— Камилла, я все поправлю, обещаю тебе. Все будет хорошо…

Когда мы выходили из здания, свет погас: все же простая автоматика — она самая надежная. Компрессор накачал баллон аварийного пуска, клапан закрылся — если кому-то потребуется, можно снова включить электричество, а пока нужно солярку беречь…

Министр — это у большевиков очень важная шишка. В чем я убедился, когда Леонид Борисович в Царицынском отделе ЧК просто приказал оцепить здание университета и никого к нему не подпускать. У него начальник ЧК даже спрашивать не стал зачем — но когда мы подъезжали к вокзалу, навстречу уже ехали караульные роты. Надеюсь, не подпустят.

Проверить времени не было: заехав с Красиным в Москву я немедленно отправился "по местам боевой славы". Просто кроме меня "бегать" было некому: все же инженерам своим деньги я платил весьма немалые, и сразу после того, как большевики "национализировали" очередной завод, они благополучно (большей частью) перебирались в места, более пригодные для нормальной жизни. Как правило, в сопровождении большой группы мастеров и квалифицированных рабочих — ну а оставшиеся большей частью вообще не понимали, зачем на заводах стоят те или иные станки и что с их помощью можно сделать…

Впрочем, тут и понимать стало уже нечего: ничего сделать было нельзя. Так как зарплату рабочим платить переставали (то, что предлагали власти, называть "зарплатой" было бы просто издевательством), то имеющие доступ на заводы разнорабочие очень быстро "освоили" остающееся без присмотра имущество. Я поначалу было удивлялся, что первыми с заводов исчезали электромоторы, но чуть позже ознакомился с расценками на медный лом — и вопросы исчезли. Кроме одного: как восстанавливать порушенное? Ладно медь для проводов — ее-то купить несложно (в той же Америке), но сами моторы… Заводы-то, их выпускавшие, тоже остались и без рабочих, и без станков.

В среднем на составление "дефектной ведомости" по одному заводу у меня уходило дня два — и вовсе не потому, что я мог с первого взгляда определить неисправности в оборудовании. В "ведомость" просто заносилось число станков, которые нужно приобрести заново, так как восстанавливать было практически нечего. От многих станков вообще оставались лишь чугунные станины (от тех, которые все еще не были украдены целиком), но так как деревенские кузнецы и от чугуна не особо отказывались… Мне сказали, что в селах Ярославщины за пуд картошки просили десять пудов черного лома, а на семью-то пуд картошки — это всего неделю с голоду не помереть.

Передвигался я в основном на своем "бронелимузине", и именно благодаря этому мне довелось узнать очень вовремя одну неприятную вещь. Очень неприятную — но вовремя…

В Нижнем Новгороде здание университета было выстроено сильно отличающимся от всех остальных "маленьких университетов". Семнадцатиэтажное здание "перекрывало" Покровку, которая отныне заканчивалась огромной аркой там, где во всех других "высотках" располагался парадный зал. Главный вход был повернут к Ильинке, чуть в стороне от Малой Покровки — но из за "туннеля" места для парадного зала на первом этаже не было и он — зал этот — размещался уже на четвертом этаже, над аркой. И когда машина подъезжала к Нижнему, я увидел, что огромные окна этого зала, смотрящие на юго-запад, почему-то забиты досками. Вроде в городе и боев особых не велось, но мало ли что могло случиться. И мне стало вдруг интересно, что именно.

Ответ дал первый же прохожий, которому Батенков переадресовал мой вопрос:

— Дык это, когда статую германцы забирали, красноармейцы криворукие раму-то и уронили.

— Почему красноармейцы? — удивился уже я.

— Дык это, наши то рабочие, нижегородцы которые, все как один наотрез отказались статую снимать — в слове "статую" он делал сильное ударение на "у".

