Ненавижу этот чертов спорт! Просто ненавижу! А сегодня, именно сегодня — я с родного адреналинщика не слезу, похоже, будет нехороший разговор с мужчиной, который наплевал на мой страх и сел за штурвал этого болида, словно овдовел, развелся и полностью освободился от возложенных государством на него строгих обязательств: любить и уважать, холить и лелеять, финансово поддерживать женщину, с который вступил в брак… Возможно, по глупой прихоти, в силу недоразумения или по досадной неосторожности. Похоже, кому-то больше нечего терять? Я покажу ему, где раки зимуют, почём пуд соли нынче и какова полная цена моего перенапряжения, но:

«Только вернись ко мне, Ярослав!» — молюсь, сложив в нужном жесте руки;

«Хочу быть только с тобой, любимый. Все остальное неважно и несущественно… Слышишь?».

— Сколько уже? — какой-то высокий мужчина рядом со мной задает вопрос.

— Три вроде, — ему спокойно отвечают.

— Последний круг и еще один брелок?

— Совершенно верно!

— Ставлю на то, что возьмет правым задним.

— Поддерживаю и повышаю…

Со злостью во взгляде рассматриваю всю эту толпу толстопузых зевак и воздыхателей. Твари! Ярослав погибнет, а они ставят деньги, считая призы, которые он навешивает на колеса своего гоночного автомобиля, совершенно не сбавляя скорости.

Дрожу от нетерпения, сжимаю свои руки, переступаю с ноги на ногу, исподлобья рассматривая все, что проходит на экране навороченного «телевизора».

И вот, наконец-то, развевающийся клетчатый флаг и слишком резкое снижение тона голоса машины… Болид подкатывает четко к тренерскому штабу и тормозит возле меня, стоящей на значительном возвышении. Я смотрю с презрением на пилота, неуклюже выбирающегося из кабины машины. Ярослав снимает шлем, отбрасывает его и скромно улыбается, машет мне живой рукой, подмигивает и воздушно целует. По-моему, вместо искусственной руки у него какой-то стальной крюк, как будто щуп у суперэкскаватора, который он отвинчивает от верхней части бионической руки, словно снимает примочки, искусственно наставленные на оружие или мирную технику.

Гад! Гад! Гад какой! Надменный…Злой…

«Ненавижу!» — скриплю зубами и выставляю подбородок, не скрывая своего неудовольствия…

— Да погоди ты! Даша, — Горовой идет за мной, — слышишь? Остановись, кому сказал? Кумпарсита!

Глотаю слезы и обиду, молчу и специально ни черта этому герою не отвечаю.

— Даш… — похоже, он уже бежит. — Жена? — дергает меня за локоть и разворачивает к себе лицом. — Привет, детка! — улыбается, поправляя свою искусственную «человеческую» руку.

— Новый хват тестировал? — смотрю за ним, испепеляю взглядом и обманчиво спокойным голосом задаю издевательский вопрос. — Подопытная обезьянка — однорукий Ярик?

— Да, — опустив взгляд, отвечает. — Зачем ты оскорбляешь…

— Пошел к черту! — шиплю, выплевывая слюни. — И как? Потешил публику? Мудак! — рычу и скалю зубы.

— Что? — поднимает на меня глаза.

— Удовлетворен, спрашиваю?

— Вполне, — задирает подбородок и подмигивает. — Ты чего ругаешься? — протягивает руку, чтобы прикоснуться ко мне. Я отстраняюсь и отхожу назад. — Послушай же!

— Я хочу домой. Если ты закончил свои эквилибры, — не смотрю на мужа, зато направляю взор по сторонам, — то не мог бы отвезти меня?

— Ты испугалась? — подходит ближе и, обхватив пальцами мой подбородок, обманчиво мягкой силой обращает к себе. — Переживала за ущербного мужа?

— Нисколько, Горовой! Обойдешься! Слишком много чести, — шиплю. — Мне же ничего не угрожало. Просила лишь о том, чтобы тебя по трассе киселем не размотало. Согласна даже на вторую руку, но, чтобы только с головой. Ты… Ты… Ненавижу тебя!

— Даша, Даша, Даша… — повторяя, шепчет мое имя.

— Наказал? Доволен? Бить, по-видимому, не будешь? У тебя другие методы? Отомстил за себя, борец за правду и доверие? Сволочь!

— Что-что? — муж ехидно прищуривается, но очень добродушно улыбается. — Все ведь нормально. Чего ты завелась? Грубиянка!

