И это еще только цветочки. Есть кое-что почище пистолета. Кавалерийский ударный, гладкоствольный, заряжающийся с дула, стреляющий по одному-два выстрела в минуту карабин образца тысяча восемьсот сорок девятого года. Как его заряжать? Тоже целая наука. В понемногу пробуждающейся лермонтовской памяти всплывают чьи-то слова: «…Скусив патрон, стрелок всыпает порох в дуло, разминая патрон между пальцами, дабы не осталось на нем пороха. Ствол в это время держать следует в отвесном положении, чтобы пороховая зерна не прилипала к стенкам его, покрытым после нескольких выстрелов влажным осадком. Затем опорожненный патрон вкладывается в дуло пулею к пороху и прибивается несильным ударом, дабы не раздавить пороховых зерен, которые, превратясь в мякоть, действуют слабее. Затем уже насаживается на стержень капсюль и плотно прижимается к стрежню пальцем. Курок должен быть при этом поставлен на предохранительный взвод. Вот теперь можно стрелять, прицелившись и плавно нажав на спуск указательным пальцем правой руки…»
Прицелились? Ну, тогда ОГОНЬ! Бах!.. Теперь я как никогда понимаю одного мудрого киношного индейца-ирокеза, не любившего огнестрельное оружие (много шума, много дыма, плохо пахнет) и отдающего предпочтение верному томагавку или ножу.
И все же выпущенные из такого ружья пули хоть и летели недалеко, но хлопот могли доставить много. Особенно если пробивают человеческое тело. Обо всех этих тонкостях мне поведал еще на двухсотлетии Бородинского сражения гренадер гвардии Наполеона Жан Капе, на поверку оказавшийся хирургом из Рязани Владимиром Зайцевым: «Знаете, чем отличается огнестрельное ранение современности от огнестрельного ранения времен Наполеона и всей первой половины девятнадцатого века? О! Это земля и небо. Остроконечные пули прошивают, как правило, тело навылет, ломая попадающиеся на пути кости, разрывая внутренние органы и сосуды. Но не круглые пули, нет. Эти шарики как будто специально созданы для инфицирования. При попадании они сильно разможжали ткани вокруг раны и вместе с клоком одежды забивали перед собой вглубь много всякой заразы. Про кровеносные сосуды вообще говорить не приходится; даже не поврежденные круглой пулей, они перестают работать. Если пуля поражала конечность, без ампутации не обходилось. Ну не знали еще тогда, что такое сосудистая хирургия, вот и…»
– Михаил Юрьевич, вы заняты?
– Нет. Просто тихо размышляю о былом и грядущем.
– Не желаете поучаствовать в учебном бою?
– Почему нет? Стрелять только будем или…?
– Не только. Сегодня обещали показать кое-что неожиданное.
– Звучит заманчиво. Сейчас облачусь в свои латы и выйду на поле брани…
Короткая беседа прервала цепь рассуждений. Я встал из-за стола, буквально заваленного бумагами, и, выполнив намеченные приготовления, вышел из своего скромного «кабинета» наружу. Действительно нужно размяться, а то от канцелярского сидения уже спину ломит и ноги крутит. И рад бы совсем от бумаг отбиться, но не уйти. Пока никуда не уйти.
Глава 6
А знаете, меня уже начинает раздражать тот неутешительный факт, что за все время пребывания здесь, в этой эпохе, я постоянно чувствую себя пленником. «Пузырь», «Щука», теперь еще и этот мрачный «замок Иф». Незавидное постоянство. Я уже надумываю последовать совету аббата Фариа «притвориться мертвым», чтобы, оказавшись в новой мешковине (но зашитой гнилыми нитками), быть сброшенным со стены в воду. А там нож, рывок, сокровища, месть Монте-Кристо.
Сравнение, конечно, не ахти, но как быть, когда ты безвылазно и уже вторую неделю подряд торчишь в каменном строении, повсюду плещутся холодные, пока еще не замерзшие балтийские воды, до Питера рукой подать, до Кронштадта еще ближе? Мне б прогуляться, а вместо этого?
