За двадцать же процентов я продавал немцам немецкий горох, немецкий сахар, немецкий фарфор, немецкую галантерею — и каждый немец радостно отдавал мне ежедневно по десять этих самых пфеннигов, просто потому что с яйцами ситуация была исключительной. Не доросли германцы до птицефабрик, и не скоро дорастут — но большинство прочих продуктов они сами производили, и средняя доходность от торговли составляла всего-то около десяти процентов. С оборота — вот только простой немецкий лавочник мог обеспечить этот оборот хорошо если за месяц, а то и за два — а у меня в среднем товар "лежал в лавке" не более пяти дней. Конечно, даже при таком раскладе требовались оборотные средства в размере более двухсот миллионов марок — но вот этим как раз Мышка и занималась.

По старой привычке за границей — если ехал не "с официальным визитом" — я пребывал в роли "наемного инженера": так было проще и по заводам шастать, да и меньше привлекалось внимание разных "криминальных элементов". Опять же, с инженерами заводскими общий язык быстрее находился, а иногда это существенно влияло на сроки выполнения заказов. С теми же мостами австрийские инженеры просто взяли у другого инженера мелкую копеечку и все остались довольны. А если бы с копеечкой пришел самый богатый промышленник Европы, то, боюсь, австрийцы просто бы испугались вообще говорить на эту тему…

Главное во всем этом деле — везде быть "дружественным иностранцем": в Австрии я изображал инженера из Страсбурга, в Германии — вообще из города Бисмарк, штат Северная Дакота. Почему-то люди гораздо легче идет на мелкие нарушения, если "партнером по безобразию" является иностранец. Впрочем, оно и понятно: уедет этот деятель в свою страну — и никаких следов не останется. Ну а того, что меня кто-то внезапно узнает, я не опасался: в этой жизни в Германию официально я приезжал уже двенадцать лет назад, совсем мальчишкой — и, надеюсь, прилично изменился за это время, а где находятся знающие меня инженеры из ближайшего окружения, я просто знал все время. В Германии сейчас меня в лицо знала лишь Мышка — но она была в курсе моих "зарубежных привычек". И кое-что тоже "переняла"…

Двадцать седьмого июля, довольно душным субботним утром я и Мышка сидели в берлинском офисе "Торгового Банка Фрейберга". Мария Иннокентьевна пыталась мне объяснить структуру финансов банка, а я, делая вид, что пытаюсь в ней разобраться, думал о вещах совершенно посторонних. О том, что Мышка — на самом деле гениальный финансист. И о том, что если бы я не распускал сопли почти четыре года, а сразу бы делом занялся, то и в деле незаметного вывоза буржуйских денежек в Россию с ее помощью преуспел бы гораздо сильнее. Правда, в такие вещи посвящать можно лишь самых близких людей, но можно было бы и на Мышке жениться. Как ее на это дело соблазнить — это-то я знал, но…

Поняв, до чего я додумался, сам себя устыдился. Хотя, с другой-то стороны, и на Василисе женился я без особой любви. Да, с ней мне сейчас хорошо, но все же чего-то не хватает. Кого-то: Камиллы не хватает, и, скорее всего, именно в этом-то и дело. Однако это пусть будет спрятано глубоко внутри меня — слишком уж это все личное. Настолько личное, что даже жене знать об этом не положено. И вообще, чем я тут занимаюсь?

— Извините, Мария Иннокентьевна, я не совсем понял: вы хотите сказать, что сейчас в банке совсем нет денег?

Мышка посмотрела на меня взглядом учительницы младших классов школы для умственно неполноценных:

— Сейчас в банке нет свободных кредитных денег. Сумма активов в точности равна сумме пассивов — как, собственно, и должно быть в любой бухгалтерии, но вдобавок все активы банка полностью состоят из залога магазинами сети товарных запасов. И формально баланс банка выходит нулевой, однако поскольку большинство поставщиков товаров держат счета в банке и не забирают наличность, то мы имеем наличными деньгами около сорока миллионов марок.

