— Привет, — он мне отвечает.
— Как дела? — затертые до дыр слова луплю.
— Пап, все хорошо. Вот иду гулять с друзьями, поэтому не могу долго разговаривать. Что-то срочное? Ты отменил сегодняшнюю тренировку…
— Не обижайся на меня, старик. Возникли маленькие проблемы, но все разрешимо. На следующей неделе с новыми силами. Согласен?
— Да. У тебя все хорошо? Что за проблемы? — он задает вопросы, которые должен прежде всего задавать я, как его отец.
— Нормально, я разберусь, — выдыхаю, уткнувшись лбом в огромное окно. — Что мама делает?
— Я не знаю. А впрочем, все, как обычно. У нее извечный замкнутый круг по жизни — два сына, расписанная по часам кормежка младшего, и постоянно сюсюкающий с ней муж. От их облизывания меня подташнивает. Па, представь, Андрей засовывает ей в рот язык, а это, как по мне, довольно отвратительно! Что скажешь? Есть же правила приличия, в конце концов! — хохочет в трубку сын.
— Перестань, перестань… Игорь подрос?
— Растолстел — определенно! У него, по-видимому, чересчур широкая кость, па. Он… Сейчас-сейчас! Как же это? А, блин, я вспомнил! Игорь — карапуз-бутуз! Так его мама называет.
Сын язвит и огрызается — хороший признак, значит, не держит на меня зла и на вчерашний грубый разговор он, по-видимому, все-таки забил.
— Я люблю тебя, сынок. Слышишь?
— И я. Пап, тут ребята подошли. Мне надо бы…
— Не буду отвлекать. Будь осторожен, Горовой.
— А как Даша?
Моя Даша сделала аборт…
«Пока, сынок…» — шепчу, быстро сбросив вызов.
— Я все, — Даша кутается в огромный белый махровый халат и одной рукой перебирает влажные завитые волосы.
— Ложись, — киваю на разобранную кровать.
— А ты? — жена топчется на месте и не рискует сделать шаг.
— Приведу себя в порядок, — растираю скулы. — Побреюсь и приму душ…
Мы ждали этого ребенка так долго, а лишились всего за несколько минут. Я всматривался в кривые записи в той регистрационной, как будто бы приветливо распахнутой, книге и прочитывал абсолютно непонятные для меня слова: какие-то микроскопические размеры, очень малый вес и назначения. Все очень неразборчиво, но я внимательно смотрел — пожизненно запоминал параметры своего так и неродившегося ребенка. Она убила только зарождающуюся в ней жизнь… Как она могла? Я в этом виноват! Моя абсолютная вина, а она права… Права, права, права…
— Я люблю тебя, — шепчу ей в ухо, расположившись на животе рядом с рыбкой. Правой рукой я обнимаю ее тело, а нежности, уткнувшись своим носом в шею, говорю. — Кумпарсита, кумпарсита, la cumparsita…
— И я, — уставившись в потолок, негромко отвечает Даша. — Ты говоришь по-испански?
— Нет. Я соскучился по тебе.
— Поцелуй меня, пожалуйста, — она вдруг обращается ко мне лицом. Мы мягко соприкасаемся носами и одновременно, не сговариваясь, открываем рты. — Давай попробуем… М? Я хочу помириться, муж! Видимо, разговоры нам не помогают. Ты понимаешь?
— Тебе можно? — прихватываю верхнюю, для поцелуя выставленную, пухлую губу, оттягиваю несильно и сразу с чмокающим звуком отпускаю. — Может подождем? Пусть заживет…
— Не хочу. Противопоказаний нет. Разве ты не хочешь?
Сука! Кто бы знал, как сильно я ее хочу!
Быстро подминаю женское, чересчур податливое тело и начинаю терзать тонкую шею, предложенную Дашей.
— Прости меня, — в ухо мне щебечет, пока я трогаю губами скулы, подбираясь к ее рту.
— Прощаю! Прощаю, кумпарсита. Иди сюда…
Упираюсь в матрас и, как разгоняющееся на старте избитое хлыстом животное, рычу и собираю в правый кулак шелковую простынь. Я ведь ее убью…
— М-м-м! — рыбка стонет, пока я ласкаю ее грудь и потайное нежное, отзывчивое к прикосновениям место ниже.
Прикусываю кожу, зализываю свой напор, целую мягко и тут же грубо загоняю внутрь член.
— Ай! — выгибаясь, хнычет Дашка, упирается ладошками и отталкивает от себя. Она хватает воздух, словно ненасытную грудную жабу кормит. — Ай-ай-ай… — зажмуривается и слабо стонет через зубы. — За что?