— Что слышал! — отрезаю и вырываюсь из его захвата, а в сторону злобным шепотом еще грубость добавляю. — Козел! Недоразвитый какой-то! Инвалид эмоциональный, психически больной адреналиновый наркоша…

Ничего не клеится у нас… Не выходит… Все-все насмарку… По-моему, то, что он вытворял на этой трассе — обыкновенный чертов дух противоречия. Ты мне, а я тебе! За неосторожно две недели назад поцарапанную свою душу он вырвет сердце и втопчет оставшуюся гордость жалкой «кумпарситы» в грязь, найдя поглубже лужу?

— Даша…

— Довольно, я сказала! — пристегиваюсь и сильно дергаю свой ремень безопасности, не смотрю на мужа, зато тщательно исследую замочный карабин. — Поехали!

— Ничего ведь не случилось, — наклонившись, заглядывается на меня. — Как твои дела? Родители были?

Неважно! Ни слова не произнесу. Мой отец был прав, когда сказал, что я должна молчать, если желаю сохранить семью. Слишком он… Обидчивый?

— Ты самовлюбленный хрен, Горовой! — выплевываю оскорбление, пока он запускает двигатель. — Несостоявшийся чемпион! Амбициозный инвалид без сердца…

— Все сказала? — смотрит прямо перед собой, ко мне лицо не возвращает.

— Ты эгоист! — визжу, захлебываясь словами. — Питаешь свое эго? Такой ненасытный? Теперь ты с сыном соревнуешься?

— Тебе виднее, — он хмыкает и, сверившись с обстановкой по зеркалам, выезжает с парковочного места на этой спортивной арене. — Домой или покатаемся?

— Чтобы поругаться? — хриплю, рассматривая пейзаж за своим окном.

— Все от тебя зависит, Даша…

Наш серпантин и плавный ход машины Ярослава все-таки баюкают меня. Я успокаиваюсь, расслабляюсь, скулю надоедливую мелодию себе под нос и даже откидываюсь на подголовник своего кресла. Перед моими глазами, когда он был на той сучьей трассе, промелькнула как будто вся наша с ним прошедшая и, возможно, будущая жизнь, без шансов на возвращение в нынешнее настоящее…

— Кумпарсита? — муж согнутым указательным пальцем аккуратно поддевает кончик моего носа. — Спишь, что ли?

— Ты напугал меня, Ярослав, — прикрыв глаза, медленно произношу. — Силь-но!

— Не верю, — он наклоняется ко мне и утыкается носом в закрытую гольфом шею. — Пахнешь хорошо и аппетитно, очень тепленькая…

— Что с тобой? — выкручиваюсь и отстраняюсь. — Нам ведь надо поговорить? Скажи, что «да» и в этом я не ошибаюсь! Пожалуйста…

— Зачем? — слышу, как он с нескрываемым пренебрежением злобно хмыкает.

— Послушай, — вжимаюсь спиной в свою дверь, руками упираюсь в его грудь, словно отталкиваю мужа и прячусь в угол, — мне ведь нужно высказаться!

— Ну, хорошо! — с облегчением выдыхает. — Я слушаю тебя внимательно, — прищурившись, тут же убавляет бешеный напор и всем телом медленно возвращается на свое место.

— Есть причина… — опускаю взгляд и рассматриваю свои нервно дергающиеся руки и скрюченные почему-то странно посиневшие худые пальцы.

— Причина? — расчесывает свою бровь. — Причина чего?

— Ты можешь просто выслушать, а не задавать наводящие вопросы через каждое слово?

— Что изменилось, Даша? — Ярослав хмыкает и нехорошо смотрит. — Давай, пожалуй, с этого начнем.

— То есть?

— Две недели назад ты кричала из-за закрытой двери в какую-то комнату в доме своих родителей, чтобы я ушел и оставил тебя в покое, а сейчас тебя вдруг потянуло на назойливую откровенность. Неужели мой заезд тебя простимулировал, так я могу…

— Прости-прости-прости, — прикрыв руками губы, словно наложив на них печать, быстро отвечаю. — Но…

— Я не погиб и даже не разбился, поцарапав машину, а ты вдруг решила поговорить о чем-то важном и неотложном. Вот я и спрашиваю, в чем дело, Даша?

— Ты говорил о доверии, помнишь?

Всегда, везде, с завидным постоянством!

— И что? — он криво улыбается и точно так же, почти копируя меня фигурой, своей спиной откидывается на водительскую дверь.

— Ты прав! — выразительно сглатываю и резко замолкаю. — Доверие важный пункт в наших отношениях. Я доверяю тебе, когда сажусь в машину, когда…