«Мама!» — как же идет моей любимой это имя. Зачем тогда опять добровольно и снова необдуманно, как будто при пожаре, сгоряча отказалась от него? Я бы однозначно отошел в сторонку и не стал мешать. Смирился бы со своей заслуженной незавидной участью «отца по выходным дням». Пообещал бы все, что жена потребовала от меня, но развода никогда бы не дал:
«Этого не будет — обойдется!».
Мы бы встречались редко, придерживаясь надуманной инструкции, между днями, как бы между прочим и по случайным совпадениям, я бы не терроризировал их и за всем со стороны спокойно наблюдал. Но я бы точно знал, что моя крошечка жива и находится со своей чрезвычайно несговорчивой матерью. Я бы пообещал все, что Даша пожелала. Ей стоило лишь огласить мне список и щелкнуть пальцами, указывая то место, где следует противной стороне свое согласие подписью, как кровью, указать. Поклялся бы на чем угодно и отрезал к херам вторую руку, если моего клятвенного слова будет недостаточно. Сделал бы стопроцентно все и говёную ересь торжественно ей пообещал. Зачем опять понадобилось убивать ребенка? В чем тайный смысл очередного злодеяния?
«Чтобы наказать тебя!» — прокручиваю слова, как клятву, о которой мне не стоит забывать.
Даша замирает и еще ниже опускает голову, как будто прячется маленькой улиткой в своей раковине. По-видимому, ее оттуда придется силой выковыривать. Ну что ж, для этого я и пришел! Пусть успокоится и пока смирится с этим.
Я ведь не думал, что застану ее здесь. После того, что наговорила мне та барышня в женской поликлинике, я лучше места, видимо, не нашел и не припомнил, где мог бы успокоить свои нервы и отречься от непоправимых глупостей, о которых, если честно, в тот момент серьезно помышлял. Посещение детского приюта именно сегодня — очевидная случайность, обыкновенно необыкновенный экспромт, которым я решил покрыть свой возможный эмоциональный приход от осознания того, что натворила Даша.
— Пливет! — девчушка, откинув свои игрушки, подбегает ко мне. Обхватив мои колени, запрокидывает вверх толкушку и тоненько пищит. — Ты плисол ко мне? Ко мне, папа?
— Да, — наклоняюсь и, обняв за худенькое тельце, запакованное сейчас в клетчатое пальтишко, отрываю куклу от земли. Поддерживая под егозящую на моей правой руке попу, направляюсь вместе с ценной ношей к жене.
— Привет! — шепчу, возвышаясь над запакованной в собственные тиски-границы фигурой Даши. — Кумпарсита?
— Кумпалсита? — Яська подпрыгивает и неосторожно бьет меня ножками по животу, затем запрокидывает голову назад и заливисто хохочет, повторяя шутливое прозвище, а вдоволь насмеявшись, тут же прячет свое немного раскрасневшееся личико у основания моей раскрытой, свободной от пиджачного воротника, шеи.
— Даша? — зову ее, но она не отвечает. — Как твои дела, рыбка?
— Лыбка? Лыбка, лыбка, лыбоцька, — вторит мне малышка. — Ты лыбка?
Не будет, по всей видимости, никакого разговора. Я так противен, что даже не заслуживаю обыкновенного приветствия, предусмотренного правилами простой вежливости.
— Даша? — чуть громче говорю.
— Привет, — наконец-то отмирает. — Все хорошо. А у тебя?
— Нормально, — сажусь на лавку рядом с песочницей и устраиваю с небольшим комфортом Ясю на своих коленях. — Что вы делаете, девчонки?
— Кусать готовим, папа, — малышка кивает на стройную линию какой-то силикатной продукции, собравшейся армейским строем на деревянном невысоком бортике ограждения, словно на смотровом плацу. — Ты хоцес кусать?
— Не отказался бы. А что вы мне предложите? — подмигиваю кукле, болтающей ногами и разрабатывающей простой беседой язычок.
— Пилоски, наплимел, — девочка выставляет ручку и показывает место, откуда я мог бы взять тот самый пирожок. — Есть отбивнусецьки. Ты любишь…
Она стрекочет, а я смотрю на женщину, которую люблю. Даша расправляется и медленно вытягивает ноги, затем стрункой выпрямляется, разгибается, странно удлиняет обтянутую черным гольфом шею и выставляет вперед небольшую грудь. А я таращусь, как озабоченный или психически больной на плоский маленький, немного даже впалый, живот, пока сокрытый от меня ее пальто. Она раскидывает руки по сторонам, словно от спячки пробуждается, затем пальчиками заправляет за уши выбивающиеся завитые волосы, то и дело от порывов все еще теплого ветерка заскакивающие ей в рот.