Вместо этого под ногами у меня деревянный пол моей нынешней то ли обители, то ли тюрьмы. Прошу познакомиться с ней. Классический каземативный морской форт «Император Александр I». Прикрывает южный фарватер Кронштадтского рейда. Родом из тех строений, что преобразили Кронштадт (да и весь Петербург) после ноябрьского наводнения тысяча восемьсот двадцать четвертого года. Это о нем Пушкин в «Медном всаднике» рассказывал. Много бед наделала налетевшая с запада жестокая буря. Тогда всю ночь в окна питерцев хлестал дождь с ледяной крошкой, вода в Неве поднялась чуть ли не на четыре метра выше ординара, перекинулась через гранитные парапеты набережных, хлынула на улицы, начала сбивать пешеходов, опрокидывала кареты.
Кронштадту досталось еще сильнее. Его почти весь затопило. Волны разрушили все укрепления, что создавались в течение ста с лишним лет. Из девяноста четырех судов на якорях удержалось только двенадцать. Остальные разбились о берега и мели. Главная крепость и флот на Балтике фактически перестали существовать.
Плюс ветхость. К тому времени основанные еще при Петре Первом Кроншлот и Цитадель давно находились в плачевном состоянии. Нужно ли говорить, что нынешний император, любивший инженерное дело, взойдя на трон, тут же взялся исправлять ситуацию. Не просто решил восстанавливать балтийские форты и крепости, но и усилить их камнем.
«Александр» достроили семь лет назад. Вышел он небольшим. Длиной девяносто метров, шириной всего шестьдесят. Конструкцией напоминает бутерброд. Словно четыре каменные палубы линейных кораблей поставили одна на другую.
Есть и более точная «схема». С фронтальной (западной) стороны кирпичные, облицованные гранитными блоками казематы возвышаются на три яруса. Четвертый верхний ярус открыт. С горжевой (тыльной) восточной стороны казематы идут в два яруса с бойницами в первом ярусе – это для ружейного или, как его еще называют, «подошвенного боя». Вход в форт расположен со стороны причала и перекрыт массивными металлическими воротами с порталом. За ними с тыльной стороны форта встроено трехэтажное прямоугольное кирпичное здание. Там кухня, кузница, караульное помещение (первый этаж), казармы для офицеров и рядовых (второй и третий этажи). Вдоль фронтальной стороны слева и справа две полубашни с чугунными винтовыми лестницами (литье красивое ажурное) и ядрокалильными печами. То есть в таких печах ядра чугунные раскаливают, прежде чем ими пушки зарядить. Для чего? Сейчас объясню…
Видели кино про морские сражения парусников? Суда сходятся, дают друг по другу из пушек бортовой залп. Да такой, что только щепки с огнем в разные стороны летят. Красиво, картинно, эффектно, но неправдоподобно. Борта у тогдашних кораблей толстые и крепкие. Обычными чугунными ядрами такую преграду не пробить – отскочат. Не такелаж же с рангоутом ими обстреливать, когда книппели[230] для этих целей есть. Тогда как? Очень просто. Прокаливай ядро до красноты, подавай к орудию в специальных ведрах, заряжай с помощью специальных захватов – клещей – и стреляй себе на здоровье. Такой «красный шарик» от борта не отскочит, а вот застрянет наверняка, заставив дерево тлеть, а через пару минут вспыхнуть огнем. А уж если в пороховой погреб попадет, то…
Откуда мне все это известно? Из рассказов здешнего артиллерийского поручика Андрея Андреевича… Герасимова. Не знаю, что и думать, глядя на него. «Вот так начнешь изучать фамильные портреты и уверуешь в переселение душ. Он, оказывается, тоже Баскервиль»[231].
Ну, Баскервиль не Баскервиль, а внешне вылитый Саша Герасимов. Может, прадедушка? Неизвестно. Герасимовской родословной я не интересовался, но думаю, что да. Андрей тоже словоохотлив и о своем ремесле может говорить часами:
«– …Дабы противодействовать неприятельскому флоту, стремительно надвигающемуся на Кронштадт, нам нужны быстро стреляющие орудия. Увы, но даже самые ловкие наши артиллеристы могут не поспеть с заряжанием, прежде чем какое-нибудь вражеское судно прорвется к берегу.
К тому же дальность. Лучше бить прямым выстрелом на один-полтора кабельтовых[232], но и он отнюдь не всегда получается.
