— Вот тут — список оборудования, которое нам необходимо в первую очередь. Как только вы сможете его поставить, попросите вашего посла в Венесуэле сообщить об этом нашему торговому министру и через неделю консервы окажутся в порту, где станки будут погружены на наше судно. И направьте в Каракас кого-нибудь более соответствующего должности. Последнее — всего лишь пожелание, конечно же, мое личное, не господина президента. А сейчас разрешите откланяться.

Яков Фюрстенберг, откинувшись в кресле, довольно потер руки: еще бы, последняя поставка принесла почти четыреста тысяч рублей чистой прибыли! Конечно, нервотрепки она тоже доставила изрядно, но результат того стоил. Да и нервотрепка… вряд ли кто-то в цэка теперь посмеет вякнуть, что Яков Станиславович слишком много тратит на себя.

К тому же — не только на себя: с доходов компании оплачивалась не только вилла самого Якова Станиславовича и вилла его старшего брата в Стокгольме, но и вилла самого Александра Львовича! Да и жилье прочих соратников обходилось весьма недешево. А чтобы эти деньги заработать… Ну кто, кроме самого Якова, смог бы так быстро договориться с германской интендантской службой? Впрочем, поставки от немецкой интендатуры только начинались, но они-то обещали в ближайшее время доходность всей торговли увеличить чуть ли не втрое! А пока и торговля французскими винами приносила почти по рублю с бутылки. Ведь если Германия готова их продавать по полмарки, грех было бы не воспользоваться столь удачным стечением обстоятельств. Жалко, конечно, что немцы принимают в оплату только золото, и из-за этого обороты коммерции раза в четыре меньше выходят, чем могли бы быть… впрочем, теперь, после того, как вышло перевезти деньги в Швецию, торговля пойдет куда как успешнее.

Настолько успешнее, что Ниа Банк вполне сможет пополнять не только счета в Сибирском банке Петербурга, но и скромный счет, открытый две недели назад братом Генрихом на имя любимой кузины в нью-йоркском банке. Так, на всякий случай…

Давно, еще в прошлой жизни, я как-то рассказал Камилле про "вкусную гадость". Химикам — а в особенности химикам хорошим — про такие вещи рассказывать очень полезно: если в названии не очень ошиблись, то довольно скоро названное появится в синтезированном виде. Так случилось и с глутаматом натрия: Камилла быстренько глутаминовую кислоту синтезировала из акрилонитрила. Но химия есть химия, и она быстро выяснила, что полученный продукт у нее состоит из двух изомеров (про которые я тоже что-то вроде рассказывал). Великий химик отличается от просто хорошего тем, что всегда решает поставленную (а хоть бы и ей самой) задачу до конца — и Камилла изомеры разделила. Что оказалось очень сложно и дорого — с точки зрения использования продукта для еды.

Я, пользуясь знаниями из "популярных источников" будущего, сказал, что микробы (и вообще все живые существа) жрут только один из возможных изомеров — и Камилла столкнула задачу разделения на лабораторию микробиологов (которые антибиотики добывали). Те быстро выяснили, что микробы жрут как раз "нужный" изомер — и дело бы заглохло, но в процессе экспериментов они так же выяснили, что какие-то микробы эту самую глутаминовую кислоту не жрут, а производят…

Все, что я помнил — микроб этот является то ли родственником "кишечной палочки", то ли сам палочкой этой работает. Но для биохимиков нынешних этого уже оказалось достаточно. Настолько достаточно, что "самый секретный завод" в Кологриве делал не аммиак, а глутамат натрия. Один пятикубовый "реактор" за трое суток выдавал "вкусного продукта" целых двести килограмм, реакторов же на заводе стояло две дюжины. А в фунтовую банку тушенки требовалось полграмма…

