Вечером к нам присоединилась и Машка — она закончила свою часть работы. Работы, откровенно говоря, уникальной — дочь наша на стеклозаводе отлила три огромных стекла (размером четыре метра на семь), а затем эти стекла были отшлифованы, отполированы, обрезаны, вставлены в хитрую стальную раму. После чего эта рама была вмонтирована в стену центрального холла, огораживая большую нишу. В которой вместо пола зияла огромная дыра…

Мы сидели в литейке, прихлебывая чай. С одной стороны, всего лишь ждали, пока металл в печи наберет нужную температуру, а с другой — просто отдыхали. Все же перекидать в печку несколько (довольно много) тонн слитков — работа очень тяжелая, даже с использованием электрокаров и гидравлических подъемников.

— Я вот думаю — а не развалится ли форма от того, что скульптура будет не пустотелая? — поделился я своими не сомнениями, а так, робкими опасениями.

— Да все будет хорошо, — ответила мне Машка, — Владимир Александрович просто не знает, а мы в Звенигороде уже в этой форме и свинцовую модель отливали, чтобы прочность станка проверить, и стальную, для проверки качества керамики. Выдерживает, не волнуйся.

— Я и не волнуюсь…

— Волнуешься — это уже Васька влезла, — а напрасно. Ты бы лучше на градусник смотрел, вроде уже температура достаточно поднялась. Мне отсюда плохо видно, проверь…

Я поднялся — с трудом поднялся — со стула, поглядел на гальванометр, присоединенный к термопаре.

— Да, уже можно. Василиса, не соизволите ли пхнуть пимпочку?

— Нет, о кристалл моей души. Не мое это дело — пимпочки пхать. Путь дочь наша пхает.

— Саш, я тоже не буду, потому что это именно твое дело, а мы лишь помогаем. Сам на кнопку нажимай…

— Интересно, а в форме статуя сколько времени остывать будет? — поинтересовалась Васька, когда мы уже пили чай у себя на кухне. На кухню мы "переселились" с завтраками и ужинами сразу как Машка приехала — потому что одновременно с ней к нам перебралась и Дарья. Вроде как "за будущей внучкой" присматривать. С внучкой пока не получилось, но Вениамин Григорьевич на все лето убыл в командировку в дальние края, и Васька уговорила тетку "погостить". Вот Дарья и "гостила", выходя из кухни разве что в магазины за новыми продуктами…

— Керамика хорошо тепло проводит, а я вентилятор включила. Завтра уже холодная будет, а что?

— Я подумала, что позолоту такой большой статуи долго делать, хотела пораньше заняться.

— А ты не подумала, как золоченую статую перевозить? Это золото-то сусальное не обдерется?

— А мы сперва ее положим, посмотрим, какими местами она в пол упрется, и там золотить не будем. Но мест таким мало, их и после установки можно быстро золотом покрыть. А если всю статую потом золотить, то много времени зря потеряем. Да и неудобно потом — ты же статуи в ниши ставить будешь? А там места взрослому вообще не пролезть остается…

Через десять дней одна позолоченная статуя, аккуратно упакованная в огромный ящик, с превеликими трудностями была погружена на специально подготовленную железнодорожную платформу и отправлена в Воронеж — там открытие университета было назначено на первое сентября и времени на ее установку оставалось немного. Ну а ту, которую отлили мы втроем, с еще большими трудностями по туннелю переправили в подвал университета, там водрузили на постамент…

Главной трудностью было то, что этой работой занимались всего два человека: я и мой монтер. Елизар Серпин, тот самый мальчишка из Нижнего, которого я взял для обслуживания первой своей электростанции, так нашим "персональным электромонтером" и остался. Я несколько раз предлагал ему перейти на работу на завод или электростанцию, но от отказывался: говорил, что денег ему и тут хватает, а он лучше уж нам послужит. Искренне считая, что я тогда спас его буквально от смерти, был он предан мне как собака — и теперь именно он занимался обслуживанием всего довольно непростого электрохозяйства Васькиных домашних мастерских и тоннеля. И не только электро — все многочисленные машины находились под его присмотром.

