Даже спустя много лет, глядя на себя в зеркало, я всегда подмечал небольшой шрам под левым глазом – это первая моя боевая фехтовальная рана, полученная в ходе учебного, шампурного боя, проходившего у двухметрового снеговика (его тоже мы слепили). Как тогда одноглазым не стал, ума не приложу, но воплей, крови и родительской ругани было много.

Однако это мое прошлое, а настоящее господина Лермонтова тоже связано с фехтой. С ней он не расстался, даже выйдя в отставку и сделавшись завсегдатаем в фехтовальном зале при квартире старого Севербрика[197], где иной раз до седьмого пота изводил себя тренировками. И поскольку поблажек себе не давал, то и Гончарову тоже доставалось. До сих пор помню, еще до отплытия нешуточный спор на эту тему вышел. Ну чистая словесная дуэль получилась, где каждое предложение подобно удару клинка. Сходитесь, господа, сходитесь. Надобно уже начать поединок. И поединок был начат.

«– …Вы предлагаете мне вспомнить фехтование? – Гончаров настороженно, но резко бьет выпадом.

– Да, фехтование, – отвечает ему Лермонтов, решив перейти на проверенные временем, заученные еще у Севербрика канцелярские истины. – Иначе искусство с ловкостью владеть каким-либо ручным холодным оружием. Упражнение это, приводя все тело в движение, есть чисто гимнастическое, подчиненное своим основным правилам и приспособленное к роду каждого из ручных оружий, какими считаются шпага, палаш, сабля, ружье со штыком и копье. Из них шпага составляла всегда неотъемлемую принадлежность дворянина, и поэтому умение ловко владеть ею – прежде всего подчинялось правилам и образовывало собою отдельное искусство…»

Гончаров, однако, упорствует, «тыкаться вертелами» не хочет, напирает на то, что владение шпагой и тем более саблей для нынешнего времени – анахронизм и не пригодится даже в случае сатисфакции[198]. И это после более чем красноречивого происшествия с сикхом!

Но и Лермонтов неумолим:

«– Не уничтожилось еще предубеждение, что занятие фехтованием необходимо лишь для военных, на случай защиты от неприятеля в ручном бою. Это необходимость односторонняя и не представляет особенной важности для образованного класса людей. Соответственная же польза фехтовательного искусства заключается в развитии и укреплении физических сил человека. Доставляя приятное развлечение, оно вообще служит лучшим средством к восстановлению всего организма. Весьма естественно, что умственное образование нужно соединять с физическим, ибо польза от умственного развития может быть прочною только в здоровом теле. Сидячая жизнь и умственное напряжение изнуряют и истощают физические силы, для поддержания коих необходимы моцион или гимнастические упражнения, но как человеку, посвятившему себя умственным занятиям, драгоценнее всего ВРЕМЯ (на это слово Лермонтов надавил особо), то в этом отношении наиболее удовлетворяет необходимости фехтовательное искусство…»

Победу над Гончаровым Лермонтов одержал. Факт. И учитель из него получился неплохой. Конечно, боевым оружием действовать не стал, используя прихваченный в плавание учебный инвентарь, а именно…

Рапиры. Две. Лучшие, солингенские. Клинок четырехгранный, стальной, с металлическим кружком на конце, для большей безопасности обтянутом замшей. Опять же градация и разделение. Половина клинка, ближайшая к эфесу, называется сильной (оборонительной). Другая, ближе к кружку, – «слабая» (наступательная). Эфес тоже свое устройство имеет. Состоит из ручки, шишки на конце, двойного кольца, заменяющего собой чашку у эфеса. Есть еще защитное снаряжение в виде маски, связанной из толстой и тонкой проволоки, перчаток (замшевые с добавлением конского волоса), нагрудников (опять же из замши с ватой и кожей, бронежилет напоминает). Все новое, практически перед плаванием купленное.

Однако на хорошем инвентаре для учителя фехтования Михаила Юрьевича Лермонтова приятности закончились, и начался гемор. И какой! Лень (только так, а не иначе!), может быть, и старается, но стойко застрял на уровне Волка из «Ну, погоди!». Только кочерги не хватает и футболки с полосатым клешем. Даже на основе стопорит. А меж тем обучение фехте начинается со взятия удобной для боя позиции – ан-гард. И «брать ан-гард» тоже надо не абы как, а правильно: берем рапиру в левую руку ниже эфеса острием клинка вниз; встаем прямо, вытянув оба колена, ставим правую ногу за левой ногой под прямым углом; поворачиваемся правой стороной груди и лицом к противнику…

Ну, готово? Не готово. Продолжаем…

Взявшись правой рукой за ручку рапиры, «вынимаем» клинок из левой руки (как бы из ножен) и направляем конец рапиры на противника, при этом согнув немного правую руку в локте, в то же время подняв левую в виде полукруга так, чтобы ее кисть была наравне с головой…

Все готово? Не готово. Продолжаем…

Держать рапиру следует не абы как, а без всяких усилий, не сжимая ее крепко в кисти; большой палец положить по ручке в некотором отдалении от кольца; указательный – снизу ручки, отделив его несколько от среднего пальца и вытянув по ручке до самого кольца; средний, безымянный и мизинец обхватывают ручку плотно у эфесной головки, повернув немного кисть руки ногтями вниз.

Не забываем и о том, что оба колена равномерно согнуты; правая нога впереди от пятки левой на полтора следа. Левое колено отвесно…

А вот теперь действительно любой, пусть даже и мирный африканский лохмач потеряет терпение и начнет ругаться:

«– Ну, теперь-то все готово?

– И теперь не все готово.

– И теперь не все готово?!

– Не готово, что ж такого – стрижка только начата.

– Только начата!!!»[199]

Успокойтесь, успокойтесь. Взят уже ан-гард. Взят.

Значит, можно переходить к дальнейшему обучению.

«Начинаем утреннюю зарядку для тех, кто нас смотрит вечером. Поставьте ноги на ширину плеч. Начи-най!»[200]

Ну, мне-то хорошо злорадствовать, а Лермонтова жутко утомляла вся эта возня с Ленью. Может, тот и способный ученик, но вот пока с правильным выпадом даже толком не разобрался, сегодня отрабатывая его положенное число раз на старой березовой двери с нарисованным красным кружком. По-французски сей «спортивный снаряд» именуется «а-ля мюраль», иначе «стена». Раздобыл его Лермонтов у капитана и теперь зорко следит за тем, чтобы Лень опять чего не напутал. Хотя путать там особо-то и нечего. Главное при направлении удара подавать вперед правую руку, приподнимая кисть наравне с плечами. И сама атака разделена на три движения: сел в ан-гард, сделал выпад, снова сел в ан-гард. Вот Лень теперь и пыхтит как паровоз, стараясь не напортачить. А ведь впереди его ждет обучение шагам, чтобы «стать в меру» (наступать к противнику) или «выйти из меры» (отступить), всевозможные удары (карт левой, правой, нижний; тиерс, сегонд, октав, прим, фланконад), парады, отбои, финты, аппели, дегаже, куле, купе, батманы…

Только и утешает, что тренировка вскоре завершена и проголодавшимся пассажирам полагается идти на обед. Он на «Палладе», как и все остальное, по свистку. И обедать можно и среди матросов. В батарейной палубе для них привешиваются большие чашки (называют баками), куда накладывается кушанье из одного общего, или, как говорят, «братского», котла. Меню разнообразием не блещет: щи с солониной, с рыбой, с говядиной или каша. Помню, как Лермонтов впервые подошел попробовать матросскую кухню. Только произнес: «Хлеб да соль», как один из матросов из учтивости тут же чисто облизал свою деревянную ложку и подал барину. Кушайте, ваше благородие. Она чистая, даже «Фейри» не надо.

Что могу сказать о самом обеде? Щи вкусные, сильно приправлены луком. Зато есть можно до отвала. Вот и теперь Лермонтов намеревался пойти к братскому котлу, как вдруг откуда-то сверху раздается крик: «Шлюпка за бортом!» Все любопытствующие разом бросились смотреть, что же там такое творится. А творилось нечто невероятное и даже невозможное с точки зрения обычного человека.