— Немного, — шепчу и сам с собой смеюсь. — Но, видимо, не судьба, Сергей.

— Отличный результат, как по мне. Согласен?

— Безусловно!

Похоже, мы поладим с этим дядей Даши.

— Что с рукой, Ярослав? — Смирнов становится серьезным. — Я в курсе, кто ты! Уж извини, но в нашем семейном гнезде с некоторых пор секретов друг от друга нет. Я был с Лехой на том заезде, мы видели аварию, но…

— У меня нет половины левой руки, Сергей, — поднимаю искусственную конечность, перед носом у Смирнова сжимаю механические пальцы и прокручиваю бионическую кисть. — Так уж вышло. Обещали постараться и сохранить, но в целях спасения моей жизни и оставшейся здоровой части благополучно обманули. Очнулся в палате после операционного наркоза с адской болью в левой руке. Подумал, если честно, что крепко сплю и вижу страшный сон или тупо сдох, что в тот момент казалось самым благополучным, вполне естественным, результатом моего вращения на той блядской трассе…

— Был жуткий дождь? — качая головой, Сергей размеренно добавляет.

— Да, и не только…

Тогда лило с небес, как из бездонного ведра — скользко, влажно и ни черта не видно на маршруте, который я давным-давно выучил наизусть. Еще бы! Столько раз колесить по домашнему треку, на котором я до сих пор могу с закрытыми глазами в каждый поворот, не снижая скорости зайти.

Болид, резина, топливо, движок, сцепление с асфальтом — все было в норме. Техническая команда справилась с возложенной на них задачей на «отлично». Пилот, видимо, подвел. В том, что со мной в тот день случилось, сейчас я вижу исключительно свою вину. Помню, как тогда был бешено замотивирован на долгожданную победу и уповал на благоволящую мне судьбу. Триумф, денежное вознаграждение и лавровый венок были у меня почти в кармане гоночного комбинезона и на лохматой голове, а сам я уже стоял на постаменте с римской единицей, щедро поливая премиальным игристым своих друзей, облизывающихся девчонок в просвечивающих мелкие грудки маечках и коротких облегающих их бедра шортиках, болельщиков, задуренных фанатов, помешанных на гонках, на неконтролируемом движении так же, как и я. Активно визуализировал успех, но так к нему и не пришел. Закончил гонку, как спившийся бродяга, захлебывающийся своей блевотиной в мелком и пожелтевшем от разлившегося топлива и ударом поднятого ила водоеме, под перевернутым болидом, зажавшим мою руку между своим крылом и чертовым острым валуном.

— Я утонул в тот мокрый и слезливый день, Сергей, — себе под нос, не поднимая головы, стараясь не встречаться со Смирновым взглядом, говорю, — а после на закуску, как будто первого мне было недостаточно, потерял свою руку. Одним неосторожным ударом покончил с собой! Вытер жизненную метрику, отформатировал CV* и завершил спортивную карьеру.

— Мы можем закончить. Довольно, Ярослав. Я все понял. Очень жаль, парень. Но это ведь не конец? — своим лицом и верхней половиной тела подается ко мне. — Ты меня слышишь?

— Да-да и нет, конечно. Я живу, ко многому, — рассматриваю шевелящиеся фаланги пластиковых пальцев, — привык. Смирился и больше не психую. Довольствуюсь тем, что есть, но по-прежнему стремлюсь к большему и лучшему. Дух соревнования тяжело забить. Я к этому привык. Вся жизнь — борьба, борьба за выживание и за солнечное, не заплёванное место на песчаном пляже, а мы борцы, соперники, иногда союзники, творцы своей судьбы.

— Философской херни перечитал или постоянный клиент психологических тренингов для девочек по модному саморазвитию? — язвит и жмурится Смирнов.

— На больничной койке нечем было заняться, я медитировал и представлял свое дальнейшее существование без руки, — пытаюсь улыбнуться.

Строил догадки о том, что дальше в этой жизни будет! Отчаянно хотел за что-то зацепиться здоровой правой нервно дергающейся рукой, раз тихой левой меня хирургически навсегда лишили.

