— Прав, несомненно, — копирую тот же самый жест и улыбаюсь. — С тобой очень тяжело в дискуссию вступать. Думаю, ты и сам прекрасно это знаешь…

— Хочу верить, что все же не на постоянку оставили наши края, а так, как говорится, мир посмотреть и просто погулять. Младший здесь находится, пошел на самостоятельные хлеба. За этим фраером мы с матерью посмотрим. Пока все адекватно и даже без эксцессов. М! Это, что ли, Даша? — прищурившись, указывает куда-то вдаль. — Серж, это же твоя… Смотри-смотри!

Она, конечно! Он не ошибся и тут засранцу повезло. Племянница, не замечая нас, заходит в то кафе, в котором я ей очень строгим тоном вчера назначил встречу. Странно скрученная, как будто бы забитая чем-то или кем-то, гибкая фигурка, затянутые в черный цвет тонкие, не длинные, но очень крепенькие ножки, удлиненный пиджак того же цвета и высокий беспорядок в разлохмаченной шевелюре на аккуратной по форме и размеру, почти спичечной, голове.

— Извини меня… — негромко отвечаю, тут же замедляю шаг и даже останавливаюсь. — Гриш… — посматриваю на Дарью, открывающую входную дверь и выпускающую посетителей кафе, — я вынужден откланяться. Пора прощаться, — протягиваю руку для пожатия. — Без обид, стервец?

— С ней, что ли, встреча, Серж? — Велихов закладывает сигарету в зубы и пожимает мою руку, не глядя кивает в ту сторону, где сейчас находится Даша, и странно искривляет губы, словно выражает ненужное на сейчас сочувствие. — Что, кстати, Лешка? Здоровье больше не беспокоит?

Глубоко вздыхаю и опускаю голову — прячу взгляд, и без этого скрытый под темной оптикой, и тщательнее подбираю слова, чтобы не выдать случайным образом какую-нибудь сверхконфиденциальную информацию.

— Смирняга — черт, с ним все отлично! Накачался рецептурными барбитуратами и раздобрел лицом. Душа капроновым чулком раскрылась нараспашку — любовь, покой и долбаное взаимопонимание. Он, как сын Божий, отныне любит всех вокруг. Достает периодами, конечно же, но не надоедает. Там Ольга бережет покой и умаляет рвение престарелого козла, а он за дочек сильно переживает!

Впрочем, так же, как и я!

— Толково объяснил! Престарелого? Я представляю, в какую возрастную категорию ты нас со Зверем невзначай определил.

— Не куксись, не куксись, адвокат! — хлопаю по плечу и нервно лыблюсь. — Вы не старые, вам просто очень много лет!

— Ладно, твой прогиб засчитан, Серж, — Велихов ловким броском закидывает трехочковую сигарету в кованую урну, — жене Евгении не забудь передать мой пламенный привет! Приезжайте в гости. Надо бы собраться…

— Извини! — перебиваю Гришу, но все же что-то обещаю. — Обязательно, Велихов. Но при условии, что предоставишь контрамарку на ближайшую встречу с любвеобильным женским автором-фантастом.

Он громко хмыкает, закатывает глаза, что-то шепчет — я слышу даже мат, а затем с кривой улыбкой и многообещающими словами отходит от меня:

— Подумаем, как все это организовать. Но ничего не обещаю…

Она неважно выглядит. Племянница сильно постарела или… Серьезно заболела? Притормаживаю на входе и присматриваюсь к Даше, усаживающейся за столиком возле окна. Блуждающий взгляд по обстановке, нервная, слегка подрагивающая, словно мерцающая от электрического заряда, улыбка, суетящиеся руки по белоснежной скатерти, проглаживающие тканевые складки и переставляющие емкости для специй по всей поверхности стола.

По-моему, старшая дочь Алексея неизлечимо больна. Только этого нам для полного счастья не хватало. Стопорюсь в дверях и не спешу с проходом внутрь заведения. Сторонюсь и пропускаю людей, толпящихся за мной.

— Вы заходите? — то и дело спрашивают у меня. — В чем дело? Пропустите? Вы тут застряли, молодой человек?

Даже издеваются юноши-стиляги!

— Нет, — резко отвечаю и уступаю место. — Прошу вас, я вам абсолютно не мешаю.

— Странный какой-то, — с оглядкой на меня почти каждый второй отвечает.

