– Что случилось?

Но услышать вразумительный ответ ни я, ни Пирогов так и не смогли. Новый страшный взрыв громыхнул совсем рядом, выбил стекла вместе с рамами, шмякнул Пелагею об стенку, отшвырнул Пирогова, меня оглоушил, но не задел. Смотрю с забитыми ватой ушами на разрушенную комнату, а в ней все как будто застыло. Как будто кто-то большой и всесильный нажал на пульте бытия кнопку «Пауза». Изодранная осколками, растрепанная балтийским ветром штора буквально повисла в воздухе шматком. Какой-то полуметр до пола оставалось преодолеть падающей люстре. Застыла пыль, и словно сам воздух сделался вязким и липким. Но я-то двигать головой могу.

Тут в дверном проеме показался человеческий силуэт. Молодой мужчина среднего роста, худощавый, брови выцвели, лицо загорелое малоподвижное, одет в серый пиджак с галстуком, брюки того же фасона, штиблеты. Он бесцеремонно, с будничным видом подхватил валявшийся на полу уцелевший стул, пододвинул его к моему креслу, сел и жестом попросил меня ничего не говорить, начав беседу сам:

– Вот смотрю я на вас, Михаил Иванович, и понимаю, что слишком вы доверчивый. Слишком долго позволяете вы держать себя в совершеннейшем неведении.

– Ну, так, может быть, просветите меня, господин…

– Мое имя ничего вам ровным счетом не скажет. Я… хранитель времени. Да. Так, пожалуй, будет правильней.

И здесь я нахожусь по причине прямого выполнения своих обязанностей и долга. Вся загвоздка в том, что вплоть до этого момента вами постоянно манипулировали в своих целях самые разные нарушители. Сначала Садовский внушил надежду. Затем Штерн обхитрил, втюхав вам откровенную дезу. После и вовсе Петров свою песню спел.

Вот вы воюете, течение истории меняете, Севастополь отстоять помогли, царевича Александра спасли от гибели, а возвращения домой в родной двадцать первый век все нет и нет. Не задумываетесь, почему?

– Задумывался.

– Мало задумывались, – на лице незнакомца отразился укор. – Меж тем, рьяно играя в хроношахматы, и дедушка, и внук не понимают, что своими действиями они не просто раскачивают петлю времени, они ее затягивают на шее самого мироздания. И когда петля затянется полностью, ничего уже не будет. Совсем ничего.

– А вы, значит, оберегаете стабильность?!

– Именно.

– Тогда почему не вмешиваетесь?! Почему гибнут люди, города, страны, континенты, планеты, миры, целые реальности…

– Стоп, стоп, стоп. Вопросов много, но ответ один: все в ваших руках. Я не стану рассказывать вам о том, почему товарищ Петров после спасения Александра попросту забыл о вас, оставил тут. Скажу другое. Решить главную задачу и вернуться к себе домой способны лишь вы. И только от вас зависит теперь буквально ВСЕ.

– Звучит как фанфары.

– Можно и так сказать. Однако я хоть и хранитель времени, тратить лишние минуты на болтовню не привык. Поступим так: я покажу вам ИСТИНУ. Покажу то, чего вы не знали. А дальше решайте сами, как поступить: добровольно смотреть на летящее в тартарары мироздание либо спасти его и себя…

Хранитель (назову его так) поднял один из крупных осколков стекла и вплотную поднес его к моим глазам. Взор моментально заволок туман, и я увидел ту самую комнату, а заодно и хронопетлю, где навечно застряли Штерн и Петров. Они и теперь были там, о чем-то споря возле здоровенного металлического шара, словно еж утыканного стержнями-антеннами и опутанного проводами. Впервые вижу «Сферу» и слышу приглушенные голоса дедушки и внука:

– …Ты пойми, Саша, нам с тобой от расправы не уйти. Тебе – наверняка, мне – тем более. Но даже если обойдется и минует нас арест, то убрать все ЭТО в тыл мы попросту не сможем. Прибор хрупкий, требует постоянного тока, притом строго без отклонения. Чуть что не так, вся работа коту под хвост.

– Тогда взорвать все к чертям собачьим, чтоб фашисту не досталось. Чертежи же у тебя есть? Есть. Так чего ждем? В Томске уже лаборатория оборудована, а мы тут до сих пор сидим.

– Больно скорый ты, Саша. Да будет тебе известно, что чертежи у меня принудительно конфисковал товарищ Садовский…

– Егор Игнатьевич?

– Он самый.

– Странно… Мне он ничего не сказал.

– На то он и твой начальник, чтобы тебя не спрашивать…

Долго говорим, Саша. Долго. Но есть у меня идейка. Вот что я тебе предлагаю; если к «Сфере» напряжения добавить, то сможем мы не только наблюдать, но и путешествовать.

– Машина времени?

– Именно, внук мой дорогой, именно. И пусть сработать она сможет лишь раз, что нам прямо сейчас мешает вернуться на годик назад и предупредить все наши промахи?..

Звук пропал. Полностью. Внук и дедушка снова о чем-то спорят и разом поворачиваются к двери. В нее явно кто-то ломится. Штерн тут же бросается к столу, где лежит здоровенный блок с рычагом. Петров пытается ему помешать. Натренированный удар ладонью по горлу – и профессор, выпучив глаза, падает на пол, успев все же привести в действие «Сферу». Вспышка малинового света, искры, взрыв, огонь, дым. Снова дым. Или туман? Рассеивается он лишь тогда, когда я оказываюсь сидящим за столом. Лампа, стакан с крепким чаем, телефон, толстая папка с надписью «Сфера.36/41», очки, пепельница с окурками. А вот теперь самое интересное. Я больше не Михаил Юрьевич Лермонтов. Не прикованный к кровати калека, оставшийся «там», в ином 1861 году, когда Англия, обуреваемая жаждой реванша за проигранную Крымскую войну, вздумала попытать удачу, шесть лет спустя наслав на Петербург и Севастополь армады бронированных крейсеров с дальнобойными пушками. Откуда я все это знаю? Не ясно. Просто знаю, и все.

Еще знаю, что нахожусь сейчас в теле старшего майора госбезопасности Егора Игнатьевича Садовского – предка Геннадия, о котором тот мне ничего не рассказывал. Секретность, мать ее. Ладно, секретники, черт с вами. Важно другое. Передо мной на столе лежит конфискованная у Штерна папка со всем, что касается «Сферы», а в отрывном календаре значится дата «16 сентября 1941 года». И я точно знаю, что уже сегодня произойдет событие, отправившее Штерна и Петрова в петлю времени, помогшее им обоим миновать ареста. Знаю и то, что после пожара превращенную в груду искореженного бесформенного сплава металла и резины «Сферу», а заодно папку с документами Садовский-предок перевезет в далекий Томск, где исследования будут продолжены уже другими учеными. А спустя еще несколько десятилетий, в новом двадцать первом веке, цепь событий приведет меня сюда. И что-то со всем этим фатумом срочно нужно сделать, и притом сделать именно мне, раз уж я тут. Но вот что именно?..

Решение пришло само и неожиданно.

Я встал из-за стола, подошел к углу, где, потрескивая поленьями, топилась буржуйка. Пальцы открыли дверцу, и спустя минут десять все содержимое портфеля превратилось в груду пепла, растрепанного кочергой. И даже если сотрудники «Отдела» найдут портфель на столе у Садовского-предка, то ничего, кроме пустых листов, они там не обнаружат. Теперь дело за малым: арестовать «игроков», не дать им сесть за «шахматные доски». Прихватив с собой парочку бойцов, я направился на второй этаж, где и располагалась «лаборатория». Штерн и Петров уже там и уже ругаются за запертой дверью.

– Ломай, – приказал я. На дверь обрушились удары, а потом грянул взрыв. Настолько мощный, что дверь сорвало с петель, отшвырнув штурмующих. Боли я не почувствовал, хотя припечатало меня к стенке так, что захрустели кости. Новый рывок, и я как будто взмываю вверх, захваченный многоцветным ураганом. Не знаю, сколько он меня вот так крутил-вертел, но только скоростное падение в темноту оказалось не из мягких. Ну, только дайте мне теперь добраться хоть до Штерна, хоть до Петрова, хоть до этого чертова хранителя времени! Гарантированно любому из них морду набью за ущемление человеческих прав и отсутствие должного комфорта во время темпоральных перемещений…

– Просыпайтесь. Скоро Москва, – приятный женский голос обрушился на сознание, словно многопудовый удар молота. Я вскочил и тут же рухнул назад, врезавшись головой во что-то твердое.