— Неправильно ты говоришь, Анатолий! Есть такое понятие — «собирательные числительные»… И правильно будет сказать не «три мужчины», а «трое мужчин», — с важным видом учит меня Григорий, словно у нас здесь не застолье, а филологический диспут.

Я только собрался ответить, как за столом подал голос ещё один коммунист с нашей компании Павел Корчажкин — матёрый колхозник-тракторист, орденоносец. Он, мрачно разглядывая свой пудовый кулак, пробурчал:

— Не люблю сильно умных.

Тон его не оставлял места для дискуссий, и Гриша, уловив настроение, тут же замолк. Всё-таки тракторист с орденом — это вам не какая-то творческая интеллигенция.

«Неудобенько вышло», — подумал я и, чтобы разрядить обстановку, неожиданно для всех запел задорный куплет из популярной песни будущего:

Выпил С2H5OH,

Сел на «Ниву» Ростсельмаш,

На ДТ, Дон 500, Т-150,

Покормил перед этим поросят.

И пошёл зябь пахать,

Молотить ячмень.

Будет долгим, долгим,

Долгим твой рабочий день.

Но зато ты знаешь каждый

Винтик в тракторе внутри.

Получаешь за работу

В месяц тысячи три.

— Ну это ты загнул, конечно. Даже в сезон сильно поменьше выходит, — сменил гнев на милость Пашка, а Гриша, видя, что кулак колхозника уже не угрожает его литературному мозгу, облегчённо вздохнул.

Уходил я одним из первых. Люди тут собрались проверенные, те, которых одной бутылкой водки не подкосить, и отказываться выпить становилось всё сложнее и сложнее, как и слушать постоянный бубнёж: «не служил — не мужик». Тем более ко мне это вообще не относится, но попробуй объясни!

Утром в пятницу 24-го иду на занятия, досдать последний «хвост» по педагогике. Но это оказалось не так просто сделать!

— Вам, молодой человек, предстоит практику пройти в школе. Пару недель, не больше. Надо будет буквально три-четыре занятия провести для детишек, — «обрадовал» меня неказистый и хмурый, не иначе как после вчерашних излияний, препод в массивных очках в роговой оправе.

— Уроки вести? — изумлённо переспросил я.

— Ну а что такого? — дядя в массивных очках снял свои окуляры, дыхнул на стёкла и протёр их по-простому лацканом пиджака. Пиджак, кстати, был чистый и отглаженный — по всему было видно, что дядя женат.

Дыхнул так, что аж в глазах защипало — типичный утренний аромат после вчерашней пьянки. Видимо, протирка «спиртом» помогла, и профессор наконец-то меня узнал.

— Штыба! Вам уроки проводить в сорок первой школе Академгородка. Записывайте расписание. В деканате возьмёте бланк отчета по практике, где потом директор школы и завуч печати должны будут тиснуть, вот тогда зачет и получите, — непреклонным тоном информирует меня он.

Еду на работу, прокручивая в голове: удастся ли получить эту несчастную печать в школе без лишней потери времени? Ведь дел у меня — как мух в летнюю жару: просто отбиваться не успеваю. И на занятия с детишками тратить дни — в мои планы не входит. Я до сих пор к своему тренеру Игорю Леонидовичу не заехал ни разу, а ведь надо бы.

Заодно в дороге прикладываю план действий на вечер.

— Анатолий Валерьевич! Полоскин на линии. Соединять? — официально, а значит, в моёй приёмной сидят посетители, спросила Малова по нашему с ней прямому телефону.

— Да, Паш, что-то срочное? — заинтересовался причиной звонка я.

У Пашки всё как всегда ровно. Я недели полторы назад с ним разговаривал, когда он с выставки вернулся из ФРГ. В банке тоже дела идут неплохо: вот-вот должны поступить деньги от Яна Севелина.

— Надо наш оконный кооператив расширять! — немного пафосно начал Пашка. — Нам бы повидаться!

— Та-а-ак… Ну, подъезжай… пока я на работе, — даю добро я.

До приезда Пашки успел закрыть ещё несколько вопросов. Сначала пообщался с моей подчинённой из архива — она просила отгулы. Уладил всё быстро. Затем встретился с другим Павлом, Ивановым, моим замом и дядькой заодно. Разговор был о дальнейшем трудоустройстве того после моего перевода, который уже на носу — с начала марта.

