Война — дело выгодное. Но очень дорогое и жестокое. Потери японцев превысили сто двадцать тысяч человек: ходить в атаку строем при современном оружии — дело "почётное", но глупое. Ещё более глупо из-за поражения в отдельном бою делать сеппуку (я уже не говорю о массовом харакири, проведенном японскими офицерами после принятия русского ультиматума). И уж полный идиотизм расстреливать своих же солдат, хотя бы и выгнанных противником "из плена" — но почти тридцать тысяч человек японцы угробили по собственной инициативе. А больше половины японских потерь вообще были "санитарными" — военная медицина у островитян была практически никакая.
Русской же проблемой были четыре тысячи убитых русских солдат, а корейской — девять тысяч погибших корейцев (причем большей частью — гражданских). Моей же личной проблемой стала ссора с Евгением Ивановичем Алексеевым: он был категорически против "передаче" Корее "корейских" полков российской армии (уже трёх, причем с полным вооружением). Хотя взамен я получил дружбу с генералом и военным министром Кореи по имени Хон Гёнхо. Надеюсь, длительной и искренней: совместный бизнес, если он успешный, дружбе весьма способствует.
Алексееву я, как мог, старался объяснить, что корейские полки и в Корее будут защищать интересы России — потому что это экономически им выгодно. А за кем числится армия, да и есть ли эта армия вообще — это существенного значения не имеет: все в конечном итоге решает именно экономика. Вдобавок Гёнхо, хоть и стал военным министром, полководец так себе, так что нам корейской армии вообще опасаться не следует — но Евгений Иванович оставался при своём мнении.
Военачальник и из меня никакой, полководцев на Дальнем Востоке и так хватало — Алексеев даже успел буквально за три дня до перемирия взять Цусиму. Так что меня война касалась лишь в плане "снабжения". Причем не снарядами с патронами, и даже не финансами, а продовольствием и обмундированием. Ну и транспортными средствами.
В моём "будущем прошлом" Япония тоже смогла победить не военными средствами. Если я правильно помню, людские потери японцев вдвое превышали русские. Но им было и новых солдатиков возить недалеко, и "расходные материалы" доставлять было ненакладно — а Россия всё тащила по узенькой ниточке Великой Сибирской дороги. В этот же раз основное "плечо" снабжения (русских войск на Йессо) было меньше двухсот пятидесяти миль (это с Сахалина до Отару, до Вакка-Най — вообще восемьдесят) — и проблем с доставкой всего необходимого не было вообще. И только поэтому небольшое (реально небольшое) преимущество в вооружении сыграло решающую роль.
Для чего нужно, чтобы солдат был одет, обут, сыт и здоров. Когда вокруг трёхметровые сугробы, солдату нужно дать три смены белья, теплые (и непромокающие) штаны, удобную (и опять непромокающую) куртку. Аналогичную обувь — минимум два комплекта…
Камилла полиэтилентерефталат выпускала на двух довольно небольших заводиках. Понемногу — производства были не только еще "опытными", но и народ их только осваивал (причем с трудом), однако десять тонн "лавсановой нити" каждый кое-как выдавал. Каждый день выдавал, что позволяло изготавливать — и тоже каждый день — по тридцать тонн любимой бабушкиной ткани "лён с лавсаном". Вечная буквально ткань, я на даче рассекал в пошитых из неё штанах, которые еще дед себе покупал. На заводах из нее шили спецовки (синие), а для "береговой охраны" — камуфляжную форму. И летнюю, и зимнюю — на подкладке из вискозной "шерсти". Но зимой "камуфло" носить не комильфо, да и промокает этот лён с лавсаном совсем так же, как лён без лавсана. Поэтому Камилла обеспечила сахалинскую армию белыми почти непромокающими комбинезонами — из каландрированного капрона.
