– Мистер Бишоп?.. – настаивает второй полицейский.

– Да, я люблю фотографировать. Мне нравится делать снимки.

– Детей?

Снова топот сапог, толпа придвигается ближе. Шейла не смотрит на лица мужчин. И без того ясно, что на них написано.

– Среди всего прочего. – Уолтер снимает очки, достает из кармана носовой платок. – Это всего лишь хобби, сержант. У меня даже комната для проявки есть.

– А сейчас фотографировали?

Носовой платок весь серый и измятый.

– Мы ведь уже предупреждали вас о детях. Был у нас с вами такой разговор, верно, мистер Бишоп? – Лицо сержанта похоже на маску, он пытается контролировать эмоции, но Шейла видит, как нервно дергается у него уголок рта. – Мы обсуждали ваше поведение несколько недель тому назад, когда исчез грудной ребенок.

Уолтер впервые за все время смотрит в глаза полицейскому.

– Тогда вам прекрасно известно, что то были ложные обвинения. И, насколько мне известно, нет такого закона, который запрещал бы человеку фотографировать других людей. – В глазах Уолтера мелькает искорка надежды. – Особенно если для того есть веские причины.

Полицейский держит руки за спиной, и Шейла видит, как они сжимаются в кулаки.

– Так вы признаете, что фотографировали этих ребятишек без разрешения их родителей?

Уолтер снова надевает очки. Молчит какое-то время, а когда обретает дар речи, голос его слегка дрожит.

– Это улики, сержант. Доказательства их неподобающего поведения.

– Улики?

– О, да. – Голос Уолтера Бишопа окреп, звучит громче и тверже. – Вы понятия не имеете, какие оскорбления мне приходится выносить. Я звонил вам несколько раз по этому поводу, но вы постоянно твердили одно и то же – нет доказательств. Так вот, теперь они есть.

Уолтер заканчивает свою речь и выглядит теперь куда увереннее. Шейле доводилось наблюдать то же самое и у отца Лайзы. Как наглость и самоуверенность в ходе разговора постепенно берут верх над всеми остальными соображениями.

– И чем именно занимались эти дети, что вам понадобилось собрать на них доказательства? – спрашивает полицейский.

– Вандализм, сержант. – Уолтер указывает на клумбу с затоптанными цветами, на деревья с поникшими и обломанными ветками. – Вторжение на частную территорию.

Полицейский оборачивается к Коротышке, который все еще цепляется за отца.

– Мистер Бишоп утверждает, что ты со своими дружками вторгся на его частную территорию. Есть что сказать по этому поводу?

Коротышка пытается спрятаться в спасительной тени родителя, но не получается. Его отец отошел на несколько шагов и скрестил руки на груди. Мальчик смотрит на Уолтера Бишопа, тот так и сверлит его взглядом. Этот взгляд Шейле доводилось видеть и раньше, от него прямо мурашки бегут по спине.

– Мы играли в футбол. – Голосок у Коротышки звучит еле слышно, точно издалека. Все напрягаются, чтобы расслышать. – Ну, и мяч перелетел через ограду. Мы зашли в сад, чтобы его забрать. Вот и все. Больше мы ничего не делали.

Глаза у Коротышки на мокром месте, широко раскрытые и испуганные. Шейла смотрит на его отца. Крупный мужчина с грубыми быстрыми руками, крепкий и поджарый. Уж он-то поубавит самоуверенности этому Уолтеру Бишопу.

– Они просто играли в футбол. Это же мальчишки. Я сама все видела, из окна.

Шейла слышит собственный голос прежде, чем понимает, что слова эти принадлежат ей. Голос какой-то ломкий, неуверенный, вот-вот сорвется.

С краю в толпе она замечает Эрика Лэмба. Он не сводит с нее глаз, прислушивается к каждому слову.

– Так вы были свидетелем всего этого? – Полицейский смотрит на Шейлу, затем переводит взгляд на Уолтера Бишопа. – И утверждаете, что мальчики ничего плохого не делали?

– Ничего плохого. – Шейла не сводит глаз с Коротышки. Тот дрожит, хоть и находится в самой гуще толпы, где не так уж и холодно.

– У меня есть права, – вступает Уолтер. – Я могу фотографировать кого угодно и что угодно. Это не преступление. Сами увидите, когда фотографии будут проявлены. Увидите, чем они занимались у меня в саду.

