«Даша…» — только и произносил в ответ.

«Не надо этого, мужчина. Это точно лишнее. Уступи своему сыну, ты ведь уже все доказал себе. Зачем тешишь этих зажравшихся спонсоров? Ты великолепен и без…» — я обрывала мысль, а затем вдруг заходилась в громком, абсолютно не наигранном плаче, когда в красках представляла то, что он пережил много лет назад, в тот жуткий день, когда попал в спортивную гоночную аварию и лишился левой руки в погоне за победой.

«Обещаю, что не буду. Дашка-Дашка, перестань, пожалуйста. Ты детвору пугаешь. Кумпарсита? Дай мне радость и солнечный свет своих карих глаз!» — Ярослав целовал мое удачно близко расположенное к нему лицо, а закончив с нежностями и ласками, ставил меня на землю и прижимал к стене, скрывая собственным телом дергающуюся в истерическом припадке женскую фигуру. — «Я клянусь тебе, рыбка. Успокаивайся, пожалуйста! Ну?»

«Все-все! Извини меня… Дети, все хорошо» — выглядывала из-за его плеча, встав на цыпочки. Подмигивала Ясе и корчила смешные рожицы сынишке. — «Не оставляй меня, Горовой. Я этого не вынесу!»…

— Ну как? — он хорошо ведет и четко выполняет рисунок танца, который я предлагаю, когда раскручиваю нас.

— Отлично! — шепчу, теснее прижавшись к нему. — Это чистый секс…

— Не преувеличивай!

Это истинная правда! Я чувствую, как тяжелеет низ живота, когда муж аккуратно переставляет стопы, как укрывается моя кожа бесконечным полчищем мурашек, когда он поднимает руку, чтобы поддержать мою лопатку, когда я делаю поворот; как вздрагивает плоть и начинает меленько пульсировать, как сильно раздаются и набухают половые губы, когда он просовывает свою ногу, между расставленных моих, когда тугой узел, затянутый воздержанием танцевальной прелюдии, наконец-то, раскручивается, я вздрагиваю и погружаюсь в свой экстаз… А когда Ярослав осторожно приподнимает меня и спокойно кружит — перебираю ногами, закидываю и формирую нежные восьмерки, закруты, выполняю воздушные купе и шассе*, дрожу всем телом, краснею, смотрю в его глаза и тоненько пищу:

«Я бе-ре-мен-на!».

Он ярко улыбается и не останавливает нашего вращения.

— Даша, Даша, Даша…

— Извини меня, — ничего более подходящего так и не придумала.

Муж открывает рот в желании, что-то мне еще, наверное, приятное и теплое, сказать, но с последним слегка опаздывает и ничего не успевает. Нас прерывают странные, истошные и почти душераздирающие крики:

«Остановите ее кто-нибудь. Назад! Се-ре-жа! Ребята! По-жа-луй-ста!».

— Что там происходит? — Ярослав мягко опускает меня и, пряча от опасности, заводит себе за спину. — Это ведь Женя кричала, да? Рыбка?

Не может быть! Я не могу в это поверить. Какой-то заморский мелодраматический фильм с вкраплениями ужаса и какой-то, по всей видимости, родовой тайны. Вот же маленькая дрянь!

Ния, задрав себе почти под уши огромные пушистые стерильные — настолько белые, что почти слепящие — фатиновые юбки в элегантных туфельках на невысоком каблуке, отсвечивая чулками — рада, что хотя бы в этом я не ошиблась! — бодро чешет, сверкая задницей, по направлению к местной парковке. Ее чудо-машина — маленький девичий вариант, пятиместная колесница с габаритами божьей коровки или недоразвитого, карликового, майского жука ожидает хозяйку, подмигивая аварийкой. Тоник снимает сигнализацию? Она что, намерена слинять с собственного события? Ничего не понимаю. И я такая непонятливая на этой танцплощадке не одна. Горовой, похоже, тоже «ничего себе как сильно» недоумевает.

— Что она делает? — прищурившись, задает вопрос мой муж.

— Сбегает, не дожидаясь традиционного воровства, — пожимаю плечами, обхожу его фигуру и становлюсь перед ним, опираясь на твердую грудь, живот, бесцеремонно укладываюсь на любимое тело. — Мне жаль Мантурова, но…

— Даш? — муж подается вперед и кивком указывает на еще одного куда-то спешащего человека.

— Смотри туда!

