Да места я добрался примерно через полчаса, весь пропитавшись этой пылью. Оказалось, что городовой сказал верно: тут в соседних зданиях размещались сразу все четыре городских типографии.

К моему удивлению, в первой же я нашел в небольшом коридорчике веник, висящий на стене на гвоздике — им я кое-как отряхнулся от пыли, и умывальник, наполненный чистой водой: умыться тоже было явно нелишним. Секунду подумав, в вошел в дверь, за которой явно слышался шум машин. За дверью оказалась большая комната, в которой стояла и работала вероятно как раз печатная машина: что-то большое и очень шумное. Двое мужчин у машины мельком взглянули на меня и продолжили заниматься своими делами. Но третий — которого я сразу не заметил, потому что он сидел за чем-то вроде комодика — встал и подошел ко мне:

— Господин, контора находится за соседней дверью! — он говорил довольно громко, почти кричал — да и то слышно его было неважно из-за шума.

— А мне контора и не нужна, я хочу спросить…

Мужчина взял меня за руку и вышел в коридор, затем закрыл дверь и повторил:

— Контора — за этой дверью. Тут — типография.

— Мне типография и нужна. Вы что делаете с концами?

— С чем?

— Ну, с заправочными концами, которые остаются после заправки печатной машины.

Он задумался:

— Наверное выкидываем. Или в печке сжигаем — кому нужна мятая бумага?

— Мне нужна. У вас же их много остается?

На лице мужчина отразилась напряженная работа мысли. Немного подумав, он снова взял меня за руку, провел в типографию, подвел к большой корзине в углу. В корзине были свалены мятые куски бумаги — на вид вроде бы большие.

— Вам это нужно?

— Да, именно это.

— А… Эй, Семен, подь сюды! — крикнул он стоящему у машины молодому парню лет пятнадцати. Не иначе, подмастерье или ученик тут — Вот, за бумагой господин пришел — и ткнул в меня пальцем. Подошедшему парню я постарался объяснить подоходчивее:

— Мне нужны вот такие концы бумаги, вы же их все равно выбрасываете? А я возьму их все, сколько у вас их будет, за деньги возьму. Единственное, я бы попросил не мять их сильно, а просто складывать…

— Вы кто, откуда будете? — неожиданно поинтересовался Семен.

— Инженер Волков, из Ерзовки… вообще-то из Австралии, но вот…

— Странно…

— Что странно?

— Обычно за бумагой лавочники деревенские приходят, кулачишки начинающие, а тут — целый инженер, да еще из Австралии. Вы же небось для обертки бумагу хотите взять? Так не годится она для обертки! В масле концы, причем в касторке неочищенной. Мануфактуру — так напрочь испортит, про еду какую — и говорить вовсе неприлично: ядовитая касторка-то неочищенная, пронесет что душу вывернет — так счастье будет что жив остался… — и, качая головой, Семен развернулся и пошел обратно к машине. Неожиданно остановился, повернулся ко мне:

— А вам чего заворачивать-то?

Заворачивать мне ничего было не надо. Откровенно говоря, мне просто надоело вытирать задницу пучком соломы — и про иное использование обрывков бумаги я даже не задумывался. Но мысль такая показалась интересной:

— Да мне, собственно, не столько заворачивать… а если заворачивать, то гамбургеры.

— Гамбургеры? Какие гамбургеры? — в голосе его было откровенное недоумение.

— Вот такие, австралийские — и я достал из рюкзака пакет с парой гамбургеров, захваченных мною на обед.

— Интересно… а это тоже бумага?

Да, поаккуратнее надо быть с полиэтиленовыми пакетами…

— Нет, это я из Австралии привез, акулий пузырь. А заворачивать мне здесь нужно будет в бумагу — маловато акул в Волге…

— Нет, нет у нас такой бумаги. Много вот какой остается, обрез это — и он показал мне пачку узких листов, шириной сантиметров десять и длиной около полуметра. Этой продать мы можем сколько угодно, в день пуда два остается. В лавке при конторе продаем по две копейки фунт, но если вам много надо, то дешевле отдам. Да она вам не годится, разве что склеивать — да кому нужна такая морока?

— И сколько этот обрез стоит?

— Давайте по полтине за пуд — если нужна она вам.

— Надо попробовать. Я пока куплю фунта два… лучше пять — для пробы. Или шесть — нет у меня полушек — и я полез за деньгами в рюкзак.

