В общем, денег было много — но вот сколько… пришлось заняться ревизией. И было понятно, что пересчитывать все это "богатство" мне предстояло самому: Сергей Игнатьевич — почти единственный, кто знал об этом "складе" — просто физически не мог этим делом заниматься. А пересчитать десятки миллионов монет — это дело небыстрое…
С самого начала стало ясно, что вручную столько пересчитать просто не получится, так что было быстренько создано "специализированное конструкторское бюро" из десятка молодых инженеров — и закипела работа. Проблема усложнялась тем, что монеты были разного размера и веса, а укладывать их аккуратно перед запуском машины было занятием бессмысленным: в этом случае было бы проще их вручную пересчитать. Так что задачка — с инженерной точки зрения — была ну очень интересной. И на ее решение у нас ушло почти полгода.
Когда много юных умов занимаются решением нечетко поставленной задачи, обязательно в результате получается нечто оригинальное и весьма полезное. То есть чаще только оригинальное — но в этот раз и полезное тоже вышло. Машинка "умела" считать монетки одновременно двенадцати различных размеров, причем шесть (по выбору) она аккуратно раскладывала по ящикам-кассетам, а шесть других (которые предполагалось считать "менее распространенными"), распихивала в приемные желоба, перекладывая каждые двадцать или двадцать пять штук (опять по выбору оператора) картонными перегородками. И подсчитывала машинка монетки со скоростью двести штук в минуту.
Миллион монеток за четыре дня — это уже приемлемо. А так как машинок было изготовлено для начала две штуки, то получилось уже совсем хорошо. Тем более, что с такой техникой можно было и привлечь к работе человека "постороннего", у которого с арифметикой даже не очень сильно ладилось: Елизара. А что, парень он крепкий, двухпудовые "кассеты" с денежками для него кантовать не очень трудно. Вдобавок он был вторым и последним человеком, кто (кроме Водянинова) знал о содержимом подвала — семью я не считаю.
Однако работа меня заняла почти полностью — и самое интересное я и пропустил. А началось все с вещи, для этого времени обычной и даже в какой-то степени (для меня) ожидаемой: началась война. Вот только не на Балканах, которую я ожидал (хотя и гораздо позже), а на Дальнем Востоке. И война началась японо-корейская…
Японцы объявили об аннексии Кореи — но они не учли парочки мелких фактов. Первое — наличие в стране одной концессии, точнее "совместного корейско-русского предприятия" по добыче угля, вольфрама, меди и много всякого другого разного. И важным было даже не то, что концессия эта наполовину принадлежала мне, а то, что Гёнхо (с моей подачи) для этого предприятия создал "службу внутренней охраны". Неплохо, кстати, вооруженную: каждый охранник был обеспечен "карабином Волкова". Которые совершенно официально я для этой охранной службы и поставил (и который, уже совершенно неофициально, Гёнхо делал на "подпольном" — точнее подземном — заводе).
С бывшим лейтенантом корейской армии на тему "национальной независимости" я пообщался изрядно, а денег у него было с концессии достаточно, чтобы приступить к воплощению обсужденных тезисов. Карабин "КВ" был в изготовлении не прост, а скорее даже примитивен, единственной относительно сложной деталюшкой был затвор, точнее — боевая личинка затвора, но и ее на копировально-фрезерном станке было сделать вполне возможно при наличии сколь-либо подготовленных рабочих. Каковые и были обучены в механических мастерских Владивостокского судостроительного. Так что вот уже года четыре небольшой заводик, спрятанный в глубине угольного рудника, выдавал по паре дюжин карабинов ежедневно.
