Взамен он пообещал, что на заводе в Калуге он утроит выпуск уже мощных турбин, причем без особых дополнительных расходов. По его словам сейчас для больших турбин просто не хватало места. Впрочем, слова — словами, но вроде бы поначалу больших дополнительных расходов на станки не требовалось — да и работать на них пока было некому. Решение же нужно было принимать быстро: два раза перемещать завод явно дороже встанет, а если размещать завод на новом месте, то по крайней мере фундаменты для цехов нужно было закладывать до морозов. Ну и для жилья тоже…

Герасим Данилович — пока я раздумывал, принимать предложение или ну его нафиг — умудрился договориться с губернатором о том, что землю под завод и рабочий городок губерния выделит бесплатно. Невелика выгода, несколько тысяч рублей на приобретение участка ничего не решали. Но Александр Александрович, решив "всячески стимулировать развитие промышленности", выбил для меня очень ценный подарок, который в деньгах оценить было уже трудно.

Железная дорога до Калуги шла от Москвы через Тулу. А дорога, шедшая через Малоярославец, проходила в десяти верстах от Калуги — и хотя с первой пересекалась, рельсы дорог не соединялись. Поскольку рельсы принадлежали разным компаниям — и Офросимов "уговорил" правления обеих дорог разрешить мне построить "рабочие" ответвления от двух станций вблизи пересечения. А в результате, если я выстрою кусок дороги в три километра с двумя стрелками, то получу контроль над прямыми грузовыми перевозками в между Калугой и Москвой. Пока грузооборот был невелик, но что будет потом?

Так что, вздохнув, я подписал выделение полумиллиона рублей на реализацию нового плана. Только вздыхал я скорее облегченно, чем расстроено: неожиданно оказалось, что деньги эти в самое ближайшее время возместятся из "местных источников". Причем источников совершенно неожиданных.

Под Калугой уже добывался "мрамор" — отделочный известняк, серо-коричневатый в Шамордино и цвета "котлового кофе с молоком" рядом с самим городом. Но чуть подальше, неподалеку от деревни Бабынино "в прошлой жизни" при поисках угля добурились до настоящего мрамора, приятного желтого цвета. А еще верст через десять — месторождение уже черного мрамора. Оба месторождения — небольшие, но для отделки домов в Калуге их хватало, да и добывать камень было легко: хоть и шахты требовались метров под двести глубиной, но технология быстрого и недорогого обустройства таких шахт была уже отработана. Вот только точных мест, где эти ценные ископаемые можно ископать, я не помнил — да и не знал, откровенно говоря, поэтому просто выкупил задорого два участка десятин по четыреста. Ну а раз купил — то не пропадать же земельке-то…

С полутора сотен десятин у Бабынино капусты сорта "амагер" в конце сентября нарубили девять тысяч тонн. А с пятисот пятидесяти у Бабынино и Которгино картошки накопали двадцать две тысячи — и по теперешним рыночным ценам это почти покрывало "внеплановые затраты". Не совсем, но на полях еще морковки нарвали полторы тысячи тонн, еще чего-то по мелочи — а всякой ботвы и кочерыжек набралось столько, что тонн восемьсот свининки получится без каких бы то ни было затрат традиционных кормов. Понятно, что продукты выращивались больше для пропитания рабочих — однако было у меня смутное подозрение, что три тонны капусты в одно рыло рабочий за год не сожрет…

Вдобавок внезапно выросший "повышенный урожай" обеспечил мне и "политические дивиденды".

Офросимов о сельском хозяйстве губернии пекся больше кого бы то ни было — из губернаторов, я имею в виду. Постоянно мотался по селам, старался внедрять (иногда и из-под палки) передовой опыт. Создал в губернии опытную станцию с "образцовым хозяйством", провел картографирование почв, причем специальная химлаборатория постоянно вела проверку качества земель. В общем, был не просто в курсе современной сельхознауки, а был одним из ее толкателей и проводников — но то, что он увидел на полях "подсобного хозяйства", поразило его до глубины души:

— Да вы волшебник, Александр Владимирович. Я ведь сколько лет все силы прикладываю, чтобы урожаи в губернии повысить, многого навидался, еще больше читал — но подобного даже представить не мог! Ведь ежели каждый крестьянин будет собирать… ну ладно, хоть полстолько, сколько с ваших полей собрано, то губерния не только себя прокормит, но и соседей провиантом обеспечит!