— Для пробы берите так. — Он отошел куда-то за машину, затем вернулся, держа в руках не очень толстую пачку бумаги: — Вот, возьмите пока. А если больше нужно будет, то приходите или как сейчас в субботу, или вечером, после пяти — я в гимназии раньше. А то сразу к папеньке в контору и заходите, я скажу ему что сговорился с инженером из Ерзовки на такую цену.

Я поблагодарил этого Семена и откланялся. Интересно, это сын хозяина что ли? Впрочем, бумагу — хоть и не совсем ожидаемую — я получил. А насчет склеить — эта мысль интереснее, чем думает Семен.

По дороге обратно на рынок я зашел в небольшую лавку "скобяных изделий" и купил жестяной рукомойник, такой же как был у бабушки на даче — с пипкой внизу. И такой же, какой был в типографии — он мне и напомнил, что так умываться удобнее и быстрее. Да и чище, что уж говорить-то. Тут это чудо из оцинкованной жести стоило сорок копеек, что было совсем недешево — но мне он был очень нужен. Еще купил ведерную жестяную лейку. Она стоила тридцать копеек, и я бы взял несколько — но больше не было. Впрочем, узнав о моем желании лавочник пообещал, что в следующую субботу лейки будут — все четыре, которые мне нужны. Но раз леек не было, то купил оцинкованное ведро — и тоже за тридцать копеек, хотя на нем висел ценник с указанием стоимости в тридцать семь копеек (почему более сложная в изготовлении лейка стоила дешевле, я понять так и не смог). Не иначе, как "оптовая скидка", может быть из-за планов на новые лейки. Так что на рынок я пришел не очень тяжело, но довольно объемно нагруженный.

На рынке меня уже ждали. Черт, надо было самому за торговлей следить: рядом с сидящими на бревне у въезда на Базарную площадь Колькой и Павлой вышагивал полицейский чин, судя по мундиру — далеко не просто городовой. Ну вот, дождались… и хватит ли у меня денег на "выкуп" ребятишек?

Набрав в грудь побольше воздуха, я подошел к ожидающим. Однако сказать ничего не успел — Колька радостно ткнул в меня пальцем и закричал полицейскому:

— Вот, господин пристав, пришел!

Полицейский повернулся ко мне:

— Уважаемый Александр Владимирович, извините уж меня, но я к вам с просьбой большой. Горничная, дура такая, у ваших ребятишек редиску увидела — и не купила, решила что дорого. Но супруге моей про редиску — рассказала. А я как прибежал — так уж всю и распродали. Но мальчик ваш сказал что у вас еще есть, а у меня жена в положении, чуть не плачет — так редиску хочет…

Тяжело вздохнув, он достал из кармана серебряный рубль и протянул мне:

— Вы уж войдите в положение, это ребятам вашим чтобы доехать, а за редиску я отдельно заплачу — но пошлите вы кого завтра ко мне с редиской, пучков пять возьму, или десять даже. Тут недалеко совсем от рынка. Поверьте, мне сейчас без редиски этой хоть домой не возвращайся. Я с вами даже в Ерзовку бы съездил — да ведь назад возвратиться не на чем до завтра. Могу я жене пообещать хоть завтра редиской угостить?

Я оглядел сияющих ребят:

— Кто завтра с редиской поедет?

— Мы вместе и поедем — заявил Колька — Она тут продавать будет, а я вот господину приставу домой отнесу, и быстрее получится, да и назад с деньгой вместе ехать не страшно.

— Обратно пароход когда, в четыре? Коля, сейчас пойдешь с господином приставом, адрес узнаешь…

— Что узнаю?

— Ну, где живет, узнаешь. Денег у господина пристава нынче не брать, завтра и рассчитаемся. И отдельно за дорогу тоже не брать, все равно на рынок поедем — Паша при этих словах нахмурилась, но промолчала.

Договорившись с Колькой встретиться у пристани, мы с Пашей пошли "еще чего посмотреть по лавкам". И по дороге я выяснил, что в споре о "справедливой цене" более правой оказалась именно Павла: начав торг с "достойных" по ее мнению десяти копеек она выяснила, что по восемь редиску покупатели буквально расхватывают. Аргумент, который Павла переняла у меня, когда продавали гамбургеры у тракта, подействовал неплохо: на замечания покупателей, что "уж больно дорого" она вежливо предлагала походить по рынку и поискать у кого дешевле. Поскольку и продавец, и покупатели знали, что дешевле редиски на рынке нет (хотя нет и дороже: кроме нас редиску, естественно, никто не продавал), народ торговаться переставал. Монополия (а хоть бы временная и очень локальная) в бизнесе — великое дело!