— Вот… Ради этого не жалко ещё несколько раз рискнуть портретом.

— ГДР?

— И Югославия, куда поедем все вместе, и не только. Машенька пусть с детства привыкает к дальним дорогам. Хочешь полетать на настоящем самолёте? — я изобразил нечто летучее, выставив в стороны руки-крылья, и взвыл «турбинным» голосом: — У-у-у-у…

— Хатю!!!

— Не провоцируй и не разгуливай её на ночь, — Вика попыталась напустить строгости в голос, но тоже расплылась улыбкой, когда наша девочка выскочила из-за стола и начала кружить по гостиной, широко расставив руки.

— Я летю, папотька и мамотька!

Жена права, после такого уложить Машулю удалось лишь в одиннадцатом часу. Я невольно вспомнил, как сам мешал лично-интимной жизни родителей, вскакивая вскоре после отбоя и шуруя в туалет через общую зальную комнату, где стоял их диван. Когда-нибудь и взрослая Маша познает трудности уединения с мужем при непоседливом ребёнке, но это так далеко…

Пока же мы наслаждались жизнью и наступлением весны. Горожане не так её видят, как в сельской местности, где волей-неволей ближе к природе. А здесь замечаешь изменения даже за день, уехав утром в Минск на службу и на тренировки, вечером возвращаешься, чтобы удивиться: почки набухли, разница проявилась всего за несколько часов!

Долго рассматривать не приходилось, из дома вылетала Маша и повисала на мне, я тут же торопливо тащил её обратно в тепло, не накинувшую даже куртку. Не хватало только собачьего лая… Вика по большому секрету сообщила, что Маша несколько раз плакала по Рексу. Торжественно обещала маме не заговаривать о погибшем друге при мне, потому что «папотька расстроится», а «папотьку» надо беречь.

Милая ты моя! Не по годам развитая.

Как же я любил их обеих!

И как хотелось пройти испытания лета, провести девочек, маленькую и взрослую, через рубикон невозвращения, наладить нормальную жизнь в США. Дом в Калифорнии и даже личный самолёт — они не заменят Маше отсутствия двух бабушек и тётушки Оли. Чужая страна, непонятный язык, странные люди… Тем более Америку и я не очень-то люблю. Но она лучше других стран подходит для чёртового задания «Вышнего».

Не поминай дьявола на ночь, да и в другое время тоже, он навестил меня после долгого перерыва — за три дня до поезда в Берлин.

— Видел твою фамилию в числе участников Кубка ГДР по химии. Ты снова выездной.

Я как раз рубил дрова во дворе, заготавливая на время отсутствия. В доме газ и нормальное отопление, но растопить камин — сразу прибавится уюта. Хочу, чтоб мои девочки иногда сидели у него. Оттого не нанимаю сельских за бутылку, пусть дочь и жена греются от дров, нарубленных моими руками.

— Да. Но стану невозвращенцем не раньше лета. В ГДР граница с Западным Берлином и ФРГ охраняется более свирепо, чем советская.

— На Олимпийские игры сборная Советов не едет?

— Будет ещё один шанс — в Югославии в июле, позвоню в посольство США. Надеюсь, они помогут выбраться в Грецию, Италию или Австрию. Югославские власти обычно препятствий не чинят. Советских туристов перед Югославией проверяют на патриотизм не меньше, чем в капстраны.

— Уверен?

— А куда тянуть? Ты же сам меня прессовал: давай быстрее. Мы оба знаем, что через год начнётся горбачёвская оттепель, отъезд упростится. Но ты торопишь.

— Правильно. Не теряй ни дня.

Облако исчезло, не пожелав удачи.

Я отшвырнул топор, сел на горку нарезанных кругляшей и призадумался. Инопланетный урод не торопит с Югославией. Не считает её достойной локацией для спецоперации, возможно, он прав. Значит, не составит труда зарядить ему очередную выдумку, почему там не срослось, проглотит. В то же время на меня давят с другой стороны — КГБ и Васильев. Абсурд, но если всё же вернусь в Минск, проблемы с КГБ будут гораздо острее!

