Отказываться от великой чести стать уругвайским гражданином я не стал — ведь теперь "в любой стране мира посол Восточной Республики (так страна называлась официально) придет вам на помощь в трудную минуту". Но — главное — теперь на купленную земличку никто не сможет претендовать: в Уругвае действовало в отношении земли "американское право", то есть если в отсутствие хозяина кто-то пять лет на ней будет вести хозяйство, то может землю забрать себе. Но это лишь в случае, если хозяин — не гражданин. Я поначалу было удивился, но алькальд мне пояснил, что "граждан" в стране с почти миллионом жителей будет тысяч сорок — это лишь те, кто имеет право "избирать и быть избранным", для чего имелся имущественный ценз — и я его прошел.
По поводу "обретения нового гражданства" пришлось устроить званный обед (на который пришлось потратить одну десятую от сэкономленного за счет мотоцикла на покупке поместья), но потратился на него я очень не зря: познакомился с уважаемыми людьми и узнал много нового и интересного. Например то, что уголь в Монтевидео стоит примерно раз в пять дороже чем в Ресифи: ну нет в стране угля. То-то я удивлялся, что в порту почти одни парусники стоят! Ладно, сейчас это не очень важно — у меня в трюме угля до Дакара доплыть хватит. Гораздо интереснее оказались "новые знания" о местном сельском хозяйстве.
Сельское хозяйство в Уругвае было. И кормило исправно все девятьсот тысяч населения, из которого больше восьмисот как раз кормильцами и были: крестьяне, однако. Но так как природа крестьян баловала, то и они не утруждались, поэтому приобрести тут хотя бы пару тысяч тонн пшеницы — чтобы не пустым обратно плыть — было практически невозможно. И уж тем более — весной. И это было очень досадно.
Еще более досадным оказалось то, что и с деревом (в качестве стройматериала) было тут совсем не как в Царицыне. Дерево конечно было, только вот строить из него невозможно, оно только на дрова годилось. Для строительства деловую древесину покупали в Буэнос-Айресе, куда его сплавляли по рекам опять же с отрогов Кордильер. Что было сильно недешево, поэтому и строили тут в основном из камня — тут даже у последний пеонов домики каменные были. Так что удачно захваченные "щитовые домики" местных пейзанам дворцами покажутся — но десяток сараюшек по пятнадцать квадратных метров на почти восемьдесят человек — это явно маловато будет. А в поместье стоял лишь полностью ободранный двухэтажный домик. Отремонтировать — можно, но тогда уже и сараюшек не останется, а народу-то где-то минимум полгода жить надо!
Так что после завершения ремонта машины пришлось послать "Лю Гелль" в Аргентину. Сто миль — немного, шесть часов ходу. Но пока найдешь все нужное, пока купишь и погрузишь — в соседней стране народ тоже перегружать себя работой не желал. Так что пришлось мне в Уругвае задержаться ещё на десять дней, что знаний мне сильно добавило.
Местные мужики из соседней деревушки для моих крестьян домики (метров по пятьдесят, да еще с такого же размера "верандой" с тростниковой крышей) построили за неделю. Десять домиков для казаков, с двумя маленькими спаленками внутри и восемь — для "механизаторов" (тут спален не предусматривалось). За строительство каждого я уплатил по три рубля серебром — и это с "материалом исполнителя работ"! Оказывается, труд тут вообще ничего не стоил. То есть стоил, конечно — но даже грузчик в порту за сутки мог заработать копеек пять на наши деньги, а скорее — три. Но все же лес из Аргентины мы не напрасно везли: надо было еще и гаражи для сельхозтехники строить, да и конюшни те же — тут и камышовая крыша не пойдет, стропила нужны нормальные, да и дом в усадьбе починить — тоже бревна нужны: климат тут теплый, за несколько лет без крыши в доме все перекрытия сгнили напрочь.
Впрочем, дожидаться окончания строительства и ремонта я не стал, и, сразу после разгрузки закупленного в Аргентине я отправился обратно. Со мной возвращался лишь Березин — Станислав Викентьевич остался руководить выращиванием урожая, в Мухонин — переводчиком. Березин до самого Ресифи сиял как начищенный пятак: в Буэнос-Айресе он не только затоварился лесом, но и совершил "сделку века": он поменял полторы тысячи тонн донецкого антрацита на две тысячи тонн бобов. То есть черной фасоли, хотя местные именовали это не frijoles, а именно habas. Да, и в Аргентине уголь недешев…
После Ресифи, когда в угольные ямы был загружен уже местный уголек, сияние его слегка угасло: в шторм-то было незаметно, а в хорошую погоду вонючий какой-то дым быстро пропитал все помещения судна. Да и пар держать на нем было сущее мученье, быстрее шестнадцати узлов кораблик разогнать не удавалось. Но тем не менее до Дакара доплыли, а там уж рукой подать и до дома.