— Покатаемся? — внимательно слежу за заторможенно передвигающейся грустной рыбкой. — Даш, поедем куда-нибудь? Посмотрим город, где-то посидим и поболтаем, если пожелаешь, то смотаемся на наше место. М?
— Зачем? — как будто отрешенным взглядом смотрит на меня, совсем не улыбается, не искривляет вымученной или наигранной улыбкой рот. Наверное, так сейчас выказывает хладнокровие и демонстрирует откровенное безразличие к тому, что я ей говорю.
Ведь я хотел, чтобы она хоть как-то проявила вежливость? Пожалуйста, она поддерживает беседу и не отводит взгляд. Теперь хочу, чтобы проявила заинтересованность и показала, что я все еще важен, нужен после того, что необдуманно наговорил. Мы справимся со всем, а я смирюсь с тем, что несколько часов назад в том кабинете было.
— Поедем! — не отвечая на ее вопрос, нахально утверждаю. — Развеемся — нам это нужно. Рыбка?
В этот момент я замечаю, как куратор по усыновлению следует, чеканя почти армейский шаг, по брусчатой дорожке, придерживая под мышкой небольшую пластиковую папку. Женщина быстро приближается, не изменяя курс.
— Яся, ты хочешь покататься? — обращаюсь с тем же предложением к внезапно притихшей малышке.
— На цём? На лосатке? — девчушка трогает воротник и закручивает уголки в рулеты. — На кацельках? На калусельке?
— Что-то вроде того! Большая резвая лошадка. Она железная, но очень быстрая, сильная и выносливая.
— А мама? — она переводит взор на Дашу. — Мама, ты с нами поедешь?
Сколько нужно времени на обдумывание ответа на простой вопрос, абсолютно без подвоха, заданный законным мужем и маленьким ребенком, желающим вырваться хоть на несколько часов из казенной клетки, в которой уже три года одиноким зайчиком живет?
«Даша, пожалуйста» — опустив голову и пряча взгляд, безмолвно двигаю губами, рассматривая песочную поляну, на которой «девочки» устроили настоящий свадебный банкет.
— Конечно, Яся, — наконец-то соглашается.
Я поднимаю голову и устремляю на жену глаза:
— Нам разрешили двухдневные каникулы с малышкой, — все, что успеваю сказать перед тем, как официальный представитель Ярославы подходит к нам.
— Добрый день! — женщина здоровается с Дашей, а мне как будто незаметно утвердительно кивает головой. — Все готово! Возьмите, пожалуйста, — она протягивает папку и небольшой пакет, по-видимому, с детскими личными вещами. — Ясенька, — осторожно поправляет шапочку ребенку, — поедешь на два дня с Ярославом и Дашей? Погостишь у них дома? Ты не возражаешь? Хочешь? Нужно сказать «да» или «нет», чтобы я понимала твое желание и твой выбор. Подумай, солнышко. Дать время?
Малышка вжимается в меня, выкручивает шею, прячется на моем плече и с тихим жалостливым всхлипом отвечает:
— Да, хоцю, хоцю…
Жена устраивается на заднем сидении рядом с чересчур вертлявой пассажиркой. В моей машине пока нет комфортного и безопасного детского кресла, зато в наличии куча-мала запутанных ремней безопасности. Даша собой страхует и придерживает, вцепившись пальцами в ткань детского пальто, крошечную малышку, опоясанную широкими эластичными лямками, словно миниатюрную добровольную жертву, захваченную щупальцами гигантского осьминога в живой тугой замок. Они воркуют, гулят, располагаясь сзади, а я расслабленно веду машину — не гоню и ничего не нарушаю, — лишь изредка подлавливая в зеркале заднего вида дергающуюся темную макушку рыбки, но ни разу не встречаясь там с ее глазами. Мне кажется, кумпарсита избегает зрительного контакта со мной и то, что ее вынужденное сейчас место находится позади, на свободном пассажирском сидении, полностью устраивает Дашу.
За странно долгий теплый день мы успеваем побывать практически везде. В еще работающем парке аттракционов Яся вместе с Дашей, в качестве сопровождающего взрослого лица, успевают покататься, рассиживаясь в какой-то чересчур широкой чашке и вращаясь вокруг пузатого, по-видимому, от переизбытка жидкости во чреве чайника, затем уже самостоятельно кроха отправляется в небольшое путешествие на паровозике с нарисованной улыбкой на железном «лице», а потом раскармливает булочкой неповоротливых уток, подплывших к месту импровизированной кормежки возле пешеходного моста.
