— Я, что ли, не хорошая? А ну-ка, — пытаюсь прекратить ее суетливые движения, — убери сейчас же. Испортишь! Блин, Ния!

— Ладно-ладно! — прекращает пачкать платье и тут же поднимает руки вверх, выказывая вынужденную покорность и демонстрируя сдающийся жест. — Ты просто озорная, живая и свободолюбивая девчонка — по крайней мере, была до встречи с ним, а он женился на первой красавице Смирновых, привязал к своей этой деревяшке и держит тебя на приколе, как сучку, которую еще, к тому же, любезно наградил двумя детьми. А на сегодняшний день вы с ним, видимо, заключили небольшое соглашение, да? Раз ты такое платье надела, то значит, что-то пообещала взамен? Что, Дари?

Такое? Какое такое? Это мой свадебный наряд… Босоножки сегодня, правда, другие — мягкие, специально сшитые и хорошо подогнанные по моей мелкой ножке, оттого удобные, устойчивые и с необходимым для моего невысокого роста каблуком. Все, как из недавнего прошлого. Да-да, образ однозначно тот же, что был несколько лет назад, когда мы расписались с мужем. Странно, что она сразу не признала мой не слишком вычурный парад, ведь была на нашей свадьбе с Ярославом.

Мое ярко-красное платье, не длинное, абсолютно не приталенное и совсем не узкое, скорее, наоборот — сильный клеш и огромные воланы чуть выше моих колен, но с глубокими вырезами — на груди и на спине, и с воздушными крылышками, почти ангельскими перьями, на открытых плечах оставило неизгладимый след в общих воспоминаниях и заняло достойное место под названием «обязательно надену позже» в личном женском гардеробе. Я ношу его дома, фланируя перед зеркалами, кручусь и задираю в аргентинском повороте ножку, когда, естественно, никто не видит — по крайней мере, я так раньше считала, пока случайно не заметила заинтересованную пару девичьих глаз, присматривающих за мной из-за угла:

«Яська, это ты? — А-а-а-а?».

Сегодня вот решила немного подзабытым образом щегольнуть. На это имею право и мне не нужно любезное разрешение Ярослава, как думает эта мелкая мерзавка. Простое, но очень элегантное, утонченное, скроенное для нашего с мужем «танго» из легкой, почти воздушной ткани, которая все же крепко держит форму и подчеркивает мою фигуру в нужных местах, создавая недосказанность для мужских заинтересованных глаз. Я все еще вижу поплывший взгляд обалдевшего Горового в тот момент, когда он в торжественный день приехал забирать меня из родительского дома. Куда только в тот день Ярослав не смотрел? Краснел и тушевался, когда украдкой изучал фасон не совсем обычного свадебного платья. Цвет однозначно был не рядовой. Красный! Очень жгучий! Цвет крови, страсти и бешеного невыносимого жара. Товарищ то и дело спотыкался и громко сглатывал, когда подстраивался под мой малый шаг. Украдкой щупал ткань, проверял ее на прочность, видимо, дергал струящийся низ, затем накручивал на палец и даже к носу подносил. Ярослав перепробовал все! Все, на что в тот день, находясь под впечатлением, оказался способен. Разве что не рискнул перед присутствующими — родителями и веселыми гостями, задрать мне юбку до ушей и воочию удостовериться в наличии трусов в тот же грозный цветовой тон, что и мой аргентинский образ в целом. Есть ведь фотографии с мест того относительно недавнего события. Муж частенько подвисает томным взглядом на них. Мы с ним рядом, однако я стою вполоборота, выставив на носок согнутую в колени ногу, и прижимаюсь всем телом к его боку. Мы, не сговариваясь, смотрим в объектив и не моргаем — видимо, про себя считаем так и не вылетевших птичек или будущую супружескую ночку предвкушаем. Мои распущенные блестящие волосы, уложенные на один бок и заправленные локоны за ушко с единственной длинной сережкой с другой стороны, золотая тонкая цепочка с вращающейся балериной на маленькой планете, простой браслетик из того же драгоценного металла и его колечко, которое он быстро мне на палец натянул, когда государственный регистратор легким кивком головы разрешил — вот и вся атрибутика невесты, а потом и молодой жены, которую зафиксировал свадебный фотограф.