– Давайте тогда посмотрим на вашу камеру.

Уолтер исчезает за дверью. Полицейский ждет.

Но вот он выходит и протягивает фотоаппарат сержанту.

– Вот, все здесь. Сразу поймете, что они вытворяют, эти хулиганы. Их следует наказать. Устроить им хорошую порку, сержант. Вот что им надобно.

Слова о суровом возмездии так и лились изо рта Уолтера Бишопа, пока полицейский осматривал его камеру. Первый полицейский глядел прямо перед собой, ремешок от шлема впился в подбородок, губы плотно сжаты, взгляд полон решимости.

– А какое наказание, по-вашему, должно ждать матерей, которые оставляют своих детей без присмотра, мистер Бишоп? – спрашивает сержант.

Уолтер замолкает. Шейла видит на его проборе полоску пота, проступившую у самых корней волос.

– Такого рода людям нельзя разрешать быть родителями, – отвечает он. – Детям нужна твердая рука. Они должны понимать, кто в доме главный.

В последних рядах толпы слышны крики. Там начинается какая-то возня, толчея.

Второй полицейский вскидывает руку. Это останавливает разгневанных людей. По крайней мере, на время.

– Так, значит, все доказательства здесь, верно? – Сержант вертит камеру в руке.

– Все, что необходимо, чтобы арестовать этих людей, сержант.

Полицейский жмет на задвижку с обратной стороны камеры.

– О, пожалуйста, не трогайте! – Уолтер протягивает руку. – Если откроете, то пленка может…

Полицейский все же открывает.

– Бог ты мой, – говорит он. – Нет, вы только посмотрите, чем приходится заниматься.

– Снимки еще можно спасти. Если вы отдадите аппарат мне.

Уолтер пытается забрать камеру, но полицейский переворачивает ее, и на дорожку высыпается все содержимое.

– Ой, до чего ж я неуклюжий, руки-крюки! – Он втаптывает пленку в землю краем подошвы. – Похоже, мы никогда так и не сможем ознакомиться с вашими доказательствами, да, мистер Бишоп?

Уолтер смотрит на раздавленную катушку с засвеченной пленкой.

– И что вы мне прикажете с этим делать? – спрашивает он.

Полицейский придвигается так близко, что дышит прямо Уолтеру Бишопу в лицо.

– Я посоветовал бы вам обращать поменьше внимания на чужих детей. – Он отрывает глаза от земли. Взгляд медленно ползет снизу вверх. Поношенные туфли, пиджак в сальных пятнах, растрепанные пряди желтоватых волос. – И уделять больше внимания своему внешнему виду.

Толпа колышется в нерешительности. Потом все начинают понемногу расходиться. Люди окидывают напоследок Уолтера гневными взглядами, грозят разобраться. Коротышка то и дело оглядывается через плечо, отец ведет его за руку.

Эрик Лэмб переходит через дорогу. Приближается к Шейле, руки глубоко засунуты в карманы.

– Это нужно сделать, – говорит она. – Даже не начинай…

Он молчит.

– Если полиция и городской совет ничего не могут предпринять, люди должны все взять в свои руки. – Шейла смотрит на дом номер одиннадцать. – Кто-то должен от него избавиться.

Эрик по-прежнему не произносит ни слова.

– Кто-то пострадает, Эрик.

– О, я в этом не сомневаюсь. Не сомневаюсь ни на секунду.

– Но разве это тебя не беспокоит? – Она плотнее запахивает кардиган на груди. – Что какой-то выродок с нашей улицы фотографирует чужих детей?

– Конечно, беспокоит, Шейла. И я знаю, ты до сих пор переживаешь за Лайзу. Вот только не знаю, как лучше провернуть все это дельце.

Шерстяные волокна кардигана царапают шею, она чувствует, как раздраженная кожа начинает краснеть.

– А разве есть какой другой выход? – спрашивает она. – Все мы просто обязаны что-то предпринять.

– Охота за ведьмами?

– Если понадобится, Эрик, то да. Чертова охота за ведьмами.

Он задумывается, втягивает ртом холодный декабрьский воздух.

– С этой охотой на ведьм одна проблема, – говорит он.

– Интересно, какая же?

Он отвечает ей прежде, чем развернуться и зашагать к дому: