А Даша? Выжила в военном аду, была награждена золотой медалью «За усердие» и сверх того от царя пятьсот рублей серебром и приказ, что «по выходу ее в замужество Государь пожаловал ей 1000 рублей на обзаведение»[278].

Однако все это в той или иной степени случится после, а ныне Даша скрылась из виду, когда к колонне подскакал надутый от важности генерал Кирьяков.

– Здорово, стрелки!

– Здравия желаем, ваше высокопревосходительство!

– Завтра вам придется поработать! Смотрите же – ни одной пули на ветер!.. И не бойся! Мы их, сволочей, шапками закидаем!..

Кирьяков ускакал, а солдаты затянули песню:

– Хорошо поют, – заметил нагнавший меня Герасимов.

– Верно, – согласился я. – Легко на сердце от песни веселой. Она скучать не дает никогда.

– И любят песню деревни и села. И любят песню большие города…

Да простит меня Утесов с его веселыми ребятами, но с недавних пор задорный текст из тридцатых (и еще кое-что футуристическое) знают все в нашем Отряде. И готовится Отряд к очень важному и ответственному заданию, выполнив которое, мы, возможно, коренным образом изменим весь не слишком-то удачный итог дела у Альмы – мелкой, расположенной всего в двадцати с лишним верстах от Севастополя, речушки. Если, конечно, Меншиков и остальные вняли моим советам, а не поведутся на заверения помянутого Кирьякова о забрасывании шапками[279]. Тех, кто сейчас готов обрушиться на Севастополь и только ждет подходящего момента, шапками не напугать.

Светлейший уже успел объехать позиции, кое-где передвинуть войска и удостовериться, что возведенные еще в начале августа добротные батареи с пушками и картечницами, предназначенные для обстрела брода и моста через речку, готовы к бою. Место для Ставки он тоже выбрал; та расположилась на возвышенной площадке, где все видно кругом километров на тридцать. Тут стоит огромный телескоп, чтобы наблюдать за неприятельским лагерем и флотом. Тут уже разбита маленькая серая палатка для самого Меншикова, подле нее – большая солдатская (для прислуги), третья – для ефрейторского караула. Есть еще несколько палаток возле Ставки, где квартируют адъютанты и приближенные.

Ну а мне идти наверх, в «обитель небожителя», который именно сейчас уперся в телескоп, словно выискивая вражеские колонны. О построении союзников Меншиков тоже уже знает. И пленение Сент-Арно ничуть не изменило исходный расклад. Канробер (он теперь у французов командует) точно так же, как и «в прошлый раз», выстроил войска гигантским ромбом, бредущим вдоль берега моря. Во главе «ромба» дивизия командующего, в хвосте – Форэ, по бокам – Боске (следом за ним топают турки) и принц Наполеон (двоюродный братишка Наполеона № 3). Справа французов прикрывает флот, еще не знающий, какой сюрприз мы ему приготовили. Слева длинной колонной по обширной, раскаленной от зноя степи бредут англичане. Левый их фланг и тыл совершенно открыты, и такой возможности Меншиков упускать не намерен. По его приказу наша конница сейчас постоянно тревожит это слабое место. Хотя если бы князь не ограничился только лишь наскоками, а сразу же двинул всю свою кавалерию и следом за ней пехоту по направлению к реке Булганак и дальше, то проку было бы больше, но не мне спорить с упрямцем…

Поначалу шли союзники с музыкой и при параде, но затем «громкость убавили», ранцы поснимали и, наверняка на всех языках ругая проклятый зной, проклятую холеру, проклятую усталость и проклятых русских, топчут сейчас осеннюю крымскую траву тысячами солдатских ног и сотнями колес орудий. У них почти вся армия состоит из пехоты и артиллерии. Кавалерия есть у бритых, да и та малочисленна.