Я сильно упираюсь плечом в дверной косяк и лбом еложу по деревянной лакированной поверхности, прикрыв глаза, шиплю, рычу и хищно скалю зубы. Бля-я-я-я-ядь! Она молодая, мнительная, хрупкая женщина, а я готов сейчас продемонстрировать ей слишком оскорбленного отца. Да так же нельзя…

— Сережа! — Даша вскидывает на меня глаза и даже приподнимается на своем месте, как будто бы выказывая возрастное жалкое почтение. — Привет, дядя!

— Привет! — рукой показываю, что ей вставать не нужно.

— Ты… — она пытается начать.

— Разговор будет нехорошим, детка, — сразу об этом предупреждаю и отслеживаю ее реакцию. Она ничего не отвечает, зато с долбаной покорностью положительно головой качает. Даже так? Со всем согласна или тупо угождает? — Даша! — сажусь напротив нее и сильно пригибаю голову, подаюсь вперед, вытягивая шею, шиплю, присвистывая, отчаянно пытаюсь поймать ее бегающие глаза. — На меня смотри!

— Сережа… — жалко шепчет и, похоже, начинает плакать. — Что случилось? Я, — громко икает и что-то непонятное, внеязыковое, грубым, почти загробным голосом вещает, — и-о-а-т-а…

«Виновата», по всей видимости, хотела мне сказать? Или я не расслышал долбаную частицу «не»?

— У тебя проблемы, рыбка? — тут же заглушаю негодование, утихомириваю свой тон, стараюсь соблюдать спокойствие и неприятности не нагонять.

— Я не совсем понимаю, о чем ты…

— Деньги, Даша! — рявкаю, по-прежнему не повышая голос. — Еще разок! У тебя проблемы?

— Деньги? — она все же поднимает голову, а я замечаю влажные глаза и ярко-алые пятна, стремительно, как вылупившиеся прожекторы, появляющиеся на ее лице. — Если…

Не дожидаясь объяснений и возможных женских запутывающих нас, недоразвитых и толстокожих, шуточек и фраз, хлопаю знакомым свертком по столу, укладываю и двигаю увесистую пачку ей под нос.

— Угу? — задаю почти блатной вопрос.

— Я всего лишь хотела…

— Ей это не нужно, Дарья! Или это твоя плата, твой со мной финансовый расчет, за то, что было четырнадцать лет назад в той реанимационной палате? — злобно прищуриваюсь. — Решила отблагодарить меня? Очень изощренно и своевременно! Что это такое?

— Нет, — слишком быстро отвечает.

— Юля не нуждается, а уж тем более в финансах. Я хорошо зарабатываю — тебе ли об этом не знать, у твоих двоюродных сестер адекватные и даже, представь себе, состоятельные и внимательные к их желаниям немного чокнутые родители. Какие есть, малыш! Девчонки вроде не в обиде. А нас, ваших надоедливых предков, не выбирают, вот станешь матерью — узнаешь! А это лишнее, Даша! Забирай их на хрен и не драконь меня! — выдвинув подбородок, указываю ей на денежную стопку.

— Я хотела просто поддержать Юлу, Сережа. Мне показалось…

— Она не ты, Дарья! Она не пойдет на то, что ты решилась сделать много лет назад. Какого черта? — оскалившись, рычу. — Деньги убрала!

— Сережа! — слабо всхлипывает.

— Довольно! — с надменным видом откидываюсь назад, руками уперевшись в острый край стола, распускаю пальцы веером и впиваюсь подушечками в деревянную поверхность мебели. — Ты, твою мать, больна?

— Нет, — повесив голову, тихо отвечает.

— Тебе не хватает внимания? — стучу ладонью по столу, словно ритм изматывающей нас обоих викторины отбиваю.

— Нет.

— Хочешь что-то рассказать? Или ты так просишь нас о помощи?

— Нет.

— Я задал два вопроса, рыбка, — уточнение, как издевку, проговариваю.

— Нет, не прошу, дядя, — выразительно сглатывает и все так же тихо отвечает. — У меня все хорошо! — поднимает голову и гордо выставляет подбородок, расправляет плечи, демонстрирует мне грудь, смахивает жалкий вид с себя и клеит на мордашку лживую улыбку, почти нервный, жизнью изувеченный оскал.

— Что с тобой, малышка? — резко подаюсь вперед и хватаю ее за дергающиеся ручки.

— Нет, — отрицанием отвечает.

— Даша, у тебя неприятности? — сжимаю тонкие прохладные кисти.

— Нет.

— Что ты творишь, рыбка? — глажу пальцами хрупкие девичьи фаланги.

— Нет.

Заклинило или заело? Пора бы ей сменить пластинку!