— Если не возражаете, Николай Борисович, я покину это место: не желаю выслушивать оскорбления! — сухощавый вскочил и буквально выбежал из кабинета. Вместе с ним вышли ещё трое.

— …но если Вы потратите какое-то время на изучение опыта тех, кто этим уже занимается больше трёх лет, то быстро этому научитесь, — я закончил свою мысль, не обращая внимание на "беглецов". — К сожалению — Вашему, и к счастью — уже всей России, разработки самолётов были засекречены, и враги, копируя — точнее, пытаясь копировать — русские машины безусловно отстают в разработке. Но это явление временное, так что Ваши знания и Ваша усердная работа будет весьма востребована. Но — позже, а сейчас я бы предложил сосредоточить внимание на следующих машинах, — с этими словами я отдёрнул занавеску, прикрывающую висящие на стене картинки. Хорошие картинки, сам рисовал!

— Это — самолёт-истребитель, его задачей является только лишь уничтожение вражеских машин в воздушном бою. Конструкция инженера Горянина, под мотор в двести сил — это восьмицилиндровая версия нынешнего мотора, о котором упоминал покинувший нас господин. Пока скорость этой машины составляет двести сорок километров в час, но инженеры обещают увеличить мощность мотора процентов на пятнадцать и ожидаемая скорость поднимется до примерно двухсот шестидесяти километров.

Инженеры с явно выраженным на их лицах скепсисом принялись разглядывать картинку с монопланом, у которого крыло было приделано к днищу фюзеляжа: совершенно новая для них идея явно смутила неокрепшие умы. Я же тем временем отдёрнул вторую занавеску:

— Двухмоторный бомбардировщик инженера Селиванова. Этот летает со скоростью около двухсот километров, чуть быстрее. Самолёты, конечно, весьма несовершенны, но для Вас я лучшего предложить не могу, хорошо если и производство таких машин сможете осилить.

Ломанное крыло "чайка" с моторами на изломах видимо и мозги инженеров окончательно сломала.

— Вы хотите сказать, что у вас готовы и лучшие аппараты, но их строительство нам доверить нельзя? — опять раздался чей-то обиженный голос.

— Есть у меня и гораздо лучшие машины, и Вам их покажут, конечно же. Я постараюсь сделать это даже сегодня — но насчёт строительства… Завод для производства истребителя Горянина начал строиться в ноябре, и сейчас он уже начинает выпуск машин — по две машины в сутки. Затраты на строительство составили чуть меньше двух миллионов, на заводе работает уже больше пятисот человек. А завод для изготовления самолетов "Оса" сам строился два года, обошелся в двадцать пять миллионов — и почти три тысячи рабочих могут выделать по одному самолёту в неделю. К тому же вот вас тут собралось человек пятнадцать инженеров, а только на производстве "Осы" у меня занято инженеров почти пятьдесят человек — и всем работы хватает. Так что дело не в доверии, но России нужны самолёты уже сейчас — а именно сейчас других машин для производства у меня нет.

— Мы поняли, — прокомментировал мое выступление Делоне, всё же с каким-то сомнением в голосе. — Но сколько времени потребуется для строительства заводов под ваши самолёты? Опять полгода? Не лучше ли немедля приступить к строительству машин по нашим проектам? Тем более, что даже в мастерских при Киевском институте возможно выделывать по четыре, а то и пять машин в день?

— Надеюсь, что Военное министерство подыскало подходящие здания и строить цеха уже не понадобится. Необходимые станки я, думаю, смогу поставить в течение месяца-двух, так что при везении самолёты можно будет начинать выпускать уже в начале лета. А выделывать вот эти машины нельзя. Мне, откровенно говоря, даже не жалко того, что германские пилоты будут сбивать их при первой же встрече — мне жалко тех людей, которые будут этими машинами управлять. Самолёты новые построить можно, а вот лётчиков новых построить не получится.

В комнате воцарилась тишина — видимо инженеры обдумывали высказанное мною. И, похоже, мысль показалась им верной.

— Станки тоже уже назначены для этих заводов, — прервал молчание кто-то. — Так что начнём даже раньше!

