Мы замолкаем с Ольгой, но смотрим друг на друга как будто мыслями обмениваемся без помощи языка. Ольга качает головой, искривляет нервно дергающиеся губы и с болью на лице периодически прикладывает ко лбу узкие ладони.

— Мне жаль, жена, — почти безмолвно двигаю губами. — Олечка, мне жаль… Слышишь?

— Да, — так же тихо отвечает.

— Прости меня, — шепотом извиняюсь.

Моя Смирнова открывает рот, но не успевает мне ответить, как где-то рядом и довольно близко раздается безобразно громкий звук автомобильного клаксона.

— Ярослав… — шипит жена и прижимает кулачки к своим губам. — Он все еще ждет ее. М-м-м! Кошмар какой-то.

Черт! Черт! Черт же…

Быстро натягиваю свою толстовку, затягиваю шнурки на капюшоне, поправляю резинку на рукавах, хватаю часы, свой мобильный телефон, ключи от родительского дома и от машины, и пулей вылетаю за порог.

Горовой сигналит без остановки, словно кнопку на руле заклинило. Прекрасный голос у его машины — ни дать, ни взять, но время вызова неподходящее, а это явное нарушение закона. Здесь частная собственность, загородный поселок, жилая зона без скоростного транспортного движения, к тому же очень поздний час. Соседи могут не оценить такого рвения и вызвать соответствующие органы для того, чтобы разобраться с этим звонким чуваком. Миновав двор своего дома, выбираюсь наружу, за ворота.

Ярослав сидит в машине, слепо уставившись в лобовое стекло, и нажимает на рулевое колесо, вызывая неприятный звук из чрева своего навороченного автомобиля.

— Яр, Яр, прекрати немедленно, — упираюсь двумя руками в его дверь с опущенным стеклом и просовываюсь верхней половиной тела прямиком к нему в салон. — Тихо! Стоп, я сказал! Закончим на этом! Тшш! Тебя услышали. Вот он я!

Он отрывается от своего занятия и медленно поворачивает голову, обращая ко мне свое застывшее в какой-то мерзкой маске очень бледное лицо.

— Рука болит? — высказываю предположение.

— Добрый вечер, — зять на вопрос не отвечает, зато здоровается со мной, растягивая рот в фальшивой и наигранной улыбке.

— Иди в дом, парень. Я прошу, сделай сегодня мне одно маленькое одолжение, Горовой. Дом большой, вы с Дашей переночуете у нас. Давай-давай! — дергаю и открываю его дверь. — Оля приготовит комнату. Погостите у нас одну ночь. Мы с матерью приглашаем. Слышишь?

— У нас есть собственное жилье, Алексей Максимович…

О! Лучше бы он не начинал, ей-богу!

— Не сомневаюсь в этом, но сейчас, — вскидываю руку и смотрю на время, — половина десятого. Для всех будет однозначно лучше, если вы побудете у нас. Там рагу, духовой картофельный пирог, теплое молоко, кофе. Полноценный поздний ужин и задушевные беседы под горячее винцо. Можете в картишки поиграть. У меня есть еще дела, а ты мог бы наших женщин поохранять. На выход, Горовой! — распахиваю дверь его машины.

— Где Даша? В чем дело? — он не выходит, но взгляд с моего лица не сводит.

— Ярослав, очень долгий разговор. Правда, не стоит накручивать себя на ночь глядя. Поговорим об этом утром. Вы там с Дашей поворкуете, пока я смотаюсь кое-куда. Не хочу их оставлять одних. Ты выходишь? Мне долго ждать?

— Если это из-за девочки в том блядском приюте, то пусть, — он громко сглатывает и закашливается, — пусть Даша не волнуется, я не хочу этого ребенка. Мы ведь договорились…

— Что за девочка? — пытаюсь улыбнуться, но, по-видимому, не выходит, скулы сильно сводит, а зубы за плотно сомкнутыми губами пронзительно скрипят.

— Ее зовут Яся, Ярослава, как меня. Блядь! Да это неважно, — трясет головой, словно оторопь снимает. — Этой девочки и никакого другого ребенка не будет. Мы с женой решили, что не хотим их. Значит, на этом все и точка!

Безусловно, для меня не новость о том, что ребята решили взять ребенка из детского дома. Ольга рассказала о таком их намерении, я в ответ пожал плечами и сказал, что:

«Это их дело! Им решать!».