— Могу тут остаться, могу с тобой уйти, — пожал плечами здоровяк.

Выше ростом мой родственник не стал, а вот в весе прибавил. Ну да на спецпайке-то чего не прибавить? И ведь не могу уговорить мужика уйти на вольные хлеба, ему кажется дикостью место в крайкоме на что-то другое менять! Это я знаю, что скоро КПСС прекратит свое существование благодаря стараниям в первую очередь Ельцина. Может, грохнуть этого алкаша, пока не поздно? И что самое интересное, не стыдно мне за такие мысли. Даже несмотря на то, что Борис Николаевич ко мне хорошо относится. Но ведь дело не в симпатиях — дело в том, что он этот бардак учудит.

Анька доложила о приходе Полоскина, а я затребовал у подчиненной принести нам чай и кофе. Кофе зерновой, не растворимый. Знаю, Пашка такой уважает.

— Ну, рассказывай, что за потребность в расширении производства? Для нового здания крайкома ещё рано их делать, летом вставлять будем же, — с любопытством оглядываю Полоскина.

А Пашка, в отличие от моего дядьки, наоборот, заметно похудел и стал выглядеть по-европейски модно. Строгий костюм, аккуратно уложенные волосы — словно с обложки журнала для успешных людей. На фоне остальных, которые ещё держались за старые порядки, он явно выделялся, и с каждым разом всё сильнее напоминал западного бизнесмена.

— Когда были на выставке, заключили три договора о намерениях, и вот сейчас, через две недели, одна из фирм ФРГ уже готова сделать предоплату. В валюте! — радостно сообщил Пашка, явно довольный собственным успехом.

— Стоп! — перебил я его. — Вы СП создали? Я же давал телефоны в совмине РСФСР для получения разрешения.

— В процессе. Неделя-другая, и счёт откроем. Но не это главное… Объёмы у немцев уж очень большие.

— Что, у нас алюминия не хватит? — с недоверием переспросил я.

— Там особая марка нужна, — Пашка понизил голос, будто делился секретом. — Сплав 6063. Наш завод выпускает, но в небольших объёмах, и на всё может не хватить.

— Рассказывай детально, — требую у Пашки, чувствуя, что разговор становится всё интереснее.

— Детально… — Пашка замедляет, словно выстраивая мысли в голове. — В среднем установка одного окна стоит порядка полутора тысяч немецких марок. Это их цены, с налогами и установкой. А себестоимость алюминиевого профиля для окон — всего-то 200–210 ну если в их марках. Ну да, там ещё стёкла, фурнитура… но даже если чуть скинуть цену, по пять тысяч окон в месяц легко можно продавать. Выхлоп с каждого окна — около трёхсот сорока марок.

Пашка делает паузу, давая мне осмыслить цифры.

— Итого в месяц выйдет полтора миллиона марок чистого дохода, а может и больше!

— Каждому?

— Нет, на наш кооператив и немецкую компанию, как её…, — Полоскин зарылся в бумагах. — О, нашёл! Фирма «WERU». Она уже год делает двери входные из алюминия, и наши окна их сильно интересуют.

— А не подвинут они нас? Ну, воспользуются нашими разработками, найдут завод типа нашего КРАМЗа у себя в Европе… — засомневался я.

— Так и мы можем без них работать! А в Европе сырьё значительно дороже нашего.

— С алюминием вопрос я решу, — говорю, прикидывая перспективы. — Это получается, валюты в месяц на два ляма дойчмарок только на покупку профиля! Да они плясать будут вокруг нас!

Пашка кивает, но я не успокаиваюсь.

— Но выходит, фактически мы не производители, а перекупщики. Весь бизнес сводится к тому, чтобы купить профиль на КРАМЗе и продать его в ФРГ. Де-факто мы не создаём продукт, просто передаём его дальше. А кооператив-то у нас производственный, не торговый… — задумался я, — вот тут надо мозговать, как грамотно обойти это.

Мы сидели ещё долго, обсуждая всё: и производство окон, и банковские дела, и схемы поставок. А ведь скоро деньги потекут рекой! Моя доля в кооперативе — тридцать восемь процентов, а это значит, что до вычета налогов чистоганом выходит под триста тысяч марок в месяц!