожали не только руки, но и дергались ресницы, подлавливая нервный импульс большого тела, то и мне на дано, не стану, брошу и покину». Или наоборот! Весьма простые умозаключения. Каждый индивидуален, прекрасен, закончен и несовершенен так же индивидуально. Мы эксклюзив по жизни, а значит…

Я не согласна! Вот моя семья, например… Глубоко вздыхаю и откидываюсь головой на крепкое мужское плечо.

— Здесь так спокойно, Ярослав, — перебиваю мужа, прикрываю веки, мотаю головой, принюхиваюсь к любимому запаху, кончиком языка облизываю щетинистую скулу. — Поласкай? — обхватываю его руку, опускаю нашу связку вниз и прячу, как тайное сокровище, под плед.

— Расскажи о результатах, Даша, — муж тут же перехватывает мой посыл, а я шире раздвигаю ноги.

Чувствую, как Ярослав касается своей ладонью моего нижнего белья, осторожно сжимает плоть и пальцами в сторону отодвигает трусики.

— Да-а-а-а! — забрасываю свои руки ему на шею и подаюсь вперед. — Вот та-а-а-а-к…

— Даш… — шепчет в мои губы, не останавливаясь там внизу. — Открой глаза, рыбка, и смотри на меня.

Я выполняю просьбу и еще сильнее притягиваю его к себе. Сама насаживаюсь на мужские пальцы, которые он за каждой моей попыткой с издевательским смешком от центра наслаждения мгновенно убирает, забираясь по давно проложенному курсу вверх на самый лобок. Ярослав пытает лаской и с коварным прищуром всматривается в мои глаза.

— Что случилось, детка? — теперь щекочет кнопку наслаждения, затем проводит раскрытой ладонью по липким от выступившей смазки складкам. — Ну же… Как ты хочешь?

Я дергаюсь, впиваюсь ногтями в кожу головы, расчесываю мужские волосы, выгибаюсь и шиплю ему в лицо:

— Еще хочу!

Ярослав умеет дарить мне наслаждение, которое я всегда любезно принимаю.

— Еще… Еще… Еще.