Не найдя приемлемого варианта, решил пока ничего не предпринимать и сгонял в ГДР на Кубок по химии, названный так в честь того, что проводился в городах с большими химическими производствами. Задумывался он как часть подготовки к Олимпийским играм, потеряв актуальность — команда ГДР вслед за советской гордо проигнорирует очередную Олимпиаду, так сказать, месть за неприезд буржуев в Москву восьмидесятого. Окончательно бойкот ещё не объявлен, но уже все догадались.

Кима с собой не брал, ибо в стране, застёгнутой на все пуговицы и в части строгости порядков чем-то даже напоминавшей Третий рейх, только без концлагерей и прочих крайностей, тотализатор невозможен. На все без исключения ГДРовские марки накупил одежды и сувениров, добрая половина — Машеньке, Вика и так упакована выше крыши, некоторые обновки не успевает выгулять. Отдохнув дома, помчался в Грузию, где ещё до Германии поручил парням обменять два миллиона дерева на три с чем-то сотни тысяч долларов. Получив «кошелёк» с десятками, двадцатками и пятидесятками, понял: пора уезжать. Иначе для следующей партии денег уже потребуется грузовик.

— Балшое дэло задумал, да, генацвале? — поинтересовался Резо. Как бы ненавязчиво спросил.

С такой внушительной суммой, по меркам восемьдесят четвёртого и всё ещё советского года, мы не тусовались по ресторанам, расчёт произвели у него дома.

— Да. Но пока лишь готовлюсь. Помяни моё слово, друг: скоро советский рубль обвалится. Не храни ничего в рублях. Может только — каких-то десять-двадцать тысяч, чисто на текущую жизнь.

Он засмеялся и налил молодого домашнего вина урожая восемьдесят третьего. Назвал меня шутником, если думаю, что у грузин десять-двадцать тысяч — бюджет карманных расходов. Попросился в долю, когда «балшое дэло» примет конкретные очертания. Я пообещал.

Другое обещание — «полетать на настоящем самолёте» — оказалось трудноисполнимым. Мои кураторы из ПГУ в целях конспирации если и помогали выхлопотать разрешение на вылет в Югославию всей семьи, то делали это столь ненавязчиво, что я не заметил поддержки. Больше трёх месяцев с марта по июнь, с перерывом на Кубок химии, таскался по кабинетам и водил Вику за руку, доказывая, что мы — не верблюды и не собираемся воспользоваться поездкой, чтоб удрать из советского рая. Где-то в конце мая, когда очередной московский чиновник придрался к единственной не понравившейся ему фразе в комсомольской характеристике Виктории, и мы садились в машину для возвращения в Минск, я кинул зло:

— Они все настолько уверены, что поездки дальше Болгарии нужны лишь для бегства из СССР, что сам порой думаю — а не пора бы и нам…

— И бросить всё?

— Твою маму и Олю. Максимум год, и граница станет преодолимой. Сможем встречаться. А лучше — перевезти их всех туда на смутное время. Ну, Евгений точно не поедет, ему партийная совесть не велит. Да и твой папа вряд ли — в государство НАТО, потенциального противника в будущей войне. Эх, его бы в США или во Францию хоть на недельку…

— И что бы он там увидел?

Мы катили по Кутузовскому проспекту, направляясь к Смоленску. Там обычно дозаправлялся, чтоб не останавливаться до Минска.

— Он увидел бы, как людям живётся. Им есть что терять, война западным странам нафиг не упала. Не поддержат избиратели политиков, ведущих к серьёзному конфликту. Всё это нагнетание, бряцанье оружием, образ врага в лице СССР — лишь страшилки ради выманивания денег военно-промышленному комплексу. У них ровно так же, как и у нас, на военные железки тратится в разы больше денег, чем нужно для разумного сдерживания. У твоего папы-генерала в странах НАТО хватает единомышленников, с той, конечно, стороны, желающих вкусно есть и удобно спать. Генерал Щеглов с коллегами доит бюджет Советского Союза, их товарищи по милитаризму — бюджет США, он куда больше.

— Я тебя понимаю. Он не поймёт никогда. В его возрасте догмы въедаются в сознание, словно выжженные калёным железом. Как и у твоего папы, неизвестно, кто более упёртый.

— Давай теоретически представим ситуацию. Мы живём в США с Машей, приглашаем наших матерей переехать, обещаем купить жильё, снабдить всем необходимым. Моя точно согласится, ей Евгений давно поперёк горла. Ольга согласится. А Алевтина Павловна?