У Машки стала подходить к концу проволочка, из которой нити для лампочек делались. Вот только оказалось, что проволочка эта была вовсе не вольфрамовая, а из молибдена. То-то мне казалось, что лампочки как-то тускловато горят… но другой проволоки не было, и пришлось озаботиться пополнением запасов. Камилла в этой работе была озадачена выяснением состава проволоки — оказалось, что там еще и тория около процента.
Молибден купили где-то в Германии, насчет тория тоже подсуетились — там очень немного надо было, Машкиного полуфунтового запаса хватило тысяч на двадцать ламп и еще много оставалось, так что не разорились, купив сырья на почти миллион ламп. Но оказалось что сплавить молибден с торием не удается — не плавился молибден в отечественных печах. Кто-то вспомнил, как я нихром делал — и, не подумав, сделали сплав молибдена с никелем. Понятно, что для ламп этот сплав не годился — вот Камилла и пригрела образец для своих опытов. Ну а дальше — проще: опытный (настольный) реактор Камилле сделали из простой черной стали, и она — дабы защитить металл от разъедания — покрыла внутренность реактора фольгой, как раз из того заныканного сплава. Ну а когда в уже "напольном" прототипе реактора реакция не пошла, роль никель-молибденовой фольги и прояснилась. Случайность, в общем-то — но для Камиллы вполне закономерная.
С гидрокрекингом Камилла очень вовремя все сделала. Потому что десять дней назад пришло известие, что завод Нобелей в Баку сгорел. Правда, еще неделю вагоны с бензином будут поступать (из Петровска вагон до Царицына больше двух недель ползет), а потом что бы мы делали? А теперь — ясно что. Правда теперь этим занимается Лебедев, а он, насколько я понял из разговора, больше на производство масел настроен — впрочем, "расстроить" его не очень трудно.
— Кстати, — прервала мои размышления Камилла, — я придумала как делать этот твой полиэтилентерефталат. Только долго получается, и дорого. Сейчас, когда газовый завод заработал, проще стало — из этилена получается этиленгликоль, а потом все просто… Я думаю, что если построить нормальную установку для перегонки метилового эфира терефталевой кислоты, то можно в день хоть тонну ПЭТ делать.
— А сейчас?
— А сейчас если все всё бросят и будут делать тебе только это, то фунта с два за день может быть и получится. У меня же в лаборатории всего двадцать два человека, и у каждого есть чем заняться. А что, тебе срочно зачем-то нужно получать тонну ПЭТ в сутки?
— Нет конечно, мне бы тонн двадцать-тридцать. У тебя нет на примете кого-нибудь, кто смог бы мне соответствующий заводик построить?
— Нет. Заводы ты строишь, мне это неинтересно. Не потому что это не важно, мне просто неинтересно то, что я не понимаю. У Флоренского спроси. Да, кстати, если будешь просить — проси еще и электрика: там нужна будет прорва кислорода, а Африканыч больше генераторов постоянного тока не строит.
— Зачем кислород-то?
— Этилен окислять, чтобы потом этиленгликоль делать.
— Ты что, прямое окисление этилена выдумала? Кто тебе на этот раз про катализатор сказал? Я-то точно помню, что не говорил.
— Не выдумывай, там все прекрасно само окисляется. Я только давление немного повысила, до десяти атмосфер…
— В стекле?
— Саш, ну что ты меня за дуру все время держишь? Я у Ильи Архангельского взяла трубу высокого давления от паровозной топки… ой, она же изнутри серебреная… ты хочешь сказать, что это опять реакция каталитическая? Что ты на меня так смотришь?
— Я вот думаю, вдруг ты где случайно возьмешь хлорид титана, смешанный с триэтилалюминием…
— А это тоже катализатор? Для чего?
— Забудь пока… все равно денег нет. Вот подзаработаю чуток — расскажу.
Подзарабатывать надо было срочно, потому что, по Мышкиным расчетам, на апрель намечался дефицит баланса примерно на миллион рублей. Ну, это если лед на Волге не задержится, на что надежды было маловато. А вот "надежда" на то, что придется пересеивать больше половины озимых, была ну очень большая.
