Первым из таких "неожиданных" гостей был Александр Платонович Эренгардт, который в качестве "подарка" привез мне и Камилле (в соответствии с царским указом) по "Анне" — небольшому такому ордену, вот только — что несколько удивило и самого Александра Платоновича — ордена были второй степени. Как он сообщил, теоретически допускалось награждение сразу более высшей степенью ордена, но на практике он столкнулся с этим впервые. Ордена мы получили "за выдающуюся победу над саранчой".

Вторым, еще более неожиданным гостем, стал капитан Ладейников из свиты государя. И подарочек у него был под стать — более чем неожиданный. То есть "для публики" Ладейников вручил мне подарок престижный, но незатейливый — фотографическую карточку самого Николая с крошкой-дочкой на коленях и довольно ехидной, на мой взгляд, дарственной надписью. А "не для публики" он дал мне полный вариант царского указа, подтверждающего мои "исконные родовые права". И эта бумажка направила мои мысли в новом направлении.

Ну а третьим гостем стал подполковник-артиллерист Карпов, который тоже привез мне царский указ. В соответствии с которым мне все же было присвоено звание казацкого старшины. То есть указов было три, и все на одном листе бумаги: я призывался на воинскую службу, мне присваивалось звание, и я тут же отставлялся от службы. Смешной такой указ — не потому, что на одном листе, а потому что знания мои оказались, мягко говоря, мало соответствующими действительности: я-то думал, что старшина — это что-то вроде прапорщика ("Я — офицер, — сказал прапорщик. А я — конь, — сказал осел"). Но оказалось, что у казаков войсковой старшина — это вообще-то подполковник… Ну да ладно, дали — и дали, зато теперь среди казаков авторитет мой заметно повысится.

За прошедший год мне удалось изрядно прирастить свои земельные владения: по пятьдесят тысяч десятин я "ухватил" в окрестностях Кургана и в самом центре Курской магнитной аномалии — про нее, оказывается, было известно еще с прошлого века. Урвал я еще изрядный кусочек в глухой Киргизской степи — точные координат я не помнил (да и не знал никогда), поэтому по цене в тридцать копеек я прикупил сразу сто тысяч десятин "в ста двадцати верстах от озера Тенгиз" — на будущее, надеюсь, что недалекое. И еще удивлялся, как легко (и недорого) удавалось мне отъесть большей частью казенные земли… Теперь все стало понятно, но для "жабы" души моей ознакомление с указом открыло новые перспективы, и упускать их "жаба" не собиралась.

И как-то очень некстати в день собственной свадьбы я вдруг вспомнил, что через год начнется война — от чего "жаба" вообще перевозбудилась. Так что мой "медовый месяц" и инженеры, и рабочие запомнили надолго…

— Вот, сами посмотрите — Александр Платонович Энгельгардт протянул собеседнику письмо.

— Ну и отлично, — ответил тот, прочитав бумагу. — Вы получаете повышение, причем более чем заслуженное. Я вам больше того скажу — это, скорее всего, лишь первая ступенька в вашей дальнейшей карьере. Поздравляю! И что за причина расстраиваться?

— Назначению, откровенно говоря, я рад. А изучив уже ваш опыт, думаю, что пользу изрядную смогу принести Отечеству — тем более, что вы и в дальнейшей помощи не отказываете. Но речь не обо мне, а о моем преемнике. Боюсь, что напортит он дела в губернии изрядно.

— И кто же это?

— Пока достоверно неизвестно, но ходят слухи. И слухи мне не очень нравятся.

— И с чего? Кто он такой?

— Выскочка. Еще в позапрошлом году — уездный Предводитель в каком-то Ковно. Почему не Царевского Предводителя на губернию посадить? — он-то хоть с условиями тутошними знаком.

— Но может быть просто толковый?