Слово-то я знал, не знал, что оно означает — но когда пришлось заняться выпуском собственной бумаги (целлюлозы делалось больше, чем ее "съедала" моя жена), узнал, что каландрирование — это проглаживание горячим валом. А капрон — так некто Эрнст Отто Бекман его придумал ещё в тысяча восемьсот восемьдесят шестом…
Вот только этой радости и на "береговую охрану" еле хватало. Причин было несколько, и "нехватка финансирования" стояла на одном из последних мест. На первом была нехватка фенола. Оказывается, почти вся Камиллина "химия" тем или иным образом на феноле базировалась — из него делался и аспирин, и капрон, и очень многое другое. Источником фенола был уголёк — но вот как раз угля Родине не хватало. Смешно сказать: столица целиком отапливалась углём из Англии. И не только столица…
Об этом я и разговаривал в Николаем Павловичем долгой дорогой из Владивостока в Петербург. Игнатьев не стал — по примеру, скажем, товарища Троцкого — забирать себе "императорский поезд". Но и в обычном купе премьеру обитать не пристало — дело не в "скромности", а в простой безопасности. Так что на Дальний Восток он ехал в одном из моих "поездов-салонов", сделанных для меня и для Камиллы — ну и обратно мы отправились на нём же. Кроме обычной "свиты премьера" и меня в поезде ехали генерал Иванов и два "молодых контр-адмирала": Курапов и Семёнов.
Поскольку ничего "особо срочного" не предвиделось, большую часть времени все мы проводили в салон-вагоне, беседуя на разные темы. Первые пару дней Игнатьев больше расспрашивал о прошедшей войне. А затем разговоры плавно перешли на политические темы — и тут я почерпнул много полезного. Но больше — интересного: Игнатьев умел рассказывать.
Очень интересным был его рассказ об отречении царя и провозглашении России парламентской республикой. Оказывается, сам Николай Павлович был совершенно не в курсе планируемых событий и узнал о своей новой должности из опубликованного в газетах царского манифеста об отречении — но постфактум, в разговорах с "народом", он узнал очень многое про подготовку переворота. Главными "двигателями" этой "кабинетной революции" были царские же министры и, сколь ни странно, самые высокопоставленные "концессионеры", причем их "идеологом" был фон Плеве. Ну с Ламсдорфом-то понятно: кому как не министру иностранных дел понимать, куда ведет Россию политика самодержца. А вот министр государственной безопасности меня удивил: неужели его тоже зацепила "лихорадка теряемых миллиардов"?
Впрочем, фон Плеве был именно "государственником", а не монархистом — так что его мотивы были скорее все же далеки от корыстных. Как и мотивы Щербатова — Николай Борисович все же был "за конституцию", отсутствие которой, по его мнению, сдерживало промышленный рост и мешало развитию сельского хозяйства. По причине чего князю — владельцу полумиллиона десятин земли — царская сельхозполитика была буквально поперек горла. И не ему одному: всего в "революционном заговоре" участвовало с полсотни весьма высокопоставленных чиновников и богатейших предпринимателей России: все концессионеры (кроме, понятно, самого царя) и ещё человек пять. Очень сильная и представительная команда, включающая трёх Великих Князей и Искандера — и когда фон Плеве в сопровождении дюжины генералов "попросил" Николая отречься, альтернатив у царя не было.
Из разговоров мне стало понятно и почему на должность премьера был назначен Игнатьев. Николай Павлович был весьма известен и уважаем за границей (не любим — он там многим политикам "ноги оттоптал" — но уважаем), был "своим" в военной среде. А ещё он был кристально честным человеком. Честным до изумления: занимая (хотя и недолгое время) пост министра государственных имуществ, он не только сам не украл ни копейки, но и успел прижать воров из ближайшего окружения Александра III. За что, собственно, и был смещён с должности.
Также, сколь ни странным этом могло показаться, Игнатьев был уважаем и даже в какой-то степени любим простым народом — так что превращение его в "начальника Земли Русской" не привело, как и ожидалось, к каким-либо волнениям. Но главным в выборе заговорщиками именно Игнатьева было то, что в любом случае семидесятилетний старик рассматривался как фигура сугубо временная, поэтому и в последнем царском манифесте был явно оговорён срок его правления: два года. За эти два года предстояло выбрать "представительный состав Думы", "составить Конституцию" — и все были искренне убеждены, что Николай Павлович не наворочает за отведенный срок чего-либо непоправимого.