— Теперь понял. У меня еще один вопрос…

Вопрос задать я не успел: через приоткрытое окно донесся вопль мальчишки-газетчика: "Война!" Подойдя к окну и оценив восторженный вид мальчишки, я подумал что вряд ли эта война включает в качестве одной из сторон Германию, и не ошибся. Хотя трудно ошибиться, почти все зная наперед.

Войну объявили болгары, и объявили ее Греции. Неделей раньше закончились мирные переговоры между османами и греками, и по результатам Греции отошли Фракия и Македония, а проливы снова целиком стали турецкими. Мир (и русские купцы) облегченно вздохнули, но, оказывается, у Болгарии были претензии на Македонию — и она решила их предъявить. Претензии. В грубой материальной форме.

Понятно, что за из-за болгар торчали уши Австро-Венгрии, до того фактически контролирующей большую часть пути "Восточного экспресса" в Европе — который теперь македоно-фракийской частью попал фактически под англичан. Но воевали-то совсем не "уши". Вторая балканская "в первый раз" закончилась разгромом болгарской армии, да и "в следующий" им тоже изрядно наваляли — но сейчас картинка поменялась кардинально. Она ещё с итало-османской войны поменялась, ну а теперь изменения лишь усугубились. И прежде всего тем, что на этот раз царь Болгарский, он же германский генерал-фельдмаршал и австрийский просто фельдмаршал, всего лишь взял и "призвал" несколько сотен немецких и австрийских офицеров. Формально — "добровольцев", но что-то мне нечасто попадались офицеры-добровольцы, с которым столь же добровольно в боях участвуют и подчиненные им части.

В газетной заметке было отмечено лишь то, что "в болгарской армии замечено некоторое число добровольцев из Австрии и даже Германии", но если об этом пишут даже в газетах — значит уже скрыть участие этих стран не удалось. Оставалось надеяться, что это всего лишь очередная имплементация "второй балканской войны" — но надежды мои не оправдались и в понедельник войну Болгарии объявила Сербия. Кому-то тоже захотелось поучаствовать в игре под названием "завоевание авторитета на Балканах", и я даже догадывался кому. Тут любой бы догадался: наш ненаглядный император объявил о госпомощи уже для русских добровольцев, желающих помочь "братскому сербскому народу".

Царский манифест был опубликован в среду в полдень, а берлинские газеты сообщили о нем часа в два, срочно напечатав экстренные выпуски. А уже в начале четвертого вышел второй экстренный выпуск, в котором сообщалось об ультиматуме Германии, потребовавшей от России прекратить военную помощь сербам. Правда прочитать этот выпуск мне удалось лишь на следующий день.

Потому что уж слишком сильно все это мне напоминало ранее случившееся раньше — для меня "раньше, хотя и позже". Поэтому еще в два, лишь взглянув на газету с царским манифестом, я помчался в банк. То есть устремился — всей душой. С телом же поначалу возникли проблемы…

Такси у гостиницы — это для нынешнего Берлина стало вполне обыденным делом. Однако водитель, судя по всему, очень не спешил.

— Готов поспорить на марку, что вы не сможете доехать до Унтер-ден-Линден быстрее чем за пятнадцать минут.

— Вы, британцы, очень любите спорить — философски отметил водитель.

— Не попали, уважаемый: Бисмарк, штат Северная Дакота.

— Ну американец, какая разница…

— Бисмарк — это немецкий город — с некоторым нажимом сообщил я.

— А хотя американцы и азартны, но не более чем мы, немцы. И я готов поспорить уже на две марки, что доеду меньше чем за десять минут.

— Деньги вот — я протянул водителю две монеты. И не зря протянул: за эту пару марок таксист, казалось, готов разнести мотор своей колымаги — хотя, должен отметить, что разнести майбаховский мотор было все же трудновато. Тем не менее моторчик-то тяжеловат был, такси доехало до места все же почти за двенадцать минут — но я назад деньги не забрал. Во-первых, у водителя часов все равно не было, а во-вторых спорить с ним — опять время терять, а я очень спешил, да и в любом случае имел ввиду воспользоваться той же машиной на обратной дороге.