— Если бы так… женился на приданом, тесть его и двигал. Университет закончил коллежским советником, через четыре чина скакнул, ну а как тестя не стало — так десять лет секретарем в земельной канцелярии прослужил. Как граф Зубов преставился, так его замещающим Предводителя и назначили — ох и натворил он за три года в губернии дел! Мало со всеми прочими поссорился — так мать и братья с сестрами ему от дома отказали. И — жесток, особо нравится ему мужиков лично мордовать. Дворянское собрание трижды Императора просили отставить его с должности, с третьего раза государь просьбу исполнил. Но Вячеслав Константинович, под давлением, говорят, в Гродно его губернатором поставил — так не поверите, за восемь месяцев императору четыре прошения об отставке его пришло! Нынче он вроде без дела, но Вячеслав Константинович отписал, что в Сенате опять ему губернаторство подыскивают — а другого-то сейчас свободного и нет… Ох, чует сердце мое — сюда его и назначат. Ну, надеюсь, вы не дадите ему губернию испохабить и похерить нами сделанное.

— Спасибо, что предупредили. Не дам, конечно — а теперь и заранее подготовится смогу.

— У меня к вам еще просьба будет… личная. Сын у меня, знаете, все рвется на благо отечества труды приложить. А работа-та такая весьма опасна бывает. Вы его с собой не возьмете? С вами-то спокойнее, а в тягость он вам точно не будет, да и в университете хвалили его.

— Даже рад буду. Ну что же, вам удач в новой должности, если помощь какая потребуется еще — так без стеснения обращайтесь.

После ухода гостя Александр Платонович оглядел кабинет — не забыл ли чего? — и, вздохнув, вышел из него. Навсегда.

Закручивание гаек началось буквально на следующий день после свадьбы. А всеобщему недовольству по этому поводу вероятно поспособствавал буран, начавшийся в ночь с воскресенья на понедельник. Мышка, подойдя утром у окну, как-то печально прокомментировала бушующую за окном пургу:

— Природа вот так решила отметить нашу свадьбу…

— Это не природа, — тут же ответил я, — это вздох разочарования всех девиц России, прочитавших в утренней газете о нас. Зависть… все они просто тебе жутко завидуют. Но мы на их зависть внимания обращать не будем, нам некогда. А пурга — она на улице, а нам с тобой туда не надо идти.

Мы и не пошли, но циркуляр "Об укреплении трудовой дисциплины и введении пропускного режима на предприятиях" уже начал внедряться. И народу это не очень понравилось — прежде всего тем, что теперь на заводы перестали пускать детишек. Раньше они по заводу бродили толпами, в особенности в обеденное время: рабочие часто прикармливали своих из бесплатных обедов. Хоть копеечная, да экономия — а теперь она стала недоступна. Ну а второй причиной недовольства стало ограничения шатания по заводу, что — с точки зрения рабочих — заставляло их трудиться больше (c моей точки зрения — тоже, но ведь и зарплату они получали именно за работу, а не за нахождение на территории завода).

Впрочем, народ немного поворчал, да и перестал: в школе для детей рабочих питание тоже было бесплатным, так что детишки стали просто меньше уроков прогуливать, а премии "за перевыполнение норм" у меня всегда выплачивались очень четко.

А вот появление на территории вооруженной охраны народ принял в штыки: не забыли еще про "подавление бунта" на французском заводе. По этому поводу пришлось задать Васе Никанорову серьезную взбучку, после чего он провел через свои "профсоюзные" структуры определенную воспитательную работа и ропот несколько стих. Не до конца, но на охрану рабочие открыто больше не ругались.

На "незаметно приватизированной" территории между моими владениями и французским заводом (я ее не покупал, мне границу владений писарь из царицынской управы "подвинул" за сто рублей) за прошлое лето был построен небольшой комплекс, называемой внутри завода "военной приемкой": трехэтажный дом, в котором трудились "военные инженеры", две довольно просторных одноэтажные мастерские и испытательный трек, размером с небольшой стадион — где была и кольцевая "шоссейная" дорога, и — внутри кольца — "опытные участки" от песчаной "дюны" до глинистой топи. Сейчас, по специально насыпанному глубокому снегу, территорию полигона бороздил лишь "всепогодный артиллерийский трактор" — трехмоторное творение моего "сумрачного военного гения". Сами военные инженеры, по-моему, до сих пор не поняли, зачем это чудо нужно, но способность агрегата, оснащенного высокоскоростным шнековым снегоуборщиком, прокладывать в заснеженной степи приличные дороги на скорости до сорока верст в час их впечатляла.