Снег все же выпал, во второй декаде января. Но снега было немного, а земля промерзнуть успела прилично: морозы никто не отменял. Хотя свои поля мне удалось как-то снежком укутать, в уезде уже вымерзших полей оказалась чуть ли не треть — и, судя по результатам прошлого года, народу пересевать их было просто нечем. А если рассмотреть губернию в целом… а если рассмотреть не только "мои" уже три губернии… в общем, по прикидкам мне и десяти миллионов маловато будет. Но десять миллионов — это все же из области совершенно несбыточных мечт, а вот насчет миллиона Мышка договорилась с Волжско-Камским банком.
Кстати, новогодняя история продолжения почти не имела. После того, как я вернулся из ретирадника, Мышка, уже одетая, чмокнула меня в щеку и, со словами "завтра поговорим", убежала. Если бы я проснулся позже шести… а так она исчезла никем не замеченная.
Весь день первого я обдумывал случившееся и решил, что жениться уже можно. Но Мышка, точнее Мария Иннокентьевна, утром второго января мои размышления обломала. Начать с того, что она извинилась за то, что позволила себе меня соблазнить! И сообщила, что если мне будет угодно, то она уедет куда глаза глядят завтра же, ну а если я соглашусь ее простить и забыть "инцидент", то пусть все останется по-прежнему. Ну а замуж выходить за меня она отказалась наотрез. Ладно, хороший главный бухгалтер многого стоит, а любви (в смысле возвышенных чувств) тут похоже и не было, так что на этом все и закончилось — лишь спустя две недели Мышка мимоходом намекнула, что "последствий" не будет.
Впрочем, я особо об этом и не думал — с утра и до позднего вечера занимался "спасанием РКМП". И проспасал до конца февраля: вместе с Ключниковым удалось довести выпуск "Т-40" до пяти штук в сутки. Я же не из придури себе делал именно дорогие трактора, а исключительно из соображений экономии. То, что трактор был помощнее "Бычка" — это не очень важно, гораздо важнее то, что управлять им мог любой мальчишка. А мальчишки — они и учатся быстрее, и — главное — над ними еще не довлеют крестьянские стереотипы. То, что Т-40 еще и за грузовик зимой работал — всего лишь "приятный бонус" для сельского-то хозяйства — мне просто некого было сажать на "Бычки". В прошлом году пришлось на посевную рабочих из цехов снимать, и оказалось, что это получается очень накладно.
Но пришлось заниматься не только тракторами, одолевали заботы о хлебе насущном. Не для себя, конечно, тем более хлеба-то я и не ел практически, мне Дарьиных пирогов хватало. А в уезде в селах было не до пирогов — там и хлеба-то почти не осталось. Так что пришлось Кузьке (то есть уже Кузьме, справил он запись в церковной книге за копеечку малую) заняться и мобильными точками общепита. Я что-то помнил про "исключительно честных офеней", с помощью которых издатель Сытин заработал много денег. Оказалось, что центр кучкования этих торговцев в разнос находится недалеко от Коврова, в селе со странным названием "Холуй". Кузька туда съездил, поговорил…
В Царицынской уезде — самом маленьком в губернии — сел и деревень было чуток за шестьдесят, а уже в соседнем Камышинском — сто шестьдесят. Всего же по губернии сельских населенных пунктов было чуть больше тысячи — и в каждом людям хотелось жрать. Не все два миллиона крестьян голодовало, а всего лишь примерно половина. Так что помощь почти семисот офеней (или офень, не знаю точно) оказалась более чем кстати: вместе с ними на раздачу еды крестьянам Кузьке удалось отправить тысячу двести человек.
Бобы — это, конечно, хорошо, а десять тысяч тонн бобов — даже звучит внушительно. После того, как их сварили, получается на человека — в Саратовской губернии — почти по восемь кило. Месяц можно губернию подкармливать. Однако зима-то гораздо длиннее, и очень кстати оказалось, что те же французы гречкой лошадей кормят: лошадиного корма удалось купить уже двадцать шесть тысяч тонн. Вроде уже и на всю зиму почти хватает — но кушать хотелось и калужским крестьянам, и ковровским, и в результате я узнал, что в Стамбуле очень активно и недорого продают сорго, а в Болгарии имеются приличные (и не очень дорогие) запасы пшена. Всего же только за февраль удалось купить почти шестьдесят тысяч тонн различного зерна и бобов, затратив чуть больше четырех миллионов рублей.