«Я ведь тебе нравлюсь, мужчина?» — подмигивая ему, как бы между прочим, на какой-то остановке в ожидании разрешающего цвета светофора задавала, по-видимому, слишком провокационный вопрос. Муж тогда смутился сильно и, уставившись стеклянным взглядом в мою специально оголенную до середины бедра ногу, громко сглотнув, сухими и потрескавшимися от жара губами еле-еле произнес:

«Ты бесподобна, кумпарсита… Нет слов… Я…».

«Хочешь, да?» — перебивала, подмигивала и специально отодвигалась от него, забиваясь в противоположный угол от сильно взбудораженного мужика. — «После торжественной части, товарищ, можем завернуть в какой-нибудь чулан. Я сильно хочу тебя…».

«Перестань» — Ярослав скулил мне в ухо, уложив свою щеку на мое плечо…

Похоже, младшая «Сергеевна Смирнова» в день своей так «сильно долгожданной» свадьбы встала не с той ноги с кровати. Прет, как танк. И даже, с не пойми каких делов, прицепилась к моему платью.

— Мне не нужно разрешение, чтобы надеть то, что я хочу. К тому же… Кому я это говорю! — подкатываю глаза. — Ты ни черта не поймешь, Тоник, пока не выйдешь замуж за своего избранника. Или это я плохо объясняю. Но, когда станешь женой и женщиной, тогда мы с тобой об этом обязательно поболтаем за вечерним кофейком на общей кухне, например. Что с тобой? Зачем бросаешься, как змея на дудку заклинателя? Ты очень красивая, впрочем, как и всегда, а ведешь себя, как гнида, которой все равно на всех, а на себя — отдельно и персонально. Дыши глубже, — уравновешиваю свое дыхание, подмигиваю ей и приглашаю к медитативному сотрудничеству со мной. — Ну?

Мимо! Она что-то шепчет, суетится взглядом по полу, дергает юбки и кривится, словно кислое, горькое или соленое, или все одновременно закладывает себе в рот.

— Ничего-ничего. Отстань от меня… Не хочу дышать и успокаиваться. Пожалуйста, — просьбу добавляет жалостливо и упрашивающим тоном, — выйди и дай мне сосредоточиться на себе и своих желаниях. Я успокоюсь сама без этого шипения по методу того, кто оседлал тревожность и паническую атаку, вдыхая умиротворение, а выдыхая ересь. Чушь!

— Волнуешься? — руками аккуратно прижимаю ее бока. — Очень приятная ткань. Это шелк?

— А я откуда знаю! — бухтит Тонька, вырывается и быстро отходит от меня.

— Вы все же поругались, да? — начинаю строить слабые догадки. — Он опаздывает, потому что… Не приедет?

— Нет, — сестра рассматривает свой образ в худом и вытянутом зеркале. Медленно поворачивается, становится спиной и скашивает глаза, стопорясь на своем некрупном тыле, искусственно распушенным сегодня огромной белоснежной юбкой, почти как у примы-балерины на мировой премьере старомодной постановки про неразделенную любовь деревенской простой девчонки и богатенького кобелька. — Не поругались. Просто я, действительно, волнуюсь…

«Даша?» — негромко, как будто шаловливо, стучит в дверь Ярослав. — «Ты скоро? Выйди ко мне, пожалуйста».

— Одну минуту, — отвечаю. — Сейчас!

— Иди к своему инвалиду, рыбка. Палка для страждущих, ей-богу. Он всю твою кровь высасывает. Гамадрил с улыбкой мужика! Господи! Как ты могла? Лучше не нашла, да? Последний шанс, что ли? На внешность повелась и пожалела? Он так хорош, что ты не удержалась…

— Тонь… — раздражаюсь и смотрю на нее исподлобья. — Закрой рот или выбирай выражения, когда говоришь со мною, вспоминая Ярослава.

— Прости-прости, — назад откатывается в грубости и тут же быстро извиняется. — Не обижайся, но я…

Ей не понять! Просто не понять, как сильно я его люблю. Ее недалекие предположения и колкости, и грубости по поводу физического увечья моего мужа меня не злят, скорее, наоборот. Мне смешно от того, что она вещает, а временами — вот, как сейчас, например, — становится даже жалко двоюродную младшую сестру. Она ведь встрянет по уши, если это, конечно, уже не произошло. Ния довольно скоро однозначно попадет в капкан к тому, о котором будет грезить по ночам и ждать, например, страстного поцелуя или бесконечной ночи только с ним, с героем, от которого стынет кровь, но не от страха, а от предвкушения того приятного, что он мог бы сделать с ней. И даже одной рукой!