— А почему отказались? — мне просто стало интересно, сколько же власти предложили за довольно несложную работу, если даже не избалованные окладами нижегородцы отказались. Но оказалось, что причина была иной:

— Дык это, все знают: где Святая Камилла стоит, в тех городах рабочему люду жить можно. Кто же себе худшей жизни-то пожелать может? — удивился нашему невежеству нижегородец. — Вот убрали статую — и всё, нету в городе работы… — прохожий печально махнул рукой и, внимательно поглядев на нас, повернулся и скрылся в каком-то проулке.

Судьбу университетской скульптуры прояснили в городском управлении ЧК — оно теперь и "управлением промышленностью" занималось. Поскольку рабочих на несколько еще действующих предприятий приходилось буквально под конвоем доставлять.

— Четыреста шестьдесят пудов бронзы алюминиевой, двести пудов бронзы никелевой — германцы по двадцать пять марок за пуд предложили. По двадцать четыре… но золотых! Мы за эти деньги на Сормовском заводе четыре станка отремонтировали!

— Ну что сказать: идиоты — прокомментировала известие Даница. — Даже я слышала, что Беклемишев за каждую скульптуру для университетов получал по полмиллиона… Интересно, немцы — такие же идиоты?

Беклемишев все же получал гораздо меньше, но и немцы оказались совсем не идиотами, а мне еще немного помогло то, что Красин так и не отменил приказ "никого не пускать" в отношении Сталинградского университета. Конечно, "делались исключения" — но немцев все же пока туда не пустили, чему еще и поспособствовал Чижевский — ставший, к своему неудовольствию, еще и "председателем городского Совета".

— Ну судите сами, Александр Владимирович, какой из меня председатель? В город селится какой-то неведомый народ, ЧК мне не подчиняется и творит что пожелает, денег нет совсем… Только и сил хватает, чтобы институт свой да университет от полного разграбления защитить.

— По нынешним временам и это очень немало. А если нет желания — вы же знаете, в Усть-Карони или Сьюдад Электрико вам всегда найдется спокойное и весьма комфортное место.

— Нет, за предложение спасибо… но вам не понять: я все же русский, который тут родился, и только здесь мое место.

— Я просто напомнил. Кстати, что там сейчас с университетом-то делается? Со шпиля зеркала поснимали, звезду куда-то дели…

— А… там сильно побито все. Архитекторы германские приезжали, смотрели — сказали, что починить невозможно. Сейчас в Москве принято решение университет восстановить, занятия в смысле… здание ремонтировать нужно, а денег нет. Вот и решили шпиль и верхние дюжину этажей разобрать, два совсем разбитых крыла тоже — чтобы третье крыло поправить, башенки опять же разберут на материалы… заодно и металл добудется — пятьдесят тысяч тонн почти, а то совсем уже со сталью в России плохо.

— А запустить Осколький завод не пробовали? Он пятьдесят тысяч за две недели выдаст.

— Был я в Осколе, там завод, почитай, заново ставить нужно. Батареи коксовые рассыпались, домны закозлены были с полными плавками — а чугун-то при застывании расширяется… вам подробно расписать?

— Нет, и так понятно… Но за Университет — спасибо!

Все же и у Чижевского — чуть ли не первого ленинского соратника — авторитета для "высшей власти" было маловато. Или ему все же было важно содержание, а на форму плевать? Подъехав еще раз взглянуть на университет, я заметил, что на фронтоне уже поменялась надпись, и теперь это был "Университет имени тов. Троцкого". Вообще-то Нижний Новгород был последним пунктом моего "путешествия", в Сталинград я вернулся лишь узнав о том, что немцы скупают университетские скульптуры — но новые буквы на фронтоне университетского здания меня достали. Так что на следующий день, входя в кабинет Красина в Кремле (не буду уточнять, что Даница высказала по поводу ночного ралли, где было показано "мастерство почти победителя гонки века"), я все для себя уже решил:

— Леонид Борисович, я привез окончательный отчет. Надеюсь, все предыдущие вы уже посмотрели…