Под уханье пушек и взрывы бомб, как заправский сухопутно-морской гусар, принялся я за генеральную приборку внешнего вида. Брился, стригся, чистил мундир перед зеркалом умывальника. И все равно изображение свое без содрогания видеть не мог. Осунулся, похудел до состояния Кощея Бессмертного, словно согнулся под тяжестью пережитого. Таким я себя ни в этой, ни тем более в прошлых жизнях что-то не припомню. И…

Не знаю, кто там наверху решает судьбы людские, но рука сама отложила в сторону щетку, а ноги тут же вывели тело из ванной и быстро-быстро потащили в соседнюю комнату. Очень вовремя. Едва я переступил порог, как за спиной раздался похожий на разбивающееся стекло звон, затем взрыв и снова звон со стуком. Поздравляю, Михаил Иванович, к вам в ванну через окно влетело ядро, а потому нужно срочно вызывать сантехников из местного ЖЭК. Работы у них будет много. Медная ванна пробита осколками, окно и зеркало вдребезги, от умывальника одни щепки остались, опасная бритва торчит в дверном косяке, словно воткнувшийся в цель бумеранг. Нет, тут одним ЖЭК не обойдешься, нужно…

Снова я превратился в робота Вертора, чьи ноги выполняли одну-единственную команду: «Выйти из дома». Не зря выполняли. Я на улице, а с неба, до этого моросившего мелким дождем, как будто одновременно и со всех сторон на заклеенные плотной бумагой окна моей квартиры обрушилось несколько ядер. Мистика не мистика, но если так и дальше пойдет, то и ипотеку и квартплату мне вносить не придется – не за что будет.

Недоволен не я один. Если кто с удвоенной силой и осуждает каждодневное разрушение Севастополя, так это пленный Сент-Арно. Можете не верить, но он до сих пор жив и совершенно излечился от всех своих болячек. Пирогов только руками разводил, а маршал, видя во всем случившемся промысел Божий, попросил у Меншикова оставить его в Севастополе. И вообще, выразил он готовность всецело сотрудничать с нами, чем незамедлительно вызвал гнев соотечественников. Французы считают маршала предателем, Наполеон № 3 лишил его всех наград, чинов и регалий, пообещав виселицу после захвата Севастополя и победы над Россией. Сент-Арно в долгу не остается, в нашем «агитотделе» тоннами строчит воззвания к французским солдатам, называет императора авантюристом и «английским подхалимом», призывает не подчиняться приказам, бунтовать, сдаваться в плен.

Что до чинов, орденов и прочего, то великие князья Николай и Михаил пообещали бывшему высокопоставленному врагу, если тот изъявит желание, полностью восстановить его уже на русской службе. Откуда здесь взялись царевичи? Отец в Севастополь прислал, отписав до этого Меншикову: «Сыновьям Моим, Николаю и Михаилу, дозволил Я ехать к тебе; пусть присутствие их при тебе докажет войскам степень моей доверенности; пусть дети учатся делить опасности ваши и примером своим служат одобрением храбрым нашим сухопутным и морским молодцам, которым Я их вверяю».

А я прямо сейчас вверяю будущее в руки моих бойцов, уже готовых к вылазке и прочим тайным операциям. Вот только ночи глубокой дождемся, и сразу в бой.

Каждый житель осажденного Севастополя точно знает, что самые интересные и нередко ужасные сцены происходят на бастионах по ночам. Нынешняя ночь, скорее всего, исключением из общего правила не станет. Уже темно. Всходит луна. На очистившемся от туч небе, словно звезды, пролетают бомбы. И полет у них проходит по своей особой схеме: сначала болванки летят медленно, в какой-то момент времени даже останавливаясь на мгновение, как будто выбирают место падения, а затем, шатаясь из стороны в сторону, падают все быстрее и быстрее, пока не превращаются в огненно-черную мазню.

– Маркела![286] – слышится на бастионе голос сигнальщика.

Все, кто стоит в этот момент времени на площадке, немедленно припадают к земле. Напрасно. Бояться нечего. Вот и сигнальщик подтверждает, по полету определяя, куда именно упадет бомба.

– Не наша! – кричит он. – Армейская!

Пауза секунд в десять – и новый крик, предостерегающий относительно следующей английской «гостьи»:

– Берегись, наша!

Миг – и бомба со злобным шипением разбрасывая искры, вертится посреди лежащих на земле матросов и солдат. Однако в их рядах тоже имеются свои знатоки артиллерии.

– Не ховайсь, померла! – заверил всех старый Даниленко, заметивший, что трубка погасла. Тут же Кошка подхватывает бомбу и, изображая лису, визгливо говорит ей: «Колобок, колобок, я тебя съем». Раздается смех. Из своей «конуры» тут же высовывается Кутров.

– Что это там так расшумелись?! – спросил он. – Послать прислугу по орудиям!

– Есть! – отзывался комендор, и несколько матросов тут же подбежали к ближайшей пушке.

– Чем заряжено? – интересуется Кутров.

– Бомбой.

– Ну, валяй!

Словно огромный многопудовый чугунный дракон, орудие исторгло из «пасти» огонь с зарядом и отпрыгнуло назад, обдавая прислугу горячими клубами дыма. Бомба унеслась к каменистому вражескому валу. Бритые бойко отвечают не одним, а сразу десятью выстрелами. Сигнальщик едва успевает кричать:

– Бомба! Не наша! Пушка! Берегись! Граната! Маркела! Жеребец!

– Не части, Митроха! – кричат ему матросы. С вражеской стороны отчетливо слышен звук, напоминающий наше русское «ура».

– Черт возьми, уж не думают ли они идти на штурм?! Эх, раскутились, – рассуждает «барбос» Кутров, окончательно выбравшись наружу из своего жилища. – А ну-ка, ребята, угостите их картечью!

– «Капральство» бы ему послать для порядку! – мечтательно заметил Кошка в надежде на редкое, но порой эффективное зрелище. «Капральством» у солдат называлось чисто матросское изобретение. Заметили однажды флотские, что неприятель посылает иногда вместо бомб бочонки с порохом и деревянными обрубками, к которым привязывались по четыре гранаты. Глядя на эти «букеты» (так их у нас прозвали), находчивый Кошка придумал штуку похитрее: взял жестяной цилиндр с деревянным дном, вложил туда штук двадцать пять гранат, и этот снаряд пустил из пятипудовой мортиры. Снаряд ухнул в неприятельскую траншею, рассыпавшись в виде целого ряда светящихся звезд-взрывов. Конечно, на дальнее расстояние он не действовал, но, залетев в траншеи или в минные воронки, мог при удачном попадании наделать много бед. Впрочем, из-за больших затрат и далеко не всегда ожидаемого результата начальство запрещало посылать «капральства», но иногда из любопытства допускало эту забаву. Вот и сейчас с моего одобрения согласилось:

– Можно и «капральство»! Давненько не пускали!

Сказано – сделано. Мортира отпрыгивает назад, букет ярких звездочек на мгновение освещает неприятельскую траншею. Несколько гранат попадают прямо в минную воронку. Оттуда с громкими «факами» выскакивают ошалевшие британские саперы. Наши пулеметчики не дремлют и тотчас срезают троих.

– Берегись, граната! – снова раздается крик сигнальщика. С этого момента заваруха начинается уже для нас. Уже кричат: «Носилки!» – и двое матросов несут Фадеева – у него нога перебита у живота и держится на одной лишь коже.

– Простите, братцы! – хрипло говорит он и теряет сознание.

Ну вот, доигрались артиллеристы-экспериментаторы. Накрылась наша ложная атака. Кажись, прав Курлов: после такой артподготовки враги обычно начинают лезть вперед на штурм. Только бы у пластунов все вышло с диверсией. С остальным форс-мажором мы как-нибудь да справимся.

На это, во всяком случае, надеюсь.

Не хочу себя ругать и осуждать, но я совсем не разбираюсь в людях. Иной раз сильно недооцениваю возможности других, а затем тут же расплачиваюсь за это. Казалось бы, научен уже горьким опытом, когда фулюган по имени Мишка Власов с легкостью обманул меня, взрослого дядьку, вышвырнув на время из физоболочки в Августовских лесах. Теперь вот новая подляна и удар в спину. И от кого! От человека, пусть и немного диковатого и импульсивного, но образованного, честного, благородного, в пансионах и университетах воспитанного. Могли бы меня ради приличия на дуэль вызвать, господин Лермонтов, а поступили, словно абрек какой-то. Налетели в ночи с кинжалом в руке, в спину ударили, оглушили, скрутили путами и теперь куда-то ведете.