И все же англо-французский флот, ведомый вице-адмиралами Напиром и Персевалем-Дешеном, сунулся в Балтику. К Питеру и Кронштадту лезть не решились (мины же кругом, укрепления и береговые батареи, войск полно), зато попиратствовать и пограбить на финляндском побережье – это пожалуйста. А что такого? Все равно же ругать не станут даже сами русские[243]. Вот союзники и пиратствовали на Аландских островах, после осады и бомбардировки взяв крепость Боморзунд. Засим все. Другие военные действия успеха не имели. Куда дальше, господа пираты? Нужно подумать.

«– Чего делать будем, кореш мой английский? Хабару мало, пацаны бухают, лето положенное отгуляли, пахан во Францию и Шербург двигать велит.

– Да. Тут ловить уже нечего. Мне тоже с братвой по кичам пора. В Англию прихряем, в Нарген и Киль…»

На сей распорядительной ноте «Балтийская кампания 1854 года» завершилась. Уплыли англо-франки, но через год снова снарядили флот – шестьдесят семь судов под командованием вице-адмирала Донзаса и его французского коллеги адмирала Пэно. В мае союзники вторично приперлись воевать Петербург. И снова выманить наши корабли вздумали. Вот только про укрепление и подводные мины Якоби забывать не стоит. Значит, опять пограбим финские берега и кое-что побомбим. Для начала Ловизу и Транзунд… Но русские метко отстреливаются! Тогда… через недельку бомбардируем батареи Фридрихсгая… Опять русские шибко больно отгоняют славные британские суда! А мы… А мы… с началом августа почти двое суток мортирами бомбардировать Свеаборг будем, вот…

До чего же страшно! Напугали ежа голой жо… артиллерийской мощью. Двадцать тысяч выстрелов сделали по крепости, а толку? Петербург и Кронштадт не взяты. Донзас даже после внушительного благословения на ратные подвиги от премьера Пальмерстона и газеты «Таймс» «сделать больше, чем адмирал Непир» остался ни с чем. Наполеон № 3 после успеха под Севастополем лить французскую кровь ради английских интересов решительно не желает. Упрямые шведы со своим королем Оскаром Первым тоже не особо хотят с русскими драться без Австрии. Как поступить при эдаком раскладе англо-франкам? Только отчаливать к родным берегам, ведь итог войны теперь в Крыму решается, где грядет сражение у речки Черной.

Но если все так, то чего нам тут тогда опасаться? Ну, сунутся союзники дважды, дважды же ни с чем останутся. Севастополь надо спасать от будущей осады и разрушения, туда помощь вести, а мы… За каким-то рожном стережем Балтику, где уже сегодня еще до начала войны без всякого минирования, укреплений и береговых батарей есть подлодка «Щука» и минный заградитель «Морти». И ничего, что со дня на день навигация закроется, а Финский замерзнет. Не по льду же на коньках союзники воевать приедут?!

Или я чего-то не знаю?

Тимофеева не спросить. Петрова тем более. Только и остается, что пообедать и вернуться к постижению уже случившегося грядущего, гадая, чего ради меня держат в форте и не выпускают в Питер. Может, опасаются, что господина Лермонтова в столице слишком многие узнают и возникнет к нему тогда слишком много вопросов? Точно не известно. Да мне и самому не слишком хочется с чужим прошлым иметь дело.

И все же раз в Питер мне ход заказан, то отпустите хотя бы в Кронштадт. Или в Кронштадте тоже знакомые, близкие и друзья у Лермонтова найдутся?..

Тянулись дни, а свободы не было. Когда Финский залив замерз и наступил декабрь, в форт явился Петров. Разумеется, не просто так, а сразу же после того, как всю столицу буквально взбаламутила череда событий и кому-то требовалось в них разобраться. Вот тогда-то шанс на освобождение у меня появился. И немалый такой шанс.

– …Простите, конечно, но я не понимаю, почему мы пребываем в полнейшем бездействии. Нужно ли бездействовать, когда призывают к такому? Вы только послушайте. «Выход из этого гнетущего, страшного положения, губящего современного человека, и на борьбу с которым тратятся его лучшие силы, один – революция, революция кровавая и неумолимая, – революция, которая должна изменить радикально все, все без исключения, основы современного общества и погубить сторонников нынешнего порядка…»

И что прикажете делать с эдакими аспидами?