— Возможно вы и правы. Беда лишь в том, что крестьянину ни полстолька, ни четвертьстолька не собрать — мы как раз стояли у кромки поля, с которого грузовики непрерывно отвозили капусту в хранилища в Калуге, а листья и кочерыги, отдельно собираемые мужиками, к стоящим на краю деревни свинарникам. — Вы сейчас видите лишь последние штрихи захватывающей картины под названием "битва за урожай". А почему она именуется именно "битвой", видно лишь весной, а на картофельных полях и летом. Вот это поле, достаточно небольшое, сто двадцать десятин всего, по весне пахали не лошади или волы, а трактора. Десять тяжелых тракторов, стоимостью тысяч по двадцать рублей каждый. А на картофельных полях на каждых пяти десятинах работал уже трактор маленький, всего-то по тысяче рублей за штуку — и работали все эти трактора без перерыва полных двадцать дней. Сто десять тракторов. Чтобы собирать такие урожаи, нужно только на технику крестьянину потратить минимум рублей по пятьсот на десятину, а затем для машин приобрести топливо, для земли — удобрения. Это уже деньги не очень большие — но кто из крестьян их найдет? Учитывая, что трактор не вечен, хватит его лет на десять…

— Сколько? — на лице губернатора была видна смесь удивления и испуга. — Пятьсот рублей на десятину?

— Считая, что трактор сможет проработать десять лет, в среднем в год на десятину затраты встанут в сто сорок рублей, это у меня уже подсчитано.

— Это же любому хозяйству разорение… в губернии средний надел шесть десятин, выходит, что крестьянину нужно восемьсот рублей тратить?

— Да. А теперь давайте считать: пусть крестьянин капусту сажает, все шесть десятин. За восемьсот рублей — и капусты он тогда соберет примерно двадцать четыре тысячи пудов. Пуд у него встанет в три с половиной копейки. Почем капуста на рынке?

— Копеек по пятнадцать, до двадцати…

— Возьмем по пятнадцать — тогда капуста эта будет стоить больше трех с половиной тысяч. На картошке крестьянин побольше получит, уже чуть меньше четырех тысяч. Но при нескольких особых условиях: у него должно быть изначально около четырех тысяч чтобы машины закупить, он должен уметь этими машинами управлять, и у него должна быть возможность удобрения, топливо для машин, семена и все прочее получать буквально у края поля. А после сбора урожая крестьянин должен продукт как-то довезти до рынка. Эти условия для крестьянина невыполнимы в принципе, так что, к сожалению, в ближайшее время губернии стать житницей всероссийской не грозит…

— То есть вы считаете, что крестьянин обречен жить в бедности и голоде? При том, что ваше хозяйство как бы показывает обратное словам вашим… Признаться, удивлен — прокомментировал мои пояснения Александр Александрович, когда мы на машине поехали обратно в город. Больше нам в поле делать было нечего, да и вообще он попросил меня показать поля после того, как увидел вереницы грузовиков, завозящих капусту в хранилище. И теперь, увидев, чего можно достичь на небогатой Калужской земле, он был явно расстроен, узнав, что сказка былью становиться не желает. И мириться с этим, похоже, не собирался: — Но у вас, я слышал, и в иных местах урожаи отменные…

— У меня не крестьяне в полях работают, а колхозники. Колхоз — это коллективное хозяйство, не единоличное. А это — огромная разница. У крестьянина надел в шесть десятин, или в десять, даже в пятнадцать где-нибудь за Уралом. А у моих колхозников наделов нет вообще. На сто домов у них общее хозяйство, в тысячу, а то и в две тысячи десятин. Общее — и работают они сообща. А еще сообща зарабатывают, и сообща решают, на что деньги тратить.