– Не позволяй своему отцу выгнать ее. Она помогала мне во время болезни. Она была мужественной, когда…

– Наложница больше тут не живет, – говорит мой муж, отворачиваясь. – Она заберет свою дочь с собой…

– Это ее единственный выживший ребенок, – подчеркиваю я. – Между прочим, Пятая дочь – твоя сводная сестра.

Я вижу, как он пробует эту идею на вкус и находит ее горькой.

– Без сына и своей красоты госпожа Чэнь не представляет ценности для отца.

– Пятой дочери всего десять лет, – не унимаюсь я.

– Я ничего не могу сделать. Это решение моего отца.

Я киваю и оставляю Маожэня за его книгами, а потом, понимая, что у меня мало времени, иду прямо к парадным воротам, где нахожу госпожу Чэнь и ее дочь.

– Я не знаю, что с нами будет дальше, – шепчет наложница.

У меня нет слов, чтобы успокоить ее. Чем станет заниматься эта несчастная женщина? Безмерно грустно смотреть, как она уходит, унося с собой одежду, шрамы на лице и своего ребенка.

Через несколько дней муж внезапно уезжает в Нанкин. Хотя он, забирая Айлань из сада, говорил ласковые слова, мол, ждет моего возвращения всем сердцем, он так и не навестил меня перед отъездом. Я говорю себе, что мой муж должен радоваться из-за рождения Ляня, но, вероятно, его расстраивает, что я привезла так мало императорских даров или что не сумела уберечь Розовую Льдинку и их сына от смерти? А может, мы с Маожэнем просто провели слишком много времени в разлуке…

Жизнь в Благоуханной усладе претерпела изменения, и мы все приспосабливаемся к переменам после эпидемии небесных цветов. Я часами сижу с матерями, потерявшими детей. Не существует лекарства, способного облегчить их страдания, но я могу плакать вместе с ними. Я навещаю бывших пациентов, слежу за тем, чтобы они хорошо питались, и даю им отвары для восстановления сил. И конечно, я дорожу каждым мгновением, проведенным с дочерями и сыном, которому уже исполнилось три месяца.

Спустя две недели после отъезда мужа я вновь ощутила связь с детьми и решила, что пришло время навестить Мэйлин. Я переступаю порог особняка и сажусь в паланкин. С момента нашего возвращения в Уси прошло восемь недель, и я не знаю, что меня ждет за воротами ее нового дома. Мэйлин и ее мать прививались от оспы, но я не знаю, приглашали ли мастера по прививанию к мужу и к покупателям. Надеюсь, они не пострадали.

Носильщики ставят паланкин на землю, слуга открывает ворота, и я вхожу в маленький дворик, который напоминает дом, где я жила с отцом и Досточтимой госпожой. Мэйлин появляется в дверном проеме и окликает меня, задыхаясь от волнения.

– Юньсянь!

Мы крепко обнимаемся. Я не хочу отпускать ее, и она не отпускает меня.

– У нас все хорошо. Я так рада, что ты жива! – бормочет она. – Я боялась за тебя и твоих детей. Скажи мне, Лянь здоров?

Все, что я могу сделать, – кивнуть, уткнувшись ей в шею. Подруга берет меня за плечи и слегка отстраняется, изучая мое лицо. Она видит горе, оставившее на нем свою печать. А я вижу не страдалицу на пороге смерти, молодую женщину, такую же прекрасную, как в день нашей первой встречи.

Мэйлин отпускает меня и задает вежливые вопросы:

– Ты поела? Хочешь чаю?

Мы сидим за столом у открытого окна, выходящего во внутренний двор. До нас долетают звуки города, напоминающие о том, что жизнь продолжается. Мы обмениваемся любезностями. Я делаю ей комплимент по поводу ее красивого дома и осторожно расспрашиваю о ранах, которые, по ее словам, уже зажили. По прошествии положенного времени я говорю:

– Я пришла не просто так.

Я рассказываю ей, что сказала госпожа Чэнь, когда умер ее сын: «Я всегда уверяла его, что наш сын станет хозяином Благоуханной услады, но теперь этому не бывать…» Мэйлин смотрит на меня безучастным взглядом, и я понимаю, что слишком быстро перешла к делу.

– Позволь мне начать сначала. Мы знаем, что доктор Ван дал Маковке травы, которые должны были навредить моему ребенку, но мы не смогли выяснить почему.