– Под конвоем на Кавказ или в сибирские батальоны.

– Хорошее решение, но нужно смотреть глубже. Нужно открыть государю глаза на происходящее. Государь должен встать во главе международного общества нравственных дворян. Эта моральная могучая сила высоких, благородных и честных душ разрушит реакцию, уничтожит революцию на корню. Николай поймет… Я бы предложил назвать общество Орденом Возрождения…

До чего же меня утомляют рассуждения Гончарова. Аполитично рассуждаешь. И утопично. Нечто подобное говаривал еще Путятин: «И мы в пору учения в Корпусе тоже мечтали-с о чем-то эдаком. Надумывали создать государство всеобщего равенства людей на Сахалине. Называлось оно Чока. У нас даже одежда для Чоки была особая: синие шаровары, куртка, пояс с кинжалом, на груди две параллельные полоски из меди в знак равенства».

Однако теперь Путятин невесть где, а Гончаров с выпученными глазами размахивает руками, словно ветряная мельница перед Дон Кихотом, стоя в фортовом кабинете Петрова, вместе со всей столицей, Кронштадтом, гарнизоном форта, взбаламученный событиями трех минувших дней.

Событие первое. 14 декабря утром форт и весь Кронштадт были разбужены страшным взрывом. В Кронштадте на воздух взлетела артиллерийская лаборатория, где делали взрывчатые вещества. Стояла за городом на косе. Сорок два человека тамошнего персонала (фейерверкеры, рядовые артиллеристы) погибли, едва приступив к новому рабочему дню. Спаслось лишь девять солдат из Кронштадтского артиллерийского гарнизона – служивые еще не успели дойти до лаборатории, от которой после взрыва ничего не осталось. Причины самого взрыва не установлены. Ведется следствие.

Событие второе. 15 декабря в Макетный зал Инженерного замка, где стоят макеты всех крепостей России, неведомо как пробрались два иностранца. И это несмотря на то, что зал считается секретным объектом, а ключ от него есть лишь у старого служаки генерала Фельдмана[244], которому самим государем строго-настрого запрещено пускать в зал посторонних. Но иностранцы в зал все же как-то попали и были обнаружены дежурными офицерами за срисовыванием планов. Шпионы. Притом английские. Стрелять начали в охрану. Не знаю, как там все разворачивалось, однако злоумышленники с места преступления скрылись. Хорошо еще, что тетради свои побросали. Теперь по всему городу и окрестностям объявлен план-перехват «Смерч-антибрит», жандармерия и полиция работают в усиленном режиме.

Событие третье. 16 декабря по Петербургу начали гулять листовки с прокламацией «Молодая Россия». Автор не известен, но призывает к революции, террору, свержению монархии и созданию «социальной и демократической республики России». Само собой, правоохранительным органам и здешней ГБ забот прибавилось, всюду обыски, облавы. Вот и до форта добрались. Несколько прокламаций среди солдат нашли, еще по одной у Гончарова, Миши, Фадеева, Макария и… меня. Черт его знает, кто мне ее подкинул, но теперь под подозрением все. И допрашивают всех…

Выслушав гневное ура-патриотическое объяснение Гончарова и выпроводив его вон, Петров повернулся ко мне:

– Как видите, Михаил Иванович, мой дедушка, времени зря не теряет.

– Думаете, это его рук дело?

– Сомнений нет. Война еще не началась, а подрывная работа уже идет полным ходом. Старик жаждет в очередной раз все разрушить…

А знаете что? Я, пожалуй, слишком строго обошелся с вами. Запер в форте, за бумаги усадил, свободу передвижения ограничил. Хотите побывать в Петербурге?

– Хочу.

– Тогда можете отправляться туда хоть сегодня. Но прежде я вручу вам необходимые документы – это для полиции.

И еще вам нужно на время замаскироваться… Будет лучше, если вы посетите столицу инкогнито…