Под очень профессиональным присмотром — но все равно укладывая статуя на платформу, затем поднимая ее уже в подвале университета пота мы пролили немало. Василиса внимательно смотрела на то, как мы корячимся, пытаясь завести пеньковый канат толщиной с руку под статую, но рот открыла только один раз, когда мы закончили обвязку и я потянулся к кнопке тельфера:

— Саш, ты бы тормоз на платформе затянул, а то покатится и статуя по полу чиркнет…

Спасибо, дорогая, только этого нам бы и не хватило до полного счастья: в запарке ни я, ни Елизар не сообразили. А так — статую подняли, переставили на постамент. Который Елизар взгромоздил на секцию пола еще вчера вечером, причем в одиночку.

Дальше все было просто: двенадцать домкратов аккуратно подняли всю конструкцию на девять метров, Машка сверху крикнула, что все встало на место — и к работе приступила моя жена. Мы же народу сюрприз готовили, так что сварщика пятого разряда со стороны приглашать не стали, и Василиса два часа корячилась под потолком, приваривая к колоннам дюжину здоровенных ригелей. Вручную — никакой "автомат" туда пролезть не мог бы.

— Ну что, опускаю домкраты? — наигранно-веселым голосом поинтересовался я, когда Васька слезла, наконец, с верхотуры.

— А их нельзя так оставить? — дрожащим (скорее все же от усталости) поинтересовалась "сварщица пятого разряда".

— Не положено, гидродомкраты хоть немного, но протекают, а насосы, если их все время включенными держать, перегорят. И не бойся, дорогая, даже если ты половину ригелей вообще бы не приварила, и то прочности хватит.

— Я не боюсь, я опасаюсь, а ригели все приварены. Но может ты лучше сначала их проверишь?

— Да поздно уже проверять-то, я, Василиса Ивановна, домкраты-то уже выключил. Вы варите быстро, слов нет, но моторы еще быстрее греются — сообщил Елизар. — А за вами работу проверять — это все одно как за попом молитву. Проверить-то можно, а что выйдет и так всем известно. Вы идите, я домкраты приберу потихоньку. Только, Александр Владимирович, можно мне пойти посмотреть как там наверху все выйдет? Потом-то народу все время будет — страсть, и мне туда невместно заходить будет…

Поднявшись по боковой лестнице, мы прошлись по холлу. Машка, зараза, сначала еще и лампы почти все выключила — только закрытая трехслойным бронестеклом ниша сияла. Елизар подошел к витрине, закрывающей статую, поклонился ей до земли, пробормотав что-то. А затем, повернувшись ко мне, уже почти нормальным голосом прокомментировал увиденное:

— Слыхал я, Александр Владимирович, что именуют место сие храмом науки. А теперь понял, почему. Спасибо вам — и он поклонился уже мне, Машке и Василисе, всем по очереди.

— Так ты давай, сам учиться иди — и будешь в этот храм каждый день с полным правом ходить — предложила ему Машка со всей своей непосредственностью.

— Благодарствуйте, Мария Петровна, но мне уж лучше монтером и оставаться. Тяжелы для меня науки, так что буду делом заниматься, к коему приучен.

Дочь наша включила всю иллюминацию, мы еще раз обошли зал. Красиво!

Через два дня, двадцатого августа, состоялось торжественное открытие университета. То есть сам-то университет как учреждение был открыт еще в прошлом году, а теперь он открывался в "новом здании" — и вот оно-то, то есть здание, и открывалось. Конечно, все боковые корпуса были уже обжиты и преподавателями, и студентами — но вот центральный корпус был для них пока недоступен. И все с нетерпением ждали, когда же откроются, наконец, двери главного входа.

Открытие университета — мероприятие для России вообще не рядовое, а уж открытие его в самом высоком (пока) здании планеты — вообще уникальное. Так что народу собралось очень много. Правда государь-император пожаловать не соизволили (губернатор шепнул на ушко, что очень он был недоволен названием заведения), но приветственную телеграмму прислал. И наш губернатор ее зачитал, а после него со своими приветствиями выступили четыре "соседских" губернатора, ректора дюжины других высших учебных заведений — в общем, собравшийся народ два с лишним часа на солнышке простоял. По счастью, никого на "скорой помощи" увозить не пришлось, хотя на дежурство я выставил все шесть машин из Сталинграда и Векшинска.