Но после сегодняшней внезапной гнусной исповеди дочери, я считаю, что им с ребенком нужно подождать. У Дарьи проблемы не только с доверием, но и с собственным сознанием. А глядя на Ярослава, я все больше убеждаюсь в том, что им вообще нужно разойтись. Ничего толкового не выйдет, если она будет всю жизнь обманывать мужа. Ей нужно открыться, а ему прислушаться и встать на ее сторону. Войти в положение и простить, если угодно. Затем, возможно, обсудить все допустимые варианты, прийти к полнейшему взаимопониманию, а уж только потом строить планы на дальнейшее существование вместе. Он спокойны, порядочный и положительный во всех отношениях парень. Моей дочери стопудово повезло. Как только ей такое донести, когда я впал в немилость, подняв руку и нанеся свой гребаный удар?

— Ярослав, — дергаю его за плечо, — у нас там кое-что произошло с дочерью. Слышишь? — трясу его.

— Да? — он поднимает воспаленный взгляд.

— Она не простит меня — тут сам виноват, а вот с тобой Дашка могла бы снова душой и сердцем воспрянуть. Иди в дом, парень. Иди сам и по-хорошему, чтобы я тебя на аркане, как упоротого барана, не тянул…

— Я поеду домой, Алексей, — он слепо тянется за своим ремнем безопасности, одной рукой поправляет шлейф и шустро защелкивает карабин. — Передайте, пожалуйста, Даше…

Хрен тебе, козлина! Я что, в самом деле, ваш любовный почтальон, гонец супружеских посланий:

«Пойди туда, потом сюда, скажи это, потом то»?

Нашли, соколята, бесправного трубадура!

Бедром придерживаю водительскую дверь, нагибаюсь и хватаю за грудки как будто отрешенного от полученных не слишком хороших известий мужика.

— Иди-ка сюда, — вздергиваю тело зятя и силой вытаскиваю его наружу из салона. Сдираю путы ремня и ногой захлопываю дверь. — Две женщины в огромном доме, наедине с собой. Знаешь, к чему это может привести?

Он не отвечает, но отрицательно мотает головой.

— Начнут, стервы, самоанализом заниматься, самокопание друг другу организуют. Такой херни нафантазируют, потом за целую жизнь не разгребем. Пошел! — подталкиваю его в спину.

Пока веду, как арестанта, Ярослава, настукиваю «любвеобильное» сообщение младшему брату:

«Нам надо поговорить. Ты где?».

Сергей тут же перезванивает. По его голосу слышу, что младшенький, похоже, чересчур перевозбужден:

— Чего тебе? — рявкает мне в трубку.

— Это касается Даши, Серж, — тихо отвечаю, а сам слежу за понурыми плечами впереди идущего зятя.

— Леш, до завтра не потерпит? Ты ей деньги отдал?

— Нет! Это про другое. Она во всем призналась. Вкурил, о чем я?

— Да, — незамедлительно отвечает мне.

Сука ты такая, младший брат!

— Отрадно знать, что Серый все же не вертлявая тварь, хоть и без совести, но с выдающимися способностями, — вдруг останавливаюсь в гнусных словах, медленно и глубоко, словно сердцем притормаживаю, дышу и застывшим взглядом провожаю Горового. Он мягко поднимается по ступеням, такой же неторопливой поступью подходит к входной двери и поднимает правую руку, чтобы постучать или нажать на кнопку звонка. Но там сейчас открыто. Я вижу, как Ярослав толкает дверь и неторопливо входит в дом. — Она моя дочь, Сергей! Это все не шутки. Ты должен был…

— Я могу подъехать? Ты ведь хотел поговорить, — предлагает вариант.

— Буду рад безмерно! — язвлю и корчу злую морду.

— Леха…

— На старом месте, — притормаживаю с обращением, но все же через зубы добавляю, — любимый брат.

Эта крыша слишком многое повидала за мои шестьдесят два. Широкая фигурная, покрытая темно-красной черепицей в родительском старом доме. Теплая и родная. Чего на ней не происходило по нашим молодым годам? Здесь всякое бывало. А сколько раз отец нас оттуда с Серым палкой разгонял? Мать просила, батя выполнял. Ха! Боюсь, что собьюсь со счета. Наши ночные посиделки с баночным пивком под одну ярко бздящую сигарету на двоих, полупьяные глупые разговоры о несговорчивых девчонках, дебильное обсуждение, затем обиды на ни хрена не догоняющих родителей, ссоры из-за какой-нибудь ерунды, потом, конечно, братание и примирение, клятвы и смешные обещания, и особенный теплый вечер перед моей женитьбой в первый пробный приезд Сереги после его продолжительной заграничной вынужденной командировки. И вот, по-видимому, снова! Копилочка событий еще одним пополнится сейчас. Зашибись!