Вторым же фактором, японцами явно не учтенном, было то, что в армиях всего мира действовало простое правило: при потере командира все подчинялись тому, кто первым крикнет "слушай мою команду". Поэтому, когда объявляя об аннексии Кореи, японцы арестовали (совершенно формально) "главнокомандующего Корейской армией", практически символическая корейская армия как раз командира и потеряла. И "крик" Гёнхо восприняла в соответствии с уставом…
По большому счету шансов на победу у армии Хона не было — действуй она исключительно сама по себе. Но у японцев хватило же умишки одновременно с аннексией провозгласить отмену всех иностранных концессий. Поэтому Алексеев, все еще исполняющий обязанности Наместника, распорядился посмотреть сквозь пальцы на вывоз моим соконцессионером кое-какого добра с моих же складов в Дальнем. А дабы добро не расхитили по дороге всякие лихие людишки, Евгений Иванович даже отправил в сопровождение углевоза, перевозящего это добро в Анджу, броненосец "Князь Потемкин-Таврический", два года назад занявший место в Порт-Артурской эскадре. Оно и понятно: вся эскадра угольком кормилась с нашей концессии, и лишаться источника дешевого топлива никому не хотелось.
А забрал Гёнхо добро очень для его дела нужное. Правда ничего "военного" там не было — для своих нужд он забрал лишь пару сотен автомобилей. ГАЗ-69 — машина универсальная, может и солдат перевезти, и пушку (если небольшую) перетащить. Рейнхардовских пушек у него в запасе было около двух сотен, а завод в Анджу и снаряды к ним делал — так что у Кореи получилась хоть и небольшая, но весьма мобильная армия, очень прилично вооруженная и — что было главным — с крепкими тылами. Ведь те же патроны или снаряды даже из Благовещенска или Хабаровска подвезти недолго, а когда расходы на себя берет "концессия на Ялу" — то и недорого. Безобразовская концессия стабильно приносила концессионерам больше десяти миллионов в год, и, даже потратив половину на "помощь братскому корейскому народу", они оставались в изрядной прибыли. А не потратив — лишились бы всего…
Дома в результате далекой войны обстановка несколько накалилась, ведь Вениамин Григорьевич Юрьев последние почти полгода был сильно занят подготовкой артиллеристов на полигоне в Кивде. Только вот артиллеристы были как раз корейскими — они и готовились по отдельному заказу Гёнхо. И подполковник в отставке счел "неприличным для русского дворянина" отправить воевать "не до конца подготовленные части" без должного присмотра. То есть сам на эту войну поперся — а заодно он захватил с собой все орудия артшколы. Пушек было там немало, но меня не они волновали: в результате не только Дарья, но и Васька начали выносить мне мозги по поводу острой необходимости вернуть мужа и дядьку с опасного места в лоно семьи. Я бы даже и вернул, но для этого было нужно до Вениамина Григорьевича как-то добраться, что оказалось невозможным: связи с корейской армией не было никакой, а самого меня туда жена не пускала.
Лично мне эта война очень не понравилась не только из-за домашних воплей. И даже не потому, что пришлось отдать корейцам сразу сто тысяч винтовок (все же изготовленных самими корейцами двадцати тысяч на вооружение серьезной армии явно не хватало). А потому, что правительство — русское на этот раз — решило на всякий случай "усилить дальневосточные рубежи". Там и без того было четверть миллиона наших солдат, а теперь на Дальний Восток переправлялось еще почти столько же. Нет, защищать родные границы — дело нужное, но ведь в Европе тоже было не очень спокойно. И отсылать чуть ли не половину армии к черту на куличики было небезопасно…
Итальянцы явно готовились к захвату Ливии. Эти "периферийную" войну я хорошо помнил про "прошлым разам", но сейчас она во-первых началась пораньше, а во-вторых пошла совсем иначе, чем в прошлые разы. И "виноват" в этом был как раз Гёнхо…
Поначалу у нового корейского вождя "армия" насчитывала чуть больше пяти тысяч человек — это пока "старые" вооруженные силы не признали его главнокомандование. А у японцев в Корее войск было чуть больше ста двадцати тысяч человек. Большей частью, конечно, чуть ли не резервистов, но все же очень много, да и к ним "прилагалось" под тридцать тысяч разнообразных чиновников (включая даже школьных учителей), которые также таскали с собой револьверы. Очень неравные силы — но если в тот же Сеул, где японцев с ружьями собралось за сорок тысяч, приезжает "банда" в пару тысяч человек при двустах пулеметах и с сотней легких пушек, то оккупанту становится плохо: моторизованное воинство у каждой отдельно взятой казармы получает настолько сильное преимущество, что говорить о серьезном сопротивлении практически не приходится.