Консерва с этой "химией" гораздо вкуснее консервы без "химии", вдобавок этот замечательный порошок позволил и исходное сырье использовать более эффективно. После того, как мясо коровки отправлялось в банки с тушенкой, оставались всякие коровкины кости, жилы, субпродукты — из которых, между прочим, получался замечательный бульон! Я бы, конечно, жрать такой бульон и не стал — невкусный он. Но если его выпарить, на четверть разбавить глутаматом и слепить из полученной фигни брусочек, завернутый в красивую провощенную бумажку, то уже в виде бульонного кубика он приобретет и вкус, и определенную коммерческую ценность. А оставшиеся от бульона шматки мяса и ливера, мелко порубленные и высушенные, при добавлении того же глутамата, высушенной вареной вермишели и всяких малосъедобных овощей превращаются во вкусный быстрорастворимый суп. Недорогой, но очень выгодный.

Машины для производства консервных банок для Венесуэлы (а заодно и для Уругвая) были закуплены в США. Они там уже относительно давно делались и, хотя производительность каждой была гораздо меньше роторного агрегата имени Чаева, задавили последний они не умением, а числом: тридцать штук даже при выпуске ста тысяч банок в сутки на каждую не уступят трем машинам с производительностью в миллион. В России Чаевских машин было как раз три, но только в Венесуэле американских стояло уже тридцать две — и еще восемь работали в Уругвае.

Немцы первое время — то есть с середины ноября и почти до Нового года — брали исключительно тушенку, по миллиону банок в сутки. Но к Рождеству взяли и пару миллионов банок с "лакомствами" — за которые сошли сладкая сгущенка, а так же сгущенное какао и кофе (та же сгущенка с добавками, но подороже). А затем втянулись и в германском рационе появились разнообразные рыбные консервы, овощные, фруктовые…

Во Франции и Англии картина отличалась лишь тем, что все разнообразие консервов там стали забирать с самого начала. Да и, пожалуй, "антанта" больше выплачивала все же золотом, а немцы — в основном различной продукцией. Думаю, они были бы и рады золотом платить, но о том, что большая часть золотых монет куда-то из страны исчезла, они заподозревали лишь после "банковского-магазинного кризиса".

Откровенно говоря, для меня — и для моего "бывшего большевика"-экономиста — было совершенно непонятно, каким образом получилось извлечь из немецкого денежного оборота почти все золото так, что никто этого не заметил. Мы бы и дальше оставались в недоумении, но перед Рождеством из Швеции прибыл один шведский подданный, который нам раскрыл глаза.

Швед был шведом в общем-то недолго, всего вторую неделю — а до превращения в шведа он был вполне себе немцем и носил имя Клаус Букмейстер. А вместе с именем он нес и всю тяжесть должности помощника управляющего Фрайбергского Торгового банка. Ответственность же, да еще финансовая — она требует отчетности. Война — это дело проходящее, да и неизвестно, чем она закончится, а в бумагах должен быть порядок. И любому болвану понятно, что банковские бумаги передаются контролирующим органам в сопровождении должных пояснений:

— Таким образом, герр Волков, на первое августа выданные кредиты составили триста семьдесят миллионов марок, а ежедневный оборот по счетам достиг семидесяти двух миллионов.

— Если я верно помню, было поставлено жесткое ограничение на сумму выдаваемых торговле кредитов. Вы можете пояснить каким образом возникла такая сумма?

— Да, господин Волков, это была ваша гениальная идея лимитировать объем кредитов текущей суммой вкладов. Должен признать, даже я не сразу понял, какие перспективы открывает столь незначительное уточнение: одно всего лишь слово, а какие открылись возможности! Ведь только после вашего с фрау Марией уточнения мы получили возможность выдавать торговые кредиты на произвольные суммы! А так как лишь в нашем банке никто не испытывал проблем с кредитами, то вполне естественно, что в числе наших вкладчиков оказалось большая часть населения, да и, не случись этой дурацкой войны, мы бы уже и половину промышленности обслуживали бы! Но не сложилось… тем не менее, мы все надеемся, что война вскоре завершится и мы вновь испытаем удовольствие работать под вашим руководством…