Дарья перекидывает ногу через меня и меняет свое положение, занимая место, словно перед Богом преклоняясь. Внимательно и слегка покорно смотрит на меня, не прекращая сосательных движений, демонстрирует слабую попытку улыбнуться и даже подмигнуть. Флиртует с раскочегаренным мужиком, который находится на низком и глубоком старте и готовится своей спермой накачать красивый натруженный минетом рот. Не хочу так! Точно не сегодня. Резко поднимаюсь верхней половиной тела, сажусь на задницу и подхватываю рыбку под плечами, отрываю от себя, шлепая влажным членом себя по животу.
— Ярослав, — скулит, посматривая на то, что недоделала.
Ловлю ее губами, целую, крепко прижимая, и укладываю на себя. Она выкручивается и пытается вниз уйти, но я не разрешаю. Секс будет! И будет, что называется одноименным, но все же на двоих!
— Иди сюда, — тяну ее наверх, усаживая промежностью на свое лицо.
Она выказывает непокорность, жалобно пищит и, уперевшись коленями в матрас, старается приподняться и сползти. Обхватываю женский зад и заставляю мягкой силой раскрыть пошире ноги. Фиксирую, обхватив за бедра, и не даю ей с себя уйти.
— Яросла-а-а-а-в! — нежно стонет, когда я делаю свой первый взмах по влажным половым губам.
Вспотела и немного потекла, значит, тоже жаждет ласки! Как крупный кот, работаю языком, вылизывая собственную жену, тонкими ручонками схватившуюся за деревянные брусья изголовья и с прогибом восседающую на моем лице. Тепло и вкусно — очень аппетитно. Я мычу, не прекращая отработанных движений, а она постанывает в такт моим перемещениям по ее мягким скользким и слегка опухшим складкам. Крутое утро, без сомнений!
Мы пробуем с ней все. Все, что знаем и на что способны: сверху, сбоку, снизу, лежа, стоя, в душе, у кровати, на кухонном столе. Не знаю, что в этот важный день произошло и к чему такое половое рвение впоследствии нас приведет, но я не могу насытиться собственной женой, а она, похоже, не в состоянии именно сегодня кончить. Ее как будто кто-то подменил! Она инициирует, заводит, проявляет нетерпение, заставляет с ней такое вытворять, чего доселе никогда не пробовал, а потом, не испытав разрядки, опять идет за лаской, выпрашивая голосом и взглядом еще один последний половой акт…
Смотрю на нашу свадебную фотографию и мягко погружаюсь членом в раздувшуюся от непомерного количества сегодняшних «вложений» плоть Даши. Она постанывает, как будто в несознании мотает головой, пытается привстать, перебирая в воздухе руками, и обхватить меня за шею. Я помогаю и тут же распрямляю нас, выставляя вертикально вверх мужчину с женщиной склеенной древком стрелой. Головой жена откидывается мне на плечо и смотрит мутным взглядом, пытаясь, видимо, в мельчайших подробностях осознать того, кто с ней сегодня рядом.
— Люблю тебя, — тихо шепчет и двигается в такт со мной.
— И я, — перегибаюсь через ее плечо, целую основание длинной шеи, вспотевшую, очень влажную ключицу, прикусываю жаркий парующий затылок, заставляя наклонить голову и вмазаться всем телом в мои живот и грудь.
Я прижимаю маленькую женщину, как мягкую игрушку к себе и ускоряюсь в таранящих ее движениях. Жена скулит и жмурится, словно испытывает боль.
— Ты что? — заметив это состояние, ослабляю хватку и порыв.
— Мне хорошо-о-о-о. Не останавливайся, м-м-м…
До самых до краев и пошловато чавкающего звука из ее промежности накачиваю Дашу спермой, словно после долгого воздержания, выстреливая массу внутрь, не прекращая поступательных движений, я быстро перебираю пальцами по ее промежности, продлевая наконец-то полученный оргазм. Жена обмякает куклой, виснет на моей руке, цепляется, впиваясь острыми ногтями в мою шкуру, стонет и слабенько дрожит.
— Как ты, рыбка? — с придыханием шепчу ей в ухо.
Знаю, что затрахал, что переборщил, возможно, изувечил, но…
— Госпо-о-о-оди! Если бы ты знал, как мне с тобою хорошо!