— Больно? — немного отстраняюсь и рассматриваю то, что происходит там, внизу.
— Я отвыкла, отвыкла, отвыкла. Черт! — смеется. — Продолжай!
Моя промашка! Я строил из себя поборника морали и законченного правдоруба, давал уроки жизни женщине, которую люблю, а она…
— Зачем? — еще раз, но бережно проталкиваюсь внутрь.
— М-м-м? — мычит в ответ. — Что зачем?
— Молчи! — шиплю и начинаю двигаться, напрочь отключая слух.
Спокойно, мягко и неторопливо раскачиваю нас на кровати в огромной спальне. Жена отзывчива, как никогда. Она флиртует и кокетничает, и даже регулирует скорость и глубину моего проникновения. То сильно схватит за волосы, то вдруг отпустит, то закинет ноги мне на поясницу, то грубо подстегнет, то проведет ногтями по спине, то пощекочет кожу на руках и несмело бицепсы сожмет. По-моему, она танцует? Я то и дело спотыкаюсь и грубо торможу. Дарья ноет и заставляет прекратить пытку, которую я непреднамеренно организовал.
— Детка? — не останавливая таранящих движений, шепчу. — Открой глаза.
Жена трепещет ресницами и выполняет мою просьбу.
— Не закрывай их, — немного ускоряюсь, раздвигаю свои ноги, фиксируя ее в нужном положении, и одновременно с этим неуклюже приподнимаюсь на руках — на одной правой целой и левой, травмированной ампутацией и, как следствие, теперь неполноценной
Хочу смотреть, как она кончает! Даша мечтательно улыбается и слабо ерзает, проталкиваясь по стволу вперед.
— Господи! — смеюсь, прикрыв глаза. — Ты что творишь?
Она нанизывается на меня и значительно сокращает между нами расстояние для размашистого секс-броска.
— Не закрывай их, товарищ!
— Хорошо.
За пару равномерных совсем неамплитудных толчков, в удобном для нас обоих темпе, я подвожу ее к обрыву и не задумываясь толкаю вниз. Даше требуется эмоциональная, да и физическая разрядка, за этот нехороший день, а я любезно ей ее даю.
— Я лечу-у-у-у, — пищит жена и сильно содрогается.
Мое наслаждение приходит немного позже, и, как это ни странно, через все те же два толчка! Пока хриплю и тихо матерюсь, ловлю свой кайф от гонки с Дашей, она рассматривает меня и трогает мои ягодицы, расцарапывает ногтями кожу и еще сильнее вжимает в себя.
— Еще! — жужжит на ухо.
— Еще? — усмехнувшись, переспрашиваю.
Пожалуй, обойдется! Не будем обострять. Сейчас хочу аккуратно выйти и просто полежать с разгоряченной плотской гонкой женщиной, а не устраивать ей секс-триатлон.
— Ярослав?
— М?
— Хочу кое-что сказать.
— Я слушаю, — целую в щеку, перехожу на скулы и щекочу зубами дергающийся острый подбородок.
— Я жду ребенка от тебя, Горовой. Так, видимо, совпало, что…
— … — на это мне нечего ей сказать.
— Ярослав?
Похоже, я словил словесный ступор. Не могу раскрыть рот. Если вдруг, то разнесу ведь к ебеням все это намоленное, почти божественное место. Это что, изощренная шутка? Тогда:
«Сука! Абсолютно не смешно!».
— Обними меня, пожалуйста, и давай спать… — Даша просит.
Блядь! Да как же это больно! Да все равно!
А поутру я просыпаюсь в полном одиночестве, раскинувшись по диагонали на постели. Вожу рукой и открываю один глаз. Пусто! Холодно! И очень сиротливо! Она ушла? Или мне вчерашние события приснились? Последний вариант подходит как никогда. Если это так, то это означает, что у меня есть некоторое, пусть небольшое, время, чтобы перехватить жену до того, как она организует очередную глупость, способную разбить семью. Подскакиваю на кровати и, как обычно морщась от зудящей боли, которой каждое утро меня сердечно благодарит искалеченная рука, одеваюсь и привожу себя в порядок.
— Рыбка? — зову жену, а в ответ лишь гробовая тишина. Мне никто не отвечает.
Определенно здесь я не один. Я ведь слышу слабую возню и детский звонкий смех. Внизу? Или где-то здесь?
На кухню выбираюсь, что называется, в полном почти походном обмундировании. Надев на голый торс растянутый свитер и натянув широкие домашние штаны, босиком шлепаю по кафельному полу, приближаясь к пританцовывающей возле кухонного рабочего стола жене.