«Отец-отец, как же ты позволил сотворить такое с собственным сынком?» — причитал, стенал, канючил. Ругался с папой, ненавидел плачущую мать, клял себя за то, что не смог одной-единственной мечты добиться. Плевался в зеркало, цинично матерился, выгонял всех посетителей, которые любезно спрашивали о самочувствии и несли откровенно издевательскую, с моей точки зрения конечно, чушь. Еще вчера маячил трек, успех в карьере, возможно, долгожданное счастье в личной жизни, а сегодня — я пациент травматологического отделения в нашей областной больнице. Так что, да! Все…

— Отлично, — похлопывает по моему здоровому плечу. — Встречаешься с моей племяшкой, Ярослав? — подмигивает.

— Я надеюсь, — шепчу, через плечо оглядываюсь назад и замечаю позевывающую Дашу, направляющуюся к нам, вольготно рассевшимся за круглым столиком в том кафе имени совместной первой чашки кофе с кумпарситой.

— Я, пожалуй, пойду, — он поднимается, опираясь ладонями на стол. — Гуляйте, детки, в гордом одиночестве — вдвоем. Дарья, — подзывает ее рукой, — наконец-то! Сколько можно ждать? Выбрала свой низкокалорийный десерт, господи боже мой?

— Да, — Даша останавливается возле моей левой руки.

— Девки-девки, вы так задрали своими специфическими заскоками. Меня уже тошнит от этой конченой романтики и бесконечной низкоуглеводной чуши. Доконали старого солдата, почти кавалериста.

— Я поговорю с тетей Женей, — она хохочет.

— Стоп! — он выставляет перед ее носом руку, демонстрируя красноречиво запрещающую ладонь. — Этого не надо, милая. Когда будет удовлетворительный успех на том паркете, тогда поговорим о совместных тренировках. Не хотел бы на закате, так сказать, супружеской карьеры получить тридцать три взыскания за ненадлежащее танцевальное па. Извини, малышка, но моя типа трудовая книжка с чикой и без того черна от записей о моем обсессивно-компульсивном поведении.

— Хорошо, как скажешь, Сережа.

— Все! — Смирнов целует специально подставленную для этого щечку Даши и предлагает мне свою руку для прощального жимка. — Приятно было познакомиться, Ярослав. Без обид же, все нормально? Поеду — долго добираться, а я тут с вами засиделся. Внепланово разбавил ваше маленькое царство своим мужским звеном!

— Да. Взаимно, Сергей, — пожимаю его руку и обращаюсь к Даше, — садись, пожалуйста, — двигаюсь к окну на кожаном диване, уступая ей нагретое собой место.

— Спасибо, — мягко улыбаясь, посматривает мне в глаза.

Не отвожу свой взгляд, но отзеркалить радостью Смирновой, увы, пока не в силах. Чувствую ее тепло где-то рядом — Даша ведь касается своим бедром моей ноги. Прикрываю глаза, но не могу сосредоточиться на окружающей действительности. Ее красивое лицо, физическая близость, температурный жар, ненавязчивый парфюм, слепящий отблеск маленького тела, спокойный женский голос не вытягивают меня из водоворота воспоминаний, в котором бултыхаюсь, как приговоренный бессердечным живодером к утоплению слепой щенок…

В тот день, семь лет назад, я утонул, болотной жижей захлебнулся и, как человек, погиб… Трагически закончил свою так и не начавшуюся гоночную карьеру — разбился молодой пилот «Ярослав Горовой», команда «Хекстел», тренер — Алексей «Карл» Петрович «Нико» Никонов:

«Задиристый, но очень перспективный жеребенок конюшни Карла Нико не удержал свое железное альтер эго в узде и взасос — и это не метафора, уважаемые болельщики и зрители, — поцеловал водную артерию местной задрипанной канавы. Произошла страшная трагедия на трассе, на которой сегодня, как это ни прискорбно произносить, определился новый победитель! Король умер, да здравствует король! Нам очень жаль, золотой гоночный мальчик, но твой час пробил. Прощай, пилот, прощай!».

Никогда никому об этом не говорил, но тогда я точно умер, ведь я совсем не чувствовал боли, был однозначно неподвижен и даже инициировал разложение собственного тела — руку-то мне ампутировали, чтобы остальное тело оживить; но какой-то то ли добрый, то ли злой рок меня от бездны все-таки отвел и вытащил из масляной трясины, в которой я отчаянно разыскивал свою несвоевременную могилу, гоночное дно. А было ли оно?