Похоже, Петруччио Велихов ворует железного коня своего отца. Не знала, если честно, что он способен на подвиг из цыганской сказки, и по-видимому, не я одна.

Дядя Гриша, мой отец, Сережа стоят в явном замешательстве, просто-таки в очевидном недоумении. Отец смеется, Велихов, как заинтересованная чем-то псина, из стороны в сторону покачивает головой, а Сергей размахивает прилипшей к его губам незакуренной сигаретой и что-то даже очень грубое, и нецензурное довольно громко говорит:

«Блядь! Что происходит? Это… Хр-р-р-р! Ох.еть свадебка! Антони-и-и-и-и-я, стоять! Велихов, у тебя угоняют машину. Чего ты стоишь, как припорошенный. Смотри-смотри… Какого х. я здесь вообще творится? ЖЕНЯ-Я-Я-Я!».

Имя тети Сереженька как будто даже не своим, чересчур высоким, как для мужчины, тембром голосит.

— Догоним? — предлагаю мужу.

— Извини, но я с беременной кумпарситой не стану бегать по лесам. Думаю, что… — Яр резко осекается. — Твою мать!

Егор Мантуров — по-видимому, обманутый жених засранки, выходит из жилого помещения с очень черным видом и сильно взъерошенными волосами. Похоже, молодые уже что-то заранее, не дожидаясь официального оглашения законного статуса, не поделили.

— Она бросила его? — поднимаю голову и заглядываю в мужское сейчас чересчур сосредоточенное лицо.

— Наверное, — Ярослав пожимает плечами. — Судя по тому, как он выглядит…

— Привет, ребята! Закурить не найдется? — спрашивает несостоявшийся муж и, по всей видимости, уже бывший жених у Горового.

Тот вытягивает из бокового кармана своего пиджака пачку вместе с зажигалкой и осторожно интересуется:

— Что произошло, Егор?

— Я не знаю, — отвечает ему и быстро уходит в сторону, давясь никотином и как-то слишком громко дыша.

Я наблюдаю, как с бешеным визгом отчаливает машина Тони, а за ней почти след в след, стартует огромный белый зверь Велихова, за рулем которого находится не слишком порядочный и покладистый старший сынок великолепного мужчины и дорого адвоката, совладельца крутой юридической конторы в городе и по совместительству лучшего друга моих родителей и очевидно безутешного дяди и такой же тети. Вот же курочка офигительное яйцо снесла! Эта стерва переплюнет всех нас…

— Даш? — Ярослав осторожно трогает меня за плечо, несильно встряхивает и пожимает. — Женщина? Муж вызывает свою беременную жену?

— А? — просыпаюсь.

— Повтори еще раз, что ты сказала, когда я кружил тебя, пока нас ревом не прервали. М?

— Я люблю…

— Дори! — он смеется, запрокинув голову. — Дари-Дори, рыбка, кумпарсита, женщина непокоренная, Царица… Ну, достаточно или продолжать?

— Она что же… — почесываю свой подбородок и оглядываюсь по сторонам. — А свадьбы теперь не будет?

— Будет! Мы можем еще разочек, за для увеселения собравшийся толпы и с цель разряжения чрезвычайно наэлектризованной обстановки…

— Я укушу тебя, мужчина, если ты не замолчишь. Дай подумать, Горовой! Господи-Господи…

А вдруг это моя вина? А если я напугала девственную куру тем, что с ней будет ночью делать законный муж и она решила действовать на опережение? Нет-нет, стоп! Какой тогда вообще в этом смысл? Ей что, не хочется попробовать секс с мужчиной, которого она боготворит и которому отдает сердце, руку и все тело. Она не любит Егора — по-моему, в это все дело! Очуметь! Такая догадка мне даже больше нравится. Жаль только, если я вслух ее произнесу, то вышибу из Мантурова оставшийся живой дух.

Если честно, такое сногсшибательное событие, которое устроила цыпа при всем честном параде войдет в анналы с описанием местных свадеб, как событие из ряда вон. Не помню, чтобы кто-нибудь из ближайшего окружения так феерично замуж выходил. Как заяц убегал, демонстрируя исподнее, причем очень элегантный и запоминающийся комплект. Однако я надеюсь, что мой Ярослав в тот момент моргнул и не заметил прелести недоразвитой малышки…

— Когда рожать? — муж слегка повышенным тоном формулирует совсем неподходящий для вынужденного состояния вопрос.

— Что? — смотрю на растерянную толпу из уже немолодых, но очень привлекательных и оригинальных мужчин.