А будет еще лучше! В этом я уверен! Без сомнений…
Дождь сильно зарядил, словно кто его сюда божественной рукой направил. Шурует влагой, щедро поливая землю, как из бездонного ведра бежит вода. Осенний, но все еще теплый и благожелательно настроенный к нам, мелким жалким людям, снующим под прошивающими каплями разноцветными зонтами, и отсиживающимися, как мы с Дашей, под металлическими крышами скучающих от вынужденной остановки автомобилей.
— Готова? — спрашиваю и поворачиваю к жене лицо.
— Да, — уставившись в лобовое, автоматически мне отвечает.
Мне почему-то неспокойно на душе, я чувствую неживой следящий взгляд, как будто что-то очень нехорошее за углом шпионом прячется и за нами наблюдает, подбирая неурочный час для нападения, а в скором времени в мою семью на правах полноправного хозяина придет, открыв с ноги в тихое и обустроенное жилище дверь. Не хочется об этом думать, но разуму, как и сердцу, тяжело отдавать приказ! Прокрученные, словно отработанные, мысли на хрен из головы гоню, непрерывно повторяя мантру, заговаривая нас на постоянное благополучие, но бегло изучая взглядом кумпарситу, понимаю, что ею управлять не в силах, какие бы слова про себя я сейчас не излагал.
— Даша, все нормально? — обхватываю пальцами женский подбородок и силой обращаю ее к себе.
— Угу, — закрыв глаза, мне отвечает.
— Если ты не хочешь, то…
— Идем! Довольно разговоров, товарищ, — широко и резко распахивает глаза, и тянется рукой к дверной ручке. — Хочу, хочу, хочу! Сколько можно повторять? Что не ясно, Ярослав? Мы приехали сюда, по-моему, это означает мое согласие. Мне поклясться, что ли? Не пойму…
Она немного нервничает, очевидно злится, про себя ругается, но мгновенно успокаивается, когда мы проходим в кабинет куратора по усыновлению. Нас радостно приветствуют, внимательно рассматривают подарки, которые мы привезли, спрашивают о самочувствии, о настроении, проверяют документы, справки, заключения, разрешения, характеристики, рекомендации, искоса поглядывают на странно присмиревшую, как будто погрузившуюся в гипнотической сон или находящуюся под ударной дозой транквилизаторов Дашу, а затем указывают рукой то направление, в котором рекомендовано нашей паре пройти.
Их здесь много… Деток слишком много… Брошенных, беспризорников, случайных отказников, обычных малышей, вынужденно оставшихся без попечения родителей или лишившихся неблагожелательных опекунов. Они играют, пищат, кричат, ярко и беззубо улыбаются, общаются на своем, понятном только им, птичьем языке. Даша замирает и останавливается у входа в игровую комнату, бегает глазами по помещению, словно выбирает место, куда намерена забиться и скрыться на время нашего здесь нахождения. Это надо прекратить! Рыбка не готова, а я намерен попросить ее уйти. Обхватываю дрожащую руку, аккуратно сжимаю пальцы и, вглядываясь куда-то вдаль, тихим голосом ей говорю:
— Просто посмотрим, детка, если ты не возражаешь. Не будем ничего решать. Если ты устала, можем прямо сейчас уйти…
Даша с кривой улыбкой мягко вытягивает свою руку и, скинув туфли, ступает по ковру с густым ворсом к сгруппировавшейся возле какого-то конструктора детворе.
— Привет! — слышу, как тихим голосом произносит и пытается присесть рядом с компанией мальчишек-строителей какого-то навороченного комплекса. — Можно с вами поиграть?
Ее интересуют мальчики? Даша хочет сына? Почему туда пошла? Беглым взглядом осматриваюсь в пространстве и понимаю, что не один такой. За мной зорко следят несколько пар детских чересчур внимательных глаз. Мелкие девчонки лет четырех или пяти кокетливо улыбаются, шушукаются, делятся друг с другом впечатлениями, возможно, примеряют меня на роль возможного отца. Флиртуют юные малышки! Строят глазки, крестом сводят ножки и дергают платьица, пытаясь на меня неизгладимое впечатление произвести. Улыбкой отвечаю им, но краем глаза внимательно наблюдаю за отошедшей от меня женой.
Дети отступают от Даши, формируя круг непосвящения для моей рыбки. Она для них, по-видимому, неприкосновенна? Чужая, что ли? Они ее не принимают? То ли Дарья их пугает, то ли они ее специально погружают в бездну недоверия? Это маленькие дети, у них иное мировосприятие, тем более с таким жизненным опытом, который они уже приобрели. В любом случае, странно очень храбрая кумпарсита никуда не отступает и не сдает своих позиций. Жена садится между ними и каждому мелкому засранцу ярко улыбается.