Мэйлин несколько раз моргает, все еще не понимая, к чему я веду. Меня посещает мысль, что, возможно, подруга постаралась забыть о случившемся.

– Да, я помню, – говорит она наконец, – но какое отношение это имеет к сказанному госпожой Чэнь?

Я наклоняюсь вперед.

– Как ты думаешь, кого она имела в виду, произнося «я всегда ему говорила»?

– Господина Яна, твоего свекра, отца ребенка, – отвечает Мэйлин.

– Но это лишено смысла. Ей никогда не пришлось бы говорить такое господину Яну, тем более несколько раз, потому что у него просто не возник бы вопрос, кто станет хозяином Благоуханной услады после его смерти. Его наследник – мой муж. Если же с Маожэнем что‑то случится, а сына у нас, предположим, нет, то хозяином стал бы Маньцзы.

– Маньцзы, – эхом повторяет она.

– Мой свекор все это отлично знал.

Я делаю паузу, наблюдая, как подруга обдумывает мои слова.

– Тогда я спросила себя: с кем госпожа Чэнь могла это обсуждать?

Снова пауза. Мэйлин ждет.

– И я задумалась, а точно ли Маньцзы сын свекра?

Мэйлин подперла подбородок рукой.

– У тебя есть доказательства?

– Маньцзы не был похож ни на кого по мужской линии Янов. Ни на отца, ни на моего мужа, ни на Второго дядюшку.

– Это не доказательство. Можно утверждать, что он пошел в отца госпожи Чэнь или ее братьев. А доказать обратное невозможно.

– Логично. Но, может, стоит подумать о том, кому было выгодно, чтобы не родился мой сын? Если бы я не родила мальчика, Маньцзы точно мог претендовать на наследство. Ингредиенты отвара, который ты принимала вместо меня, свидетельствуют, что кто‑то намеревался убить моего ребенка, обеспечив Маньцзы место наследника.

– Рецепт дал доктор Ван… – Глаза Мэйлин расширились. – Ты думаешь, доктор Ван и госпожа Чэнь…

– Он диагностировал нам обеим беременность. Я понимаю, это было давно и меня в основном волновало собственное состояние, но, по моим воспоминаниям, они говорили как знакомые. Госпожа Чэнь еще сказала тогда, что это он помог ей забеременеть.

– Это может означать что угодно. Дал ей какие‑то травы…

– Не стану спорить, но есть еще кое-что, и я подозреваю, что все взаимосвязано.

Я колеблюсь и нервничаю, собираясь озвучить то, во что уже успела поверить. Наконец делаю глубокий вдох и позволяю словам вырваться наружу:

– В ту ночь, когда госпожа Чэнь родила, ко мне пришла Целомудренная тетушка. Я видела, что она была расстроена, но не сказала, в чем дело.

– И?

– Еще тогда мне казалось, что она что‑то видела или слышала во время родов. И мысль, что тетушку заставили навеки умолкнуть, чтобы она не рассказала об этом ни мне, ни кому бы то ни было, посещала меня.

Мэйлин смотрит на меня с сомнением.

– Ее смерть признана несчастным случаем.

– А если это не так?

Прежде чем подруга успевает задать очередной вопрос, я отвечаю:

– Нет, у меня нет доказательств, что ее убили. Но явно произошло нечто, встревожившее Целомудренную тетушку настолько, что она не рискнула мне довериться. Именно потому она решилась выйти во двор ночью в одиночестве, чего обычно не делала. Возможно, отправилась на встречу с кем‑то…

Я делаю паузу, опасаясь, что говорю слишком быстро и невнятно.

– Но ведь есть еще один свидетель рождения Маньцзы.

Мэйлин медленно кивает, когда к ней приходит понимание.

– Моя мама принимала ребенка госпожи Чэнь. – Она встает. – Подожди здесь. Я позову ее.

Через несколько минут Мэйлин приводит мать. Не знаю, что сказала ей Мэйлин, но повитуха смотрит на меня настороженно. Я скольжу по ней взглядом. После стольких лет повитуха Ши наконец‑то состарилась. Она округлилась, а в ее волосах появились седые нити. Мне приходится долго уговаривать и уламывать мать Мэйлин, но в конце концов повитуха Ши соглашается вспомнить о тех родах. Когда она завершает рассказ, мы несколько минут сидим в тишине.

Наконец Мэйлин переводит дыхание.

– Если все это правда…

– Так и есть, – говорит повитуха Ши.