Французики устроились немногим лучше. У них палатки есть, но такие маленькие, что за конуру собачью запросто сойдут: ни стать, ни сесть в такой «будке» нельзя, а можно только лежать, свернувшись по-собачьи.

Лучше всех дела обстояли у турок. Их солдаты по двое тащили шесты от палаток, полотнища несли остальные. И сейчас турецкие хитрецы, наплевав на дождь, пьют кофе и дымят трубками, насмехаясь над продрогшими и промокшими до костей европейскими «друзьями».

Но мне, как и пластунам, искренне наплевать на удобства и турок, и французов, и в особенности англичан, поскольку цель у нас совсем другая. Если повезет, то прихватим, так уж и быть, с собой языка, а прежде путь наш лежал к роскошной даче известного откупщика, негоцианта и миллионера грека Бенардаки. Расположена она близ деревни Контуган. Владелец сейчас живет где-то в Милане или в Венеции и наверняка не знает пока, что наведались вчера на его территорию французские зуавы[276]. Как саранча, начали они все сметать и наверняка разгромили бы дачу, кабы не вмешательство французского главнокомандующего маршала Сент-Арно, прибывшего сюда же со своим штабом. Примечательный тип. Авантюрист, помогавший Наполеону № 3 взять власть, дезертир, бывший актер и учитель фехтования. Болен малярией, в Варне подцепил еще и холеру, так что дни его сочтены. Уже после Альмы маршал передаст командование Канроберу и умрет. Может быть, поэтому и торопился, взяв шефство над английским генералом Рагланом. Этот потерял руку еще сорок лет назад под Ватерлоо и с той поры не нюхал пороха. Зато своего французского «компаньона» очень даже убедил переправить сюда, в отлично сбитый и просторный сарай, «секретный груз»: ящики с «вонючими» ядрами для бомбардировки Севастополя. Обстрелять город с моря будет трудновато. Наши минеры еще летом поработали так, что ни одна сволочь на рейд сунуться не сможет. Значит, будут нас враги с суши травить. Вот только мы не дадим.

Первого часового заприметил Осип. Тихо проклиная дождь и дикую Россию, перекладывая ружье из одной руки в другую, у ворот топтался худосочный хмырь в очках. Топтался и вдруг немыслимым образом резко ухнул куда-то вниз, не успев издать ни звука. Есть у пластунов по-особому плетенные веревки, с помощью которых они чудеса настоящие выделывают: могут связать, а могут и незаметно накинуть на ноги, рвануть на себя, припечатать врага к земле, добить, свернув шею. И все это без малейших шорохов и возни.

Зато мне не везет жутко. Нет, ярь не подводила, исправно помогала, но вот удача, словно капризная кокотка, вздумала играть в «улыбнусь – не улыбнусь». Крадусь себе тихо в ночи к сараю, пока Осип с Тарасом остальных французиков по периметру гасят, в правой руке знакомый бебут сжимаю (у пластунов одолжил), гранату уже приготовил, чтобы взорвать к чертям собачьим весь этот склад с «вонючками»… И тут вдруг вырастает передо мной силуэт. Без ружья, но с саблей. Рубанул ей, промахнулся, а затем профессионально и с невероятной скоростью саданул мне в живот ногой. Обычно такие выпады Орлов учил отражать жестким блок-ударом локтем, но на этот раз пришлось мне отпрянуть назад, гася силу удара всем телом. Что дальше? А ничего. Недаром в свое время Орлов меня заставлял буквально искромсать стоячее бревно, многократно метая в него нож из самого разного положения. Бебут потяжелее будет, но горло неведомого каратиста все ж нашел. Но гад, прежде чем рухнуть и задергаться, успел тоже в меня свою саблю метнуть. Зацепить не зацепила, но угодила в ближайшее дерево, сбив с него груши, каким-то чудом уцелевшие после зуавского нашествия.

Нужно ли говорить, что после такого ночного сражения действовать мне пришлось намного быстрее и осторожнее. Тем более что вторая подляна образовалась на моем пути сразу же после первой. Впереди сарай. Снаружи никого, зато внутри светло и шумно. Зуавам не спится. Галдят, в карты играют, вино пьют, песни поют. Это еще хорошо, что я вторую гранату прихватить решил на всякий случай. Швырнул я ее в окно, а в голове тут же промелькнули картины: в сарае взрыв, хаос, крики, дым. Зуавы (кто уцелел) выскакивают, как петухи ошпаренные, а я, перебив тех, кто под руку угодил, добираюсь до соседнего помещения и разделываюсь с химией… Мечты, мечты. Реальность была такова, что весь сарай буквально взлетел на воздух огненно-вонючим столбом, меня отшвырнуло, словно котенка, контузило, шмякнуло обо что-то твердое…

Да. Расслабились вы, Михаил Иванович, после битв морских. Нужно бы подтянуть показатели в спортзале.

И скажите спасибо яри и пластунам, что они вас, дурака контуженного, уберегли в ту ночь не только от гибели, но и от плена, довели благополучно до своих…

А у братьев все замечательно. И даже больше. Уж не знаю, какие они там заклинания читали, какого Хоттабыча из лампы выпускали, но только притащили вместе со мной в Севастополь… маршала Сент-Арно. Колдуны. Волшебники. А как иначе объяснить тот факт, что маршал именно в эту ночь вздумал прогуляться на свежем воздухе, заодно лично проверить бдительность своих воинов. Проверить не удалось. Угодил военачальник прямиком пластунам в лапы. От Меншикова за такой «подарок» братьям-удальцам награды и чины, мне же строгий выговор за «самовольную авантюрную выходку, проделанную без ведома начальства». Однако остыл светлейший быстро. Исчезновение главнокомандующего во французском лагере хаоса не вызвало, как и взорвавшаяся химия. На носу большое сражение и от него не отделаешься. Начнется непременно.

«19 сентября армия Меншикова, готовая встретить приближающегося неприятеля, заняла позицию возле устья реки Альма. Войска растянулись на несколько километров, защищенные с тыла высотами. Утром 20 сентября союзники приблизились к Альме, сопровождаемые флотом со стороны моря, планируя атаковать с фронта, а также обойти оба наших фланга. Главная цель – Телеграфный холм (приморская высота, господствующая над Севастопольской дорогой)…

Союзники беспрепятственно форсируют Альму. Командующий правым флангом генерал Боске приказывает зуавам взять ближайшие высоты и идти на Телеграфный холм. Вооруженные дальнобойными штуцерами зуавы поражают с утесов расположенные в лощине русские батальоны. Корабельная артиллерия англо-французов сбивает русскую легкую батарею. Командующий русским левым флангом генерал Кирьяков приказывает отступать…

Поражение на левом фланге привело к общему наступлению союзников по всему фронту. К семи часам после ожесточенной борьбы на правом фланге армия союзников занимает Альминскую позицию. Меншиков вынужден отвести войска к Каче…»

Четырехстраничный вордовский документ «Альма» до сих пор пылится на моем ноутбуке в папке «Крымская (1854–1856)». Сюда бы его и всю домашнюю технику, но вместо этого, сидя в седле, вижу, как среди колонн войск, стягивающихся к Альме, двигается небольшая повозка с лошаденкой. Дергая за поводья и держась края дороги, повозкой правит паренек в белой фуражке, в великоватом, явно с чужого плеча матросском бушлате и штанах из толстого солдатского сукна, вправленных в голенища сапог. Картина многим показалась забавной и нелепой:

– Гляди, ребята! – сострил один из пехотинцев. – Морская кавалерия в авангарде!

Паренек на издевку не ответил ничего. Только добродушно глядел на лица суровых вояк. Не знаю, что на меня вдруг нашло, но, посмотрев на этого всадника, в мыслях образовалось одно-единственное имя – Даша.

Его я повторил вслух, едва поравнявшись с повозкой. Паренек удивленно поднял на меня глаза, а затем, словно испугавшись чего-то, резко прибавил ходу. Значит, не ошибся я. Никакой это не паренек, а девица Дарья Михайлова, более известная, как Даша Севастопольская. Она же первая в мире сестра милосердия. Как тут оказалась, да еще и в таком виде? Очень просто. Отец – матрос Черноморского флота Лаврентий Михайлов – погиб при Синопе, а Даша, оставшись сиротой, остригла косы, продала все отцово имущество и на вырученные деньги (рублей пять) купила повозку, много одеял, белого полотна, бутылок с уксусом и вином. И никакого медицинского образования. Лишь народные средства лечения, вера, отвага, жертвенность. И еще пример не только для других севастопольских девушек и женщин, но и для столичных барышень[277].