Линоров как-то горько усмехнулся:
— Вы правы, срочных дел у меня сейчас нет… Так что давайте займемся делами вашими.
— В таком случае я приглашаю вас зайти ко мне в гости, в мой поезд, и прямо сейчас. Дело, как я отметил, некоторым образом официальное, но и некоторым же образом конфиденциальное, и я просто не рискнул взять с собой кое-какие поясняющие документы.
Через полчаса Линоров с изумлением разглядывал довольно толстую папку с разными интересными бумажками:
— Что это?
— А разве Вячеслав Константинович с вами об этом не говорил?
— Нет, и я не понимаю…
— Видите ли, Евгений Алексеевич, у меня есть довольно веские основания думать, что за убийством Вячеслава Константиновича стоит наш нынешний премьер. Во всяком случае, имеются доказательства того, что партию эсэров он снабжал изрядными суммами денег. Доказательства для суда не бесспорные, более того, я думаю что никакой суд их не примет: это всего лишь сделанные неким банковским служащим выписки со счетов. Незаверенные, просто суммы и имена на бумаге. Однако у меня в верности этих сведений сомнений не имеется: господин, эти выписки делавший, должен мне очень много. Не денег, я спас жизнь его ребенка. И даже не я лично, но просто работникам моей службы безопасности удалось в нужное время нужному человеку помочь редким лекарством, кроме как у меня, нигде не производимым.
— И что тогда дают эти, как вы изволили сказать, бумажки?
— Мне — уверенность в том, что без Витте убийство фон Плеве не произошло бы. Витте его ненавидел, ведь именно Вячеслав Константинович стал инициатором его отставки. И мог бы стать инициатором его отправки на каторгу, однако император повелел дело против Витте закрыть. Видите ли, империя должна Ротшильдам очень много денег, а Сергей Юльевич — очень уважаемый клиент Ротшильдовского банка… и "поставщик" многих других богатых клиентов. Собственно, из банка Ротшильда как раз эти выписки и добыты. Я вам откровенно скажу: у меня есть и желание, и возможности эту тварь просто пристрелить — однако посмотрите вот тут… на счетах этого мерзавца лежит почти сто шестьдесят миллионов франков. И для России было бы обидно потерять эти украденные у Державы деньги.
— Так… А зачем вы все это рассказываете мне?
— А кому мне это рассказывать? Штюрмер и Валь отставлены со своих постов, Стишинский и Зиновьев сами ушли, понимая, что с новым министром работать им не дадут. В министерстве никто не будет заниматься таким расследованием.
— И уж тем более им не дадут заниматься ротмистру…
— Вот поэтому я перейду к официальной части. С Вячеславом Константиновичем у меня было особая договоренность, устная. В случае чего несколько человек, около двух сотен, которых я знаю пофамильно, будут получать у меня ежемесячно суммы, равные их последнему окладу жалования, в случаях, если их отставят от службы или они сами пожелают выйти в отставку. И еще семьдесят два, которых я не знаю и никогда не узнаю, но имена которых известны одному из известных мне офицеров. Получать не просто так, а за продолжение исполнения обязанностей. Вам я назову первый десяток имен, большинство из которых вам, вероятно, знакомо: поручик Иноземцев Николай Сергеевич, штабс-ротмистр Стрижевский Василий Андреевич, штабс-ротмистр Логвинов Николай Иванович, поручик Бельников Николай Михайлович, поручик Стогов Сергей Емельянович…
— Достаточно, я понял. И моя фамилия, как я понимаю, в этом списке присутствует?
— Нет. Она его возглавляет. Я воздержусь от объяснения причин подобного выбора, но отставленным офицерам для исполнения обязанностей требуется некий официальный статус, место работы — и именно вы выбраны на должность, если называть вещи своими именами, официального руководителя такой организации. Я предлагаю вам подать в отставку и возглавить в моей компании так называемую службу внешней разведки…
— Шпионить за границей? Нет уж, увольте.
— Отнюдь, шпионов у меня хватает. Задачей службы будет являться наблюдение за врагами России и превращению вот таких бумажек в настоящие доказательства. Когда точно известно, что искать и где — это несколько упрощает дело? Если им займется такой специалист, как вы… Ну а затем — перед физической ликвидацией Витте — нужно будет провести еще одну операцию, по возврату украденного России.
— А если, предположим, у меня будут иные виды на будущее?
— У нас был обговорен и иной кандидат, правда, имея в виду, что вас уже не будет в списках живых… Нет, это не угроза никакая, просто Вячеслав Константинович, вероятно, не предполагал отказа. Откровенно говоря, я надеялся, что он с вами имел беседу на эту тему.
— Я… мне необходимо подумать над вашим предложением.
— Безусловно. Когда надумаете, пошлите мне телеграмму. Адрес — Сталинград, Волкову. Содержание — дата вашего прибытия в город. И пока — вот, возьмите, тут десять тысяч. Вероятно вам нужно будет кое-куда съездить, кое с кем посоветоваться, кое-что уточнить и проверить — и мне не хотелось бы, чтобы материальные ограничения в этом хоть сколь-нибудь воспрепятствовали. Это не подкуп, не аванс — я просто случайно знаю, что некоторых офицеров отправили в отставку на просто неприличных условиях, и им тоже некоторая материальная помощь не помешает. Да и иные встречные, случается, оказываются обделенными мирскими благами. Еще раз повторю — безо всяких обязательств. Просто мне бы хотелось, чтобы наше сотрудничество — на которое я очень надеюсь — опиралось на полное доверие друг к другу. А проверить то, что в этой папке, бесплатно не получится.
Ротмистр встал, демонстративно убрал руки за спину:
— Я еще не принял ваше предложение.
— Я не закончил. Думаю, на проверку вам понадобится месяца два, возможно и больше. Раньше — лучше, но гораздо важнее, чтобы у вас не оставалось и тени сомнений. Эти бумаги вам принесут вечером, домой, а пока я попрошу взять вот эти, тут список лиц, возможно — я подчеркиваю — возможно занимающихся тут, в Пскове, изготовлением взрывчатых веществ. Они покупают весьма специфические химикаты — которые, впрочем, применимы и в иных целях. Я знаю, что ацетоном масляные пятна с одежды убирать легко — ну а вдруг в нем пироксилин растворяют? Проверить, думаю, стоит… — я улыбнулся, показывая, что и сам всерьез не принимаю эту чушь. — Эти бумаги я вам передаю официально, собственно для передачи их я вас сюда и пригласил. Думаю, что на сегодня мы закончим, да и дело у вас появилось…
Линорову я, конечно же, наврал. То есть не совсем: с Вячеславом Константиновичем мы действительно договаривались — но "в прошлой жизни", причем в присутствии самого Евгения Алексеевича. Да и помнил я от силы фамилий двадцать — но помнил тех, кто знал остальные имена из списка. Списка жандармов, которые никогда не продавались…
Когда ротмистр ушел, я вдруг поймал себя на странной мысли: почему-то мне было почти безразлично, станет он работать у меня или нет. Документы, доказывающие воровство Витте он, безусловно, раздобудет — хотя бы часть, достаточную для отдачи "премьера" под суд. И если эти документы передать тому же Дурново, то вопрос решится правильно: Петр Николаевич самого Витте ненавидел и сумел бы убедить царя на основании фактов убрать мерзавца. И сейчас мне это было важнее — хотя все же с "прошлым" Линоровым мы почти подружились и хотелось бы подружиться вновь. Ну а не получится… с возрастом цинизм нарастает, что ли?
Наверное все же нет. Векшины мне стали даже ближе, чем раньше, да и не только они… Скорее всего, просто ротмистр "в тот раз" все еще оставался близким, но все же сотрудником. Приятелем, а не другом.
Долго размышлять о "странностях восприятия людей в третий раз" не пришлось: семнадцатого мая взорвался завод в Старом Осколе и мне стало не до абстрактных размышлений. На металлургическом заводе теоретически может взорваться много чего, но гораздо больше шансов на то, что что-то все же сгорит. Однако и маловероятные события случаются…
Поначалу из-за масштабов разрушений возникла версия о диверсии: при взрыве пострадало почти две сотни человек, причем, говоря сухим канцелярским языком, больше семидесяти из них "пострадали с летальным исходом". А еще "пострадали" пять домен из шести и четыре кислородных конвертера. Однако мы — все, кто занялся расследованием аварии — просто, как оказалось, недооценивали уровень идиотизма отдельных граждан.