Руку мы подавали еще две недели, потому что при отсутствии почти сотни "добровольных помощников" на борту бункеровка что в Дакаре, что в Алжире занимала по двое суток с хвостиком. Однако восьмого ноября "Лю Гёлль" пришвартовался в Ростове, и первое мое заграничное путешествие закончилось. Ещё сутки — и голова моя встретилась с подушкой в уютной квартирке "инженерного дома".
А утром меня разбудили женские голоса в кухне: довольно печальный — Дарьи и радостный, с прорывающимся смехом — Камиллы.
— Об чем смеемся? — поинтересовался я, заходя в кухню.
— Да я вот, Александр Владимирыч, решила за завтрак бобы эти иноземные вам сварить — но они уж час варятся, а все как каменные! — пожаловалась Дарья. Я уж думала, что не для еды они, по какой иной надобности вами привезены, а я испортила их…
— Да говорят тебе, не бобы это, фасоль. Только какая-то слишком твердая, ее варить небось часа три нужно… — Камилла повернулась ко мне — А зачем ты ее привез? Она что, вкуснее нашей?
— Там, оказывается, пшеницу и вовсе не продают, так Березин, рабочим и крестьянам на прокорм, фасоль закупил. А так да, вкусно — только я нашу не ел еще, какая вкуснее — не знаю.
— Ладно, ты, Дарья, не волнуйся — упокоила неудачливую повариху Камилла, — я специально на обед зайду фасоли поесть. А ты, Саш, давай заканчивай завтрак и пошли в лабораторию. Я тебе должна кое-что показать…
— Да отстань ты от Александра Владимирыча, — заступилась за меня Дарья, — дай отдохнуть человеку! Слыхано ли дело — почитай два месяца в дороге!
— Ну ладно, тогда, Саш, я за тобой завтра зайду. А ты бы тогда в Ерзовку, что ли, съездил — Евдокия от тебя чего-то срочно хочет. А делами всяко лучше завтра заниматься — отдохнешь хоть с дороги.
Да, отвык я уже от Камиллы за завтраком… Так, а где остальные?
— Так Машка-то сейчас к нам не ходит, каникулы у нее. Она нынче с семи часов уже на заводе, если нужна — то сразу на стекольный кого и пошли — поделилась сведениями Дарья. — А Мария Иннокентьевна нынче в отъезде, с Герасим Данилычем они в Калугу уехали. Вернуться обещали через неделю уже — и, попробовав в очередной раз булькающие в кастрюле бобы, с досадой добавила:
— А ты Березину своему в другой раз передай: пусть нашу фасоль покупает. На заводе-то ладно, а ежели на деревне — ну где крестьянину столько дров-то найти, чтобы три часа фасоль эту проклятущую варить?
Да, получилось что-то не совсем удачно с этими бобами. Да и Машки нету: от работы я ее, конечно, отрывать не буду, вечером осчастливлю. А пока действительно поеду-ка я в Ерзовку: Евдокия окончательно наладив поварское хозяйство на заводе, покинула "усадьбу" и вернулась домой. Почти домой — сейчас и она, и Кузька со всеми их детишками жили (вместе с Димкой, конечно) в моей ерзовском "особняке". Люди-то они теперь не простые: Кузька за всю сеть пончиковых ответственный, Дуня — руководитель гамбургерного производства. Да и вообще, по словам Димки, скоро на работе семейственность разведут. А я Оленьке подарок привез — думаю, ей понравится. Мне — понравился.
Когда я уехал из Ерзовки в новое поместье, старое никуда не делось. Сам особняк остался именно жилым домом, а вот "сараюшки"-мастерские потихоньку превратились в небольшой заводик, на котором делались исключительно поршневые кольца. Я же тогда собирал токарей-фрезеровщиков очень высокой квалификации, да и жилье им построил неплохое — вот они и остались на старом месте. Только Чаев — в рамках общего плана электрификации станочного парка — все стоящие там станки тоже перевел на электротягу, чему изрядно поспособствовала "новая" электростанция: Гаврилов перекупил на заводе Нобелей их старый генератор когда на Бранобеле ставили новую электростанцию. Генератору было уже с четверть века, но свои семьдесят киловатт он давал — а в Ерзовке этого было вполне достаточно.
