Трофейный, от Вареника, ТТ, вычищенный, протертый и смазанный, лежал на полке шкафа, прикрытый сверху форменной фуражкой и его надо было сегодня обязательно забрать домой. Кобуры под него у меня не было, свой любимый портфель, из толстой, свиной кожи, я тоже сегодня не захватил. Я задумчиво повертел в руках папку со служебными бумагами. Если я сегодня вынесу пистолет со службы в этой папке, то завтра, сто процентов, с гарантией, забуду ее дома и буду целый день бегать, как дурак, выпрашивая у девочек, то бланки, то чистую бумагу, то ручку. Я вздохнул, протер оружие еще раз куском ветоши и засунул пистолет за пояс форменных брюк. Как сяду в машину — вытащу и суну под сиденье, я то можно в дороге что-то важное себе отстрелить.

Небо над Городом было черным — беременные дождем тучи плотно сбились, готовясь разводится холодным ливнем, предвестником скрой осени.

Перед крыльцом РОВД толпилось с десяток милиционеров. Коллеги, которых было каждой твари по паре, и охрана, и пепеэс, кто-то из дежурки, травились сигаретами и травили анекдоты про Ельцина и Гайдара.

— Здорово всем, кого не видел и пока. — я махнул рукой, мне ответил нестроный хор мужских голосов, только Наглый, стоявший и куривший в центре компании, почему-то с рацией на плече, мне ничего не ответил и отвернулся со злобным выражением физиономии.

Я начал садиться в машину, когда за спиной неожиданно раздался ноющий, противный звук — кто-то нажал на кнопку тонального сигнала тангенты, и несколько раций одновременно «зафонили», создавая помехи друг другу.

Все замолчали, прислушиваясь — обычно после такого, слышимого всеми, сигнала, идет важное сообщение от дежурного по РОВД, но эфир молчал.

Со стороны реки прилетел порыв холодного ветра — предвестника скорого начала дождя, завертел по асфальту мелкий мусор, мгновенно похолодало и милиционеры, бросая окурки в урну, неспешно потянулись в сторону входа в здание. Я зябко передернул плечами, захлопнул дверь автомобиля и стал выезжать со стоянки перед РОВД. Вырвавшись из тесноты Привокзальной площади на прямую, как стрела, улицу Полярников, водители от души жали на педаль «газа», чтобы через двести метров пути встать перед светофором. Вот и я притормозил у «светофора» — не успел я насладится мощью японского мотора, как по лобовому стеклу забарабанили крупные капли дождя, а с поребрика обочины, на проезжую часть шагнул человек в очень знакомой мне красной куртке- «ветровке», и вытянул руку вперед в «голосующем» жесте.

Я нажал на тормоз, под возмущенные сигналы других участников движения, прижался к краю проезжей части и включил дальний свет — безусловно, эту куртку я видел буквально три дня назад, на заброшенной стройке, в руках моего бывшего приятеля, но Руслан сейчас должен быть в ресторане, отдыхать в компании Князя и его пристяжных. Неужели, что-то сорвалось в последний момент?

Высокий человек в красной «ветровке», с американским флагом на спине, заслоняя ладонью лицо от слепящего света фар, двинулся в сторону пассажирской двери, обходя машину спереди. Я не мог понять, что мне не нравится в нем — походка? Телосложение? Невольно я ухватился за рукоять ТТ, спрятанного под рубашкой — прикосновение к оружию успокоило и придало уверенности.

Человек остановился в метре от машины, напротив двери, но тут-же был вынужден шагнуть вплотную к «Ниссану», мимо — почти впритирку, возмущенно сигналя, прогудела туша троллейбуса.

Человек, продолжая прикрывать лицо ладонью (от капель дождя, что ли?) подергал другой рукой дверь машины, но неудачно — они запирались автоматически при достижении скорости пятнадцать километров, чтобы японские дети не выпадали на дорогу из салона. Я потянулся к левой двери и нажал кнопку опускания стекла. Тонированное стекло, под тихое жужжание электрического моторчика, плавно поползло вниз, человек сунулся головой в салон, и я понял, что это не Руслан. Руслан всегда жил в домах со всеми удобствами, от него никогда не пахло, как от жителя частного дома — углем и дровами, а Инна мгновенно выставила бы его за порог своей генеральской квартиры, если бы изо рта бывшего десантника несло гнилыми зубами и дешевым табачищем.

А еще у человека в руке был пистолет, который он направил в мою сторону. Я, от неожиданности и осознания бренности бытия, постыдно, по бабьи, взвизгнул, и рукой, которой нажимал на кнопку опускания стеком, ухватил человека за сальные черные волосы (таких длинных волос Руслан тоже никогда не имел) и потянул человека вниз. Мой противник не успел подставить руку, упереться во что-то и вообще, не ожидал сопротивления с моей стороны, поэтому он не удержал равновесия и ткнулся лицом в основание пассажирского сидения. Выстрелы из пистолета в закрытом салоне были оглушительны, салон мгновенно наполнился вонью сгоревшего порохам. Я наваливался на своего врага сверху, матерясь, стараясь удержать его голову прижатой к сиденью, человек в красной куртке, не видя ничего, пытался отжаться левой рукой от резинового коврика на полу, и вытащить правую, придавленную, его же телом, руку с пистолетом, а я рвал из-под форменной рубашки застрявший там ТТ, судорожно пытаясь снять его с предохранителя.