— Вот тут вынужден разочаровать. Большинство станков, нужных для постройки самолётов, никакое военное министерство обеспечить не в состоянии, они делаются для авиазаводов по специальному заказу, опять же, мною. На моих станкостроительных заводах — и больше Вы их не найдёте нигде. Сейчас сами все увидите… — я протянул руку к телефону и набрал номер:

— Камилла, ты никуда лететь не собираешься? У меня тут с дюжину инженеров-авиастроителей собралось, нужно им срочно показать завод в Воронеже… Что? Да, к ужину вернусь.

Повернувшись к гостям, я усмехнулся: большинство пялились на настенные часы, показывающие половину одиннадцатого утра.

После полёта во Францию Камилла полностью прониклась удобством авиатранспорта, и теперь на небольшом аэродроме в трёх километрах от городка в состоянии постоянной готовности дежурили три "Пчёлки". Одна для моей жены, одна — для тех, кто ей будет нужен в очередной поездке по химзаводам (обычно ее сопровождало человек восемь), и одна — на всякий случай. Так что оказаться к часу дня на новом авиазаводе в Воронеже было несложно. К тому же именно такой вид транспорта помог инженерам "глубже осознать свои заблуждения". И с большим интересом вникать в детали производства того, что я называл "современным самолётом".

Который — по меткому выражению самого Вениамина Горянина — представлял собой "красивую летающую упаковку для тросов, проводов и труб". В шестиметровом фюзеляже прятались почти сто метров труб гидросистемы, полкилометра проводов, разных тросов тоже тянулось метров восемьдесят — и всё это не должно было перепутаться и перекрутиться при любой тряске во время полета. И тем более — при сборке самолёта — и приехавшие инженеры с огромным удивлением наблюдали, как инженеры уже воронежского авиазавода после прокладки очередного жгута проводов методично, отмечая каждый замер в специальном журнале, прозванивали все цепи электросистемы. А что делать? Если где-то напутают, то машина может свалиться в самый неподходящий момент…

Зато пятикратно проверенная машина была буквально символом надёжности: все системы управления были троированы и даже при попадании небольшого снаряда она, скорее всего, не только не свалится, но и останется вполне управляемой. Лопнут трубы гидросистемы — управлением займутся электрические машинки. Порвутся провода — останутся стальные тросы, и пилот — хоть и с огромными физическими усилиями — всё ещё будет в состоянии вернуть машину домой…

Напоследок гостям показали, как у стоящего на козлах самолёта проверяются все три системы уборки и выпуска шасси: за скорость приходилось платить немало. Но сама идея будущим авиастроителям очень понравилась, и, собираясь домой, большинство обменивалось довольно восторженными впечатлениями. Правда, несколько — двое или трое — инженеров выглядели подавленно…

Когда мы уже выходили из самолёта в Царицыне, Делоне вдруг обратился ко мне:

— Александр Владимирович, я, конечно, поздновато спохватился, но нельзя ли как-то попросить в Воронеже прислать чертежи с расчётами этого самолёта? Мне бы было весьма интересно ознакомиться именно с методикой расчётов таких аппаратов.

— Думаю, что можно и без Воронежа вам помочь в этом деле. Вам же не требуются подетальные вычисления, а техническое описание проекта имеется и здесь. Когда будет удобно его получить?

— Если возможно, то сейчас. Я бы хотел взглянуть на проектные документы до отбытия в Киев.

Эта команда инженеров припёрлась ко мне вовсе не из желания "скататься в командировку за казенный счёт", и проекты своих самолётов привезли не ради того, чтобы похвастаться. То, что Александр Волков выпускает больше половины моторов в мире, они и так знали (по крайней мере, большинство из них), но моторы-то у меня делались в основном автомобильные, тяжёлые. И почти все проекты самолётов делались под иностранные, специальные самолётные двигатели, дорогие — но лёгкие. Целью гостей было склонить меня к "производству нужных им авиамоторов" — или обсудить, как можно приспособить существующие двигатели для их самолётов. Выяснив, что я ничего "приспосабливать" не собираюсь, некоторые из них уехали — ну как же, русскому интеллигенту сказали, что он в чём-то не разбирается!