Авиазавод — нормальный завод — срочно начал строиться в Самаре. И вовсе не потому, что так когда-то был (будет) "Прогресс", а потому что по каким-то одному богу ведомым причинам Промышленная комиссия правительства там для завода место отвела. Заводов из-за войны начало строиться довольно много, поскольку началась эвакуация производств из Царства Польского и из Прибалтики, и у чиновников имелись какие-то свои резоны для такого решения. Но мне все их резоны представлялись так: заводы существующие переместить в цеха и другие подходящие здания тоже существующие, а вот все новое пусть строится в чистом поле. Какая-то логика в этом была…

Пока завод был еще лишь в проекте, самолеты делались на существующих предприятиях, но частями. Моторы собирались на автозаводе в Арзамасе, крылья делались в Векшинске — вообще в помещении склада стеклозавода. В чем тоже был резон — именно на стеклозаводе работал единственный на всю страну цех по выпуску стеклоткани, ну а смолу фенолформальдегидную возить недорого хоть на край света. Фюзеляжи "одевались" в стеклопластик там же, а вот алюминиевые их каркасы девушки из Васькиной бригады варили в аргоновой камере Сталинградского тракторного завода. Таким незатейливым образом получалось отправить армии по три самолета в неделю — немного, но хоть столько. Пока.

А еще один завод начал строиться в Москве, причем завод вовсе даже не самолетный. Не забыл я про Юрьева, который был Борис Николаевич и учащийся Технилища. Того самого, что изобрел автомат перекоса и год назад показал на авиавыставке действующую модель вертолета. Разговор со студентом был довольно напряженный, и в ходе него мне пришлось вспоминать все, что я раньше знал о вертолетах. А знал я чуть больше чем дофига: ну, во-первых я эти вертолеты видел по телевизору, а во-вторых, знал что одни делало КБ Камова, а другие — наоборот КБ Миля. И даже читал в интернете разные споры о том, чья конструкция лучше…

Борис Николаевич довольно быстро вдохновился идеей все же построить "настоящий" вертолет — правда, в его представлении "настоящий" все равно должен быть похож на летающую этажерку, только без крыльев. И с мотором сил так в сто, а то и сто двадцать! Пришлось его долго "перевдохновлять", и от меня уже главный инженер Московского вертолетного завода ушел в глубокой задумчивости и с наброском странного гибрида Ми-2 и Ка-26: две "звезды" по триста сил я "подвесил" в гондолах по бокам фюзеляжа, а хвостовая балка с пропеллером была мной взята от вертолета Миля. Надеюсь, хоть что-то из этого получится, парень-то этот Юрьев сообразительный.

А вот я, как выяснилось, не очень. Поэтому, когда в моем кабинете в Царицыне появился "лучший друг Фиделя Кастро", всего лишь поприветствовал его:

— Буэнос диас, Эрнесто, что, надоело тебе мотаться между Кубой и Швейцарией?

Светлан молча поставил передо мной бутылку шампанского. Бутылка как бутылка…

— По какому случаю праздник? Большевики решили брать власть в России?

— Я эту бутылку купил в Петербурге.

— То есть ты не через Францию сюда добирался…

— Вас ничего в этой бутылке не настораживает?

— Бутылка как бутылка, а что-то должно?

— Это Миллезим, тысяча девятьсот восьмого года.

— Удачный год?

— Александр Владимирович, господин Гомес послал меня чтобы сообщить: немцы за поставки на весь текущий месяц заплатили золотом.

— То есть со станками для пулеметного завода мы пролетаем?

— Русским золотом, двадцать миллионов рублей.

— А это уже интересно… но при чем тут бутылка?

— Миллезим выдерживается минимум три года. А Шампань сейчас почти вся под немцами…

— Понятно… Думаешь, немцы продали нашим купцам шампанского на двадцать миллионов?

— Не только шампанского. В Петербурге, да и в Москве — другие города посетить времени не было — сейчас французских вин очень много, и цена недорогая. На другое я внимания не обратил, и даже это я увидел в ресторанах на вокзалах…

— Ну что же, спасибо Хуану, и тебе спасибо: по крайней мере ты не только новость принес, но и ниточку для расследования зацепил. А какие планы на дальнейшее? Обратно на Кубу или снова в Швейцарию?

— Это второй вопрос, с которым я приехал. Почти вся швейцарская община большевиков с началом войны переместилась в Стокгольм. Может, мне теперь туда внимание переместить?

— Ленин тоже в Стокгольме?

— Кто?

— Ульянов.

— Нет, он остался. Но теперь Эрнесто Гевара ему стал неинтересен: я-то денег давал довольно немного, а теперь у него откуда-то их стало более чем достаточно. И мне кажется, я даже знаю откуда… — Светлан с намеком посмотрел на бутылку.

— Хорошо, и возьми помощников: если там ворочают миллионами, один ты просто не справишься. Постарайся что-то разузнать хотя бы до марта… Понятно: скупка краденого всегда была делом очень выгодным. А если у Германии образовалось двадцать миллионов золотых рублей, то шустрила тут явно не голь перекатная. Да и пропустить через таможню в Финляндии несколько эшелонов без мощного прикрытия сверху малореально. Интересно, а Линоров в курсе?

Госпожа Батенкова бросила быстрый взгляд на мужа — и тот упокаивающе кивнул. Почти незаметно, но молодой женщине этого хватило, чтобы понять: все под контролем, и ее краткое отсутствие ни к чему плохому не приведет. Окружающие же офицеры, поняв, что она на оказываемые ей знаки внимания вообще никак не реагирует, решили "обидеться" и теперь просто демонстративно ее "не замечали" — что тоже было неплохо — по крайней мере никто не помешает исполнить поручение.

Она отошла от столпившихся офицеров и прошлась вдоль окопов. Да, фронтовой пейзаж и предполагает быть унылым и страшным, но что он окажется настолько… Нет, не страшным с точки зрения обывателя: тут не валялись убитые солдатики целиком или частями, и даже дохлая скотина давно была убрана — если она раньше и была здесь. Но вот с точки зрения хозяина картина, вероятно, выглядела просто ужасно.

Да и с ее точки зрения: все же Даница Батенкова очень неплохо знала возможности почти любого огнестрельного оружия и хорошо могла представить, чем же в принципе могло обернуться увиденное. Вот взять, к примеру, выложенный перед окопом бруствер — выложенный из патронных ящиков. Ящиков, еще не открытых и полностью заполненных винтовочными патронами. Сам по себе ящик особой опасности не представит, ведь даже если он загорится, то пули из взорвавшихся в нем патронов разве что поцарапать могут зазевавшегося солдатика. Но если враг пойдет в атаку, этого ящика может как раз не хватить для ее отбития. Опять же, ящик патронов погоды не сделает, но ведь только в бруствере их… да, двенадцать штук, да и весь окоп снизу такими же ящиками выложен… и на сотне метров окопа между двумя капонирами этих ящиков бездарно валяется… да, примерно сто семьдесят шесть штук. А капониры — те вообще снарядными ящиками выложены, десятка по два на капонир. Дюжина снарядов в ящике по восемь… нет, это же трехдюймовые патроны: шесть в ящике по двенадцати рублей получается почти полторы тысячи. Понятно, почему хозяин так переживает. Непонятно, почему не распорядится виновных расстрелять…

Даница остановилась у капонира — как бы в задумчивости, но глаза внимательно осматривали опустевший "дворик". Стрелянные гильзы еще никто не убрал, так что нетрудно и прикинуть, настолько ли жаркими тут бои были, как рассказывают офицеры начальству и хозяину. Да, привирают более чем изрядно.

Даница подошла к хозяину и шепотом поделилась с ним своими наблюдениями.

— Они что, только штыками воевать собираются? — возмутился тот.

— Мужики воевать вообще не собираются и думают, что раз командиру надо, то пусть всем и обеспечит. Офицерам же ровно плевать: интендант должен озаботиться. А поскольку интендант для них вор, то они заранее не виноваты, что всего не хватает. Ведь в большинстве это даже не дворяне, а разночинское отребье, им главное — свалить вину за провалы на кого-нибудь другого.