Никогда на любил ТТ с их невразумительным предохранителем…Выстрел у меня в штанах произошел внезапно, меня дернуло, а на белом поле американского флага, на спине моего врага, появилось черное пятно с рваными краями. Я опустил взгляд вниз, ожидая увидеть собственную кровь, толчками истекающую наружу, но, кроме разодранной в нескольких местах рубахи, в полутьме слабого света приборов панели, я ничего рассмотреть не мог. Судя по хрипу, издаваемому моим противником, и его расслабившимся рукам, дела у него стали идти не очень, о моем убийство он больше не думал. Я вытащил из разжавшейся кисти нападавшего пистолет, засунул его за спинку своего сидения, затем, с содроганием, потянул вверх свою рубаху. В форменных брюках присутствовала дыра с опаленными краями, разорванная нижняя часть рубахи с оторванными боковыми пуговицами, пистолет, с торчащим из окошка выбрасывателя гильзой. Я двумя пальцами вытянул пистолет вверх, и осторожно положил его справа от себя. Хотя затвор ТТ заклинило в промежуточном положении, но я опасался этого оружия, чуть не оставившего меня без «причиндалов», но спасшего мою жизнь.

Человек в красной куртке шевельнулся, и я понял, что надо что-то срочно предпринять. Ничего умнее, чем срочно покинуть центральную улицу, я не придумал, переключил передачу на «драйв», ухватил раненого за брючный ремень, оголив синюшную спину с нездоровой, прыщеватой кожей, напрягся и затащил его наполовину в салон, после чего свернул в первый же темный проезд и погнал по узкому внутриквартальному проезду, подальше от предательского света уличных фонарей.

Остановился я у забора детского садика, у десятка темных, металлических гаражей, что примыкали к узкой, асфальтированной дорожке. Сильный ливень разогнал прохожих, небо густо чернело, но действовать надо было быстро, свидетели и очевидцы имели дурацкую привычку показываьтся без предупреждения..

Я выскочил под ледяные струи, падающие с неба, выдернул, как репку, раненого из салона и бросил его на спину у своих ног. Нет, это однозначно был не Руслан. Худое лицо мужика лет сорока, длинные, грязные волосы, седая трехдневная щетина — этого человека я не знал. Я расстегнул застежку — «молнию» куртки, и распахнул ее. Под «ветровкой» была майка — «алкоголичка», и, висящая на веревке, через плечо, милицейская рация «Виола». Именно с такой я проходил на посту несколько лет, правда этот экземпляр оставлял впечатление, что его нашли на помойке. Потертый металлический корпус цвета морской волны и черный аккумулятор снизу были перевязаны синей изолентой, в том же, паршивом состоянии была и тангента, чей витой провод, судя по внешнему виду, сращивали в паре мест, замотали все той-же синей лентой, но, несмотря ни на что, рация была в рабочем состоянии, я прекрасно слышал разговоры нашей дежурки и постов в эфире. Сука, неужели я подстрелил мента? Я начал судорожно шарить по карманам потертых джинсов лежащего, но через несколько секунд понял, что это точно не мой коллега — под тонкой тканью майки- «алкоголички» виднелись криво набитые, выцветшие, татуировки. Я в них конечно не силен, знаю значение пары десятков штук, не более, но ни храма, ни звезд у мужика на теле я не увидел. Стащив с лежащего тела куртку, которая могла привести следствие к Руслану, я разглядел на предплечьях мужчины воспаленные, вздувшиеся, наркоманские «дорожки». Нет, это не мент, это очередное дерьмо на палочке, недоделанный киллер-дешевка. Ухватил мужика за ноги я потащил его за металлические гаражи и плотно запихнув стонущий полутруп между металлическими стенками автомобильных домиков. Найдут его безусловно, но не сегодня, а завтра утром, этого времени мне будет вполне достаточно. Пистолет неудачливого киллера я забросил туда же, предварительно протерев его, вынув обойму и, выбросив патрон из патронника, держась за оружие через тряпку, которой я протираю фары и стекла. Рацию швырнул в багажник — ее наличие при мне самостоятельный состав преступления не составляет, а с я ней буду разбираться позднее. Отъехав в соседний квартал, я нашел такое-же заброшенное место, после чего открутил, залитое кровью и простреленное в двух местах, пассажирское сиденье, снял его с «салазок» и, протиснувшись в пахнущий мочой, узкий проход между гаражами, бросил сиденье в кучу мусора и обугленных досок. Только после этих, неотложных действий у меня появилось время подумать. Откуда «пришел» мой убийца-неудачник, у меня сомнений не было, а с сомнениями исчезла уверенность, что сегодня полковник милиции Дронов решит все мои проблемы. Сегодня Князя и его пристяжь возьмут, а завтра кто-то вмешается, милицейское начальство займется любимым делом — заметанием мусора под ковер, и послезавтра ко мне опять придут, спросить, за все хорошее. Я, с замораживающей сердце ясностью, понял, что абстрактное выражение «нам тесно с ним на этой Земле», приняло для меня форму острой необходимости совершить самое страшное — убить своих коллег. Понятие «ментовского братства» окончательно было смыто вместе с остатками социализма безжалостными струями лозунгов «обогащайтесь, обогащайтесь, не смотря ни на что!». И мне, чтобы жить, придется убить, поправ все, основополагающие понятия, которыми я руководствовался в своей прошлой жизни. Время было всего уже половина одиннадцатого, на все-про все, мне оставалось жалкие тридцать минут.