Относительно боевых качеств неприятеля мнение в наших войсках следующее: турок в расчет брать не стоит, французы еще более-менее, англичане – очень плохи. В море, может быть, они и могут биться, но на суше даже гвардия марку не держит. Подтверждение? Да сколько угодно. Те же гвардейцы, в «прошлый раз» очутившись у Булганака, расстроили ряды и, не слушая никаких приказаний, бросились пить мутную воду. Ничего с ними не мог поделать даже одетый в штатское однорукий старик в круглой шляпе. Сам лорд Раглан оказался бессилен против жажды.

Сейчас картина та же, с той лишь разницей, что в отличие от бритых у нас досадной бестолковщины во время столкновения при Булганаке не будет. Халецкий строго проследил, чтобы его лейхтенбергские гусары исполнили приказ и надели серые солдатские шинели. И хотелось бы гусарам свои белые кителя нацепить (жарко же в шинелях, да и пофрантить охота), но тогда донцы-артиллеристы в пылу битвы примут их за французов и как назло метко обстреляют. Пусть уж лучше уцелеют и подвиги совершат.

И ведь совершили. Первый трофей – французский полковник генерального штаба Лагонди. Находился в расположении Раглана, но сейчас вижу его у Меншикова. Надо же. Сама вежливость. Визитку Меншикову протянул, поклонился и спрашивает, имеет ли честь видеть русского главнокомандующего. Ответ утвердительный. Теперь пожалуйте в плен, господин Лагонди. Один из ординарцев князя на тройке лошадей и с солдатом должен отвезти полковника в Севастополь.

Князь повернулся к унтер-офицеру (фамилия Зарубин), привезшему пленного:

– А ты, братец, за твой молодецкий подвиг получишь Георгия, а за призовую лошадь назначаю тебе сто пятьдесят рублей.

– Куда мне, ваша светлость, – с досадой сказал унтер и махнул рукой. – Убьют, все равно пропадет!

Вполне себе понятное разочарование. Думал Зарубин, что ему коня отдадут, а не деньги. Те же казаки устраивали настоящую охоту на английских лошадей. Поймают и давай торговать. Дорогие кровные гунтеры продавались за три полуимпериала, но если очень постараться, то можно сторговать за два и даже три империала.

Лично слышал спор по такому случаю:

«– …Побойся Бога – дорого. Сбавь цену.

– Не сбавлю.

– Сбавь. Все одно не продашь, а к зиме коняка твоя околеет, не сдюжит.

– Сдюжит… И подорожает. Так что сейчас бери…»

Что-то мне подсказывает, что торговец прав[280].

Продолжаю наблюдать живые картины перед сражением, которое если и состоится, то как минимум на восемь дней позже «обычного». И прежний наступательный порыв у французов начинает таять, хотя не так давно держался высоко. У меня до сих пор хранится французская газета с обращением Наполеона № 3 к народу: «Пора разогнать кровь в наших жилах и взять реванш за поражение 1812 года. Только смыв пятно того отступления, Франция вернет себе гордость. Военные победы – вот что нужно великой французской нации!»

Однако победа с каждым последующим днем становится для союзников не просто туманной, а призрачной. И раскол в их рядах по этому вопросу уже наметился. Примечательный разговор:

«– А ну-ка, стой. Что это у тебя за пленные? Французы или англичане?

– Должно быть, англичане, ваше благородие.

– Да ты почем знаешь, что это англичане, а не французы?

– А как же, ваше благородие. С французом сейчас разговоришься – это народ понятливый. А вот с этими час бьешься, а все невдомек, чего им, сердечным, хочется…»

Но если отбросить сантименты, то прекрасно понимают бритые, зачем они сюда пришли и с какой целью. И действовать будут преимущественно чужими руками, не особо задумываясь о методах.

Ну а нам всем предстоит в одинаковой степени воевать и с англичанами, и с французами, и с турками. Может быть, и с сардинцами. Тут уж как карта ляжет и как мы подготовимся.