«Люблю, люблю, люблю тебя… La cumparsita! Жена-а-а-а! Моя-я-я!».

Она постанывала, изображая жертву сексуального мучения, и тут же впивалась в мою кожу острыми ногтями. Скребла, шипела и кусалась, а затем кричала:

«И я люблю… Тебя! Мой Ярослав…».

А после… После нашей спальни, неспешных игр в скользкой душевой кабине, незапланированной разнарядки на кухонном столе и легкой петтинг-пятиминутки на какой-то полочке в просторном холле прихожей, жена шепотом спросила:

«Как тебе наш целомудренный секс, мужчина?».

Теперь ведь исключительно с моей защитой. Барьерный способ, нелюбимый мужиками презерватив, который с женщиной, недавно ставшей матерью, стал обязательным условием ее лечащего врача. Я ни хрена вообще не обсуждал. Какие могут быть тут разговоры, тем более что:

«Было мегакруто, кумпарсита!» — прикусывая ее шею, отвечал. Затем одергивал задравшуюся короткую юбку и любезно подавал разорванные трусы, отводя глаза, как нашкодивший в женской бане девственный мальчишка.

«Благодарю, любимый. Но ты, похоже, с ручной силой перебрал! Не похоже, а несомненно. Блин, Ярослав!» — Даша громко прыснула и швырнула неразборчивую тряпку мне в лицо. — «Ты не против? Я не могу принимать таблетки, потому что…».

Жена кормит моего сына, по-видимому? Я в этом все равно ни хрена не понимаю, а против латекса вообще не возражаю. Надо будет, надену двойную броню и начну выметаться оттуда при малейших попытках на скорое семяизвержение с целью подстраховки и бережного отношения к половой системе своей женщины.

«Я взял на море пачку, детка. Готовься! Разного цвета, причудливой формы и толщины резины, словно эксклюзивные покрышки для этой секс-машины. Всякие пупырышки и звездочки, хлястики и хоботочки — с одной лишь целью, чтобы выбить из тебя дух. Дух какого-то дебильного противоречия и все еще живущих в твоей головушке сомнений. Марафон пока бесплатный — он еще в физической обкатке и не вышел по техническим причинам в подписной тираж для мамочек с повышенным либидо. Праздник секса, так называемое застолье, шведский стол по камасутре, кумпарсита, для тебя начнется там» — погрозил ей пальцем и, как белый, но в какие-то мелкие розовые крапинки, то ли шелковый, то ли еще какой, старательно, моими рученьками, разлохмаченный до нитки, флаг вверх поднял. — «Что прикажешь принести, чтобы покрыть твою потерю? Панталоны? М-м-м! Я ведь и их к хренам порву. Надень-ка поворозку, которую не жалко потерять или можно будет узелками связать и сделать вид, что так и было до приложения этих рук».

«Я поеду без трусов, товарищ! Раздвину ноги и буду… Туда-сюда, туда-сюда, Горовой! Поездка будет очень жаркой, муж!» — облизнув призывно губы, затем спрыгнув с этой покосившейся полки и повиливая задницей, с поля моего верхнего и нижнего зрения убралась жена.

И что? Что из этой жаркой поездки мы вынесли полезного? Поняли — все, все-все, без исключения, — что пунктуальность и обязательность вообще не наше главное достоинство и даже не третьесортный конёк. Когда жена проветривает киску, развалившись на переднем сидении, слегка раздвинув ноги, я, видимо, по мановению исключительно стабильной эректильной, слава богу, не дисфункции, не третирую машину простой командой «газ в пол», а, как озабоченный задротыш, смотрю на то, что детка вытворяет, изучая, как бы между прочим, осенний пейзаж за своим окном, приговаривая, как развратную до жути мантру:

«Хочешь, хочешь, хочешь… Отымеешь на морском бережке, мой озабоченный дружок. Потерпи, мужчина, и внимательно смотри вперед! Нас ждут маленькие дети… Муженё-ё-ё-ё-ёк!».

Каков итог? Мы задержались с Дашей на уверенных четыре часа с прибытием сюда. На море «Горовые» приперлись с колоссальным опозданием, хоть и стартовали с чемпионской поул-позишн. Хорошо, что Даша «накрутила», предварительно опустошив свою грудь, домашний тормозок для Глеба и передала питание взрослому, как оказалось, «все прекрасно понимающему» поколению. Однако, Алексей, то ли специально, по такой себе задумке, то ли в действительности, по-настоящему, взаправду, каким-то обиженным тоном, почти сквозь зубы мне вещал:

«Комнат нет, сынок! Все занято прибывшими раньше и без опозданий крохотными созданиями! Дом ведь не резиновый, а на вас, с рыбкой, не было рассчитано».

Вот и все! Так мы и разместились с кумпарситой — предполагаю и убеждаюсь окончательно, что все это было специально организовано, — на маяке, в служебном помещении у подножия этого сооружения, переоборудованном под комфортное жилое место, рассчитанное на полноценную семью. Тут только мы с Дашей, да еще пару часов находившийся, пока собирал свои немногочисленные пожитки, совсем недавно отчаливший и вынужденно вернувшийся в город, Костя Красов, единственный сын когда-то жившего в этом месте слепого смотрителя, Петра. Моя любимая жена пищала и обнималась с мужиком того же возраста, что и она, представляя нас друг другу и возрождая, реанимируя своими улыбками и подмигиваниями, то ли непреднамеренно, то ли, блядь, по гребаной замутке, незатыкающуюся ни при каких условиях мою конченую ревность:

«Котенька, познакомься, пожалуйста, это мой любимый муж… Костя Красов, архитектор и отличный друг! Ярослав, ну-у-у-у?».

«Горовой! Приятно познакомиться» — обхватив голозадую жену за талию, пожимал крупную ладонь молодому чуваку. — «Он женат?» — зачем-то у нее спросил потом, когда мужик дал газу и свалил, оставив нас за полноценных хозяев этой Царь-горы, возвышающейся над морем-океаном.

«Овдовел, по-моему. Я, если честно, не всё знаю, в каких они были законных отношениях и как долго, но женщины с ним больше нет…» — Даша хихикнула и, привстав на цыпочки, прикрыв ладошкой губы, проговорила загадочным голосом мне в ухо. — «Он всю жизнь был в нашу Юльку влюблен. Такие страсти тут бушевали, когда Сережа привозил свою романтически настроенную банду в дом к отцу. А она, видите ли, выбрала Святослава… Кстати, он не связывался с тобой? Хотя бы! Мне очень больно на нее смотреть. Ее сынишка так и не узнает своего отца, Яр…» — Даша всхлипнула, а я, негромко рыкнув, притянул ее к себе и зажал у самой подмышки, неспециально задрав сильно юбку и оголив красивый круглый зад.

Мудрый канул и пропал, словно испарился или разложился, поэтому я вынужденно отрицательно покачал головой и грозным шепотом добавил:

«Дори, нет! Мне очень жаль…»…

— Итак, внесем, пожалуй, ясность, женщина, — специально дую ей в макушку, накидывая пружинящие волосы на выпуклый широкий женский лоб.

— Пожалуй, — бухтит и дергает рукой, сбрасывая то, что я специально и старательно воздухом накладываю ей на чело.

— Когда ты намерена стать матерью в третий раз, аргентинка? Доступно сформулировал? Жду ответа!

— Яр… — она поскуливает и как будто пятится назад, сползая по моему телу, словно вниз по лестнице спускается с вот только-только покорившегося пика назад. — Не надо об этом… Рано, и потом, наши детки очень маленькие, я, наверное, не смогу. Мало опыта и…

— Я пошутил, но…

— Давай, если ты захочешь, — со слабым писком начинает говорить, — годиков через…

— Не будем пока об этом думать? М, кумпарсита? Такой для всех отличный вариант. И потом, должны хотеть двое — ты и я, мой половой партнер и спутник по кровати.

— Я ведь не отказываюсь, мужчина. Просто мне нужно время на восстановление и…

— Так что там по поводу твоей чудной болтливости, — обрываю и возвращаюсь к случайно всплывшей старой теме относительно ее неженственного языка. — Ты на гормональных слегка болтливых и не контролирующих твою немного томную и сексуальную речь препаратах, любезно выписанных нашим мелким сыном? Что там шкалит в этот раз? Окситоцин?

— Дурак! — бьет кулачком в плечо. — Это вообще тут не при чем! Ты хоть знаешь, когда он зашкаливает, что с женщиной происходит?

Не знаю! Не уверен! Видимо, забыл! Но впечатлен тем, что она, похоже, в курсе. Где я слышал это слово, что так неосторожно в разговор ввернул?

— Убираю первое предположение. Тогда, пожалуй, серотонин? Кушаешь бананы, макароны и повышаешь уровень